Такая удача в журналистике бывает очень и очень нечасто. А повезло нам фантастически. Сегодня мы публикуем никогда ранее не печатавшийся текст нашего знаменитого земляка, прославленного писателя, автора всемирно известного романа «В окопах Сталинграда», журналиста, кинематографиста — Виктора Некрасова. При таком уровне популярности и изученности найти доселе неизвестное произведение — действительно, является профессиональным счастьем. Мы искренне и глубоко признательны Татьяне Рогозовской, которая собрала уникальные материалы для выставки о Некрасове в доме-музее Булгакова на Андреевском спуске, и Александру Парнису, собственно, и предоставившему нам текст, принадлежащий перу Виктора Платоновича.
В киевском музее М. Булгакова открыта выставка, посвященная жизни и творческому пути известного писателя-фронтовика и правозащитника В. П. Некрасова (1911 — 1987), который последние тридцать лет провел в изгнании — во Франции. Эта выставка под названием «Виктор Некрасов: Возвращение в дом Турбиных» (организатор Т. А. Рогозовская) открылась накануне второго тура выборов президента и оранжевой революции — 20 ноября. Бескровная украинская революция, буквально потрясшая весь мир, а также последовавшие за ней глобальные события и избрание нового президента заслонили и отодвинули на задний план все другие события. Только три-четыре газеты (в том числе и газета «День») сообщили об этой примечательной выставке.
Ее посетители, читатели и поклонники Некрасова фактически впервые смогли познакомиться и заново увидеть все книги писателя, как изданные на родине (в 1976 году, после его вынужденного отъезда в эмиграцию, они были изъяты из библиотек и уничтожены), так и изданные за рубежом. В одном из интервью, данном за два года до смерти, Некрасов сказал: «Я здесь написал больше, чем за последние десять лет в Союзе». Весь его творческий путь представлен на выставке — здесь его книга об архитекторе В. Г. Заболотном, написанная в соавторстве, изданная на украинском языке в 1947 году, еще до отдельного издания «Окопов», книги с автографами, фотографии, документы, письма, а также живописные и графические портреты писателя.
В одном из выступлений на открытии выставки было сказано, что потомки будут изучать нашу жизнь и историю диссидентского движения второй половины XX века не только по трудам историков, но и по книгам Солженицына, Шаламова, а также и Некрасова. Его книги и статьи, написанные в эмиграции, это преимущественно автобиографическая проза.
Имя Некрасова на родине, в Украине, полузабыто, хотя в Киеве на Подоле есть библиотека, носящая его имя. Писателя вспоминают лишь в юбилейные и праздничные дни, связанные с войной и круглыми датами автора «Окопов». Последний раз его книги выходили в Киеве еще в советское время — в 1990 году, а книги, написанные в эмиграции, в том числе и «путеводитель» по родному городу, названный им «Записки зеваки», вообще неизвестны киевскому читателю. В 1991 году правительство Украины в связи с юбилеем писателя приняло решение издать трехтомник его произведений, но... воз и ныне там. Сегодняшнее молодое поколение украинской интеллигенции, к сожалению, ничего не знает о жизни и судьбе автора знаменитой книги «В окопах Сталинграда», переведенной почти на 40 языков и издававшейся более 130 раз.
Действительно, нет пророка в своем отечестве. Забвение имени Некрасова недавно обернулось для меня двумя поразительными эпизодами. В связи с подготовкой выставки я давал интервью сотруднику «Радио Свобода» (в ее парижской редакции Некрасов проработал несколько лет) на улице, возле киевского Пассажа, где автор «Окопов» прожил 25 лет и где висит мемориальная доска, посвященная ему. К нам подошел молодой украинский писатель, и мы задали ему вопрос, знает ли он Некрасова. Он (я не буду называть его имени), простодушно ответил, что не знает этого имени. Мы крайне удивились и... развели руками. И другой пример. Уже после открытия выставки Некрасова я пытался на одном телеканале дать информацию об этом событии. Заведующий отделом культуры на этом канале в ответ на мое предложение задал вопрос: «Кто такой Некрасов?». Разумеется, после такого вопроса разговаривать было не о чем.
Когда Некрасов уезжал, 12 сентября 1974 года, на таможне произошел нелепый и оскорбительный по самой сути, но характерный для того времени эпизод, о котором писатель вспоминал в книге «Взгляд и нечто» (1977), написанной в эмиграции: «Все те же полковники не разрешили мне взять с собой медаль «За оборону Сталинграда». Нету, мол, соответствующего разрешения — оно, как назло, куда-то запропастилось. Медаль эта все-таки мне дорога и только, когда я, разозлившись, проявил находчивость и пришпилил ее к «Окопам Сталинграда», полковники развели руки».
В его книгах, написанных в эмиграции, а это был уже стилистически «другой» Некрасов, писатель, можно сказать, продолжал свою главную тему — строительство мостов между Востоком и Западом. Кроме того, он неожиданным образом выступил также и в качестве футуролога. В книге «По обе стороны Стены» (1978) Некрасов с горечью писал, что связь с родным Киевом полностью прекратилась, «оттуда не доносится ни одного голоса». Но он верил, что наступят «новые времена» и у него есть две-три мечты («мы народ романтиков»), которые должны стать реальностью. О первой он рассказал словами берлинского экскурсовода, обращенными к туристам: «Перед вами остатки того, что называлось когда-то Стеной позора. Сейчас ее нет, но кусок ее, как некое напоминание и предостережение решено сохранить, законсервировать». Далее группа туристов отправляется на не совсем обычную для того времени выставку «Сталин и Гитлер, искусство одной эпохи». О второй мечте автора книги идет речь в рассказе о пленуме ЦК КПСС, состоявшемся 22 июня 198? (так у Некрасова. — А. П. ) года после доклада генерального секретаря партии постановили: «Учитывая сложившуюся ситуацию — выполнять больше нечего — все выполнено — считать существование коммунистической партии нецелесообразным и нерентабельным, а потому распустить ее». Была еще и третья мечта, но так как в связи с опубликованием информационного сообщения пленума ЦК о роспуске партии все упились, в том числе и автор книги, он никак не мог вспомнить о ней. Очевидно, об этой третьей мечте он говорил еще год назад в книге «Взгляд и нечто»: «Вышел на Лубянку, или, как она в мое время называлась, на площадь Дзержинского. Посмотрел налево — все честь честью, «Детский мир», направо — Политехнический музей. Посмотрел прямо. А где же Железный Феликс? Нет его. Вместо него скверик, а в скверике столб, кол. А на колу мочало...» Тогда еще трудно было представить, что это именно так и произойдет.
И еще об одном удивительном пророчестве писал Некрасов в той же книге — о том, что Украина станет независимой и о том, что для проезда в Киев нужно будет получать визы. А главное, — он предсказал нынешние выборы и рассказал о них в характерном для него ироническом ключе (напоминаю, что это написано за несколько лет до распада империи, до августа 1991 года) и привел такой диалог: «Как там у вас, например, с выборами? За кого голосуете? — А за кого хочешь. Только никто не хочет. На прошлых выборах — когда они были, кореш, в прошлом сентябре, что ли? — списков было сто с чем-то, куда ни кинь, везде избирательные участки, выбирай за того, выбирай за этого, а к концу дня, смотришь, никто не пришел. — Кто же победил? — Тетя Маша победила. Знаешь, сколько бутылок собрала? Ну, давай по последней».
Однако выборы проходили по другому сценарию — с точностью до наоборот. Впервые украинский народ осознал себя нацией и добился того, чтобы его голос и выбор был услышан. Все главные революционные события проходили в двух шагах от Пассажа, где много лет жил Некрасов. И можно не сомневаться, если бы Некрасов был жив, он, разумеется, принял бы участие в оранжевой революции. Когда-то в разговоре с одним киевлянином он в шутку сказал о себе: «Я буржуазный, украинский, великодержавный сионист».
В эмиграции Некрасов вернулся к журналистской деятельности (после войны, до получения Сталинской премии, он два года работал заведующим отдела искусства в газете «Радянське мистецтво»). Журналистская работа, вероятно, была, прежде всего, вызвана необходимостью заработка, но было и другое, может быть, главное, — в этом жанре Некрасов снова нашел себя. Он несколько лет регулярно выступал по «Радио Свобода» («клеветал» по его слову), печатал статьи в русскоязычных газетах «Новое русское слово», «Русская мысль», «Новый американец» и других, несколько лет был заместителем главного редактора журнала «Континент». Писатель откликался на все интересные события в литературе и в политике, писал рецензии на вышедшие книги, рассказывал о путешествиях. Печатал воспоминания о диссидентах и друзьях, оставшихся на родине и, разумеется, часто возвращался к главной своей теме — теме войны. В одном из интервью, данном за два года до смерти, он сказал: «Я пишу здесь, но живу я там». Его публицистические статьи о литературе, о путешествиях и воспоминания о войне до сих пор не собраны.
Но была еще одна тема, к которой Некрасов постоянно возвращался, —это тема антисемитизма и Бабьего Яра. По точным словам его «новомирского» редактора А. C. Берзер, Бабий Яр, борьба за установление памятника на месте трагедии еврейского народа «стала частью собственной жизни Некрасова — личной, общественной, гражданской и писательской».
Впервые Некрасов вскользь упомянул о памятнике в Бабьем Яру в статье о художественной выставке, напечатанной в газете «Радянське мистецтво» в мае 1945 года, через несколько дней после Дня Победы, — на ней экспонировался проект работы главного архитектора Киева А. В. Власова. Затем были долгие годы глухого молчания, на эту тему даже заикнуться было нельзя — вскоре наступил период так называемого космополитизма и «дела врачей». Лишь в 1959 году в небольшой заметке «Почему это не сделано?», напечатанной в «Литературной газете», Некрасов фактически первый публично поднял вопрос о необходимости поставить памятник жертвам трагедии — массовых расстрелов евреев в Бабьем Яру. Непосредственным толчком к этому было то, что местные власти решили на месте Бабьего Яра разбить сад и соорудить стадион. В статье он писал: «Возможно ли это? Кому это могло прийти в голову — засыпать овраг глубиной в 30 метров и на месте величайшей трагедии резвиться и играть в футбол?
Нет, этого допустить нельзя!
Когда человек умирает, его хоронят, а на могиле его ставят памятник. Неужели этой дани уважения не заслужили 195 тысяч киевлян, зверски расстрелянных в Бабьем Яру, на Сырце, в Дарнице, в Кирилловской больнице, на Лукьяновском кладбище?»
В этой небольшой заметке Некрасову не позволили даже упомянуть слово «евреи» и заменили его нейтральным словом «киевляне». А старинное еврейское кладбище пришлось назвать просто Лукьяновским кладбищем. Необходимо подчеркнуть, что эта заметка появилась в незабвенные годы государственного тотального антисемитизма. И все-таки Некрасову удалось перехитрить цензуру и главного редактора «Литературной газеты» С. С. Смирнова — статья была напечатана 10 октября, в йом-кипур, в еврейский судный день. И многие поняли, что это неслучайное совпадение. О том, как долго готовилась и проходила эта маленькая, но важная для самого писателя статья, впоследствии рассказали в своих мемуарах поэт Л. А. Озеров и друг Некрасова и тогдашний сотрудник «Литературной газеты» Л. И. Лазарев. Эта заметка сразу была переведена на разные языки, в том числе на иврит и на идиш. Появление ее стало беспрецедентным и знаменательным событием в нашей печати.
Некрасов не только поднял этот вопрос, но продолжал бороться за увековечение памяти жертв трагедии в Бабьем Яру, вплоть до своего отъезда в эмиграцию в 1974 году. Он писал об этом в статьях, в книгах, в официальных письмах, адресованных в партийные органы, говорил во многих интервью, данных западным журналистам. Последняя статья на эту тему «Бабий Яр, 45 лет» была написана в эмиграции и напечатана в «Новом русском слове» за год до смерти писателя — 28 сентября 1986 года. А. С. Берзер вспоминала, что видела, когда пришла с ним в одну из годовщин в Бабий Яр, «как женщины целовали ему руки, как он стеснялся этого и какими глазами смотрели на него...»
Об антисемитизме вспоминал Некрасов и в своем выступлении на «Радио Свобода» в 1984 году, приуроченном к годовщине со дня смерти М. Бейлиса. Текст выступления печатается впервые по рукописи, хранящейся в Государственном архиве-музее литературы и искусства Украины. Эта рукопись поступила от наследника В. Некрасова В. Кондырева.
