На фесте прозвучит Девятая симфония Бетховена и произведения Кшиштофа Пендерецкого «Credo» и «Lacrymosa». Легендарный Маэстро выступит вместе с капеллой «Думка», Симфоническим оркестром Национальной филармонии Украины, Детским хором и солистами из Польши. Наша встреча с паном Кшиштофом состоялась в Киеве на репетиции, перед его отъездом во Францию.
Пендерецкого называют классиком современной академической музыки. Он не только знаменитый композитор, произведения которого исполняются в самых престижных музыкальных залах мира, но и блестящий дирижер, тонкий интерпретатор сочинений мастеров прошлых столетий. В творчестве Кшиштофа Пендерецкого отображается новейшая музыкальная история. Маэстро удалось сформировать собственный неповторимый стиль, в котором причудливо объединились авангардизм и классика. Все сочинения композитора написаны ярким языком, в них слышится полифония сегодняшнего мира.
«СЕЙЧАС ВРЕМЯ ЭПИГОНОВ»
— Как композитор вы сформировались в Польше. Затем много лет работали в Западной Европе и США. Менялось ли ваше мировосприятие с географическими изменениями в вашей судьбе?
— Я ощущаю себя европейским композитором — симфонистом, живущим в Польше. К сожалению, сегодня у нас нет богатой симфонической традиции, как, например, в Германии.
В творчестве на меня повлияла ренессансная музыка Италии и Нидерландов. Как дирижер всю жизнь я возвращаюсь к произведениям Баха, Бетховена, Брукнера. Близкими по духу считаю творчество Шостаковича и Прокофьева. Их музыка была практически единственной из современных композиторов, которую разрешалось исполнять в то время, когда я учился.
В моих произведениях не так уж много специфически польского. Конечно, в определенные моменты я не мог оставаться в стороне от происходящего в моей стране. Во времена «Солидарности» я написал несколько пьес, в которых использовались религиозные польские гимны, в них содержался мощный патриотический заряд — Te Deum и «Польский реквием».
— Пан Кшиштоф, вы много гастролируете по миру. А когда впервые выступили в нашей стране?
— В 1966 году я приехал в бывший СССР. Исполнялся мой «Трен памяти жертв Хиросимы». В ту пору это произведение было выбрано по идеологическим соображениям. Ваши «музыковеды в штатском» его не слышали, а название им понравилось. После концерта состоялась моя встреча с советскими композиторами. Они обсуждали услышанное, и меня сильно ругали за формализм...
Сегодня об этом я вспоминаю с улыбкой, а в ту пору мне было не до смеха. В Польше никто бы не осмелился критиковать меня или Лютославского только за то, что наша стилистика несколько отличается от тонального языка XIX века. А в СССР на нас набросились. Спасибо Игорю Бэлзе (специалист по музыкальной культуре Польши, отец популярного телеведущего российского канала «Культура» Святослава Бэлзы. — Т. П. ), что нас защищал. Именно в тот раз я впервые увидел Дмитрия Шостаковича. Он сидел в уголке, не вступал в дискуссию. Кстати, позднее, когда Шостакович услышал мои «Страсти по Луке», он выразил мне свое восхищение. Это письмо я храню до сих пор...
Сегодня и ваша, и наша идеологическая машина уже давно на свалке истории. Время все расставило по местам. В Украине и в России у меня много поклонников. Я всегда с удовольствием приезжаю в Киев, Львов. Неоднократно сотрудничал с украинскими певцами, музыкантами. Так, с капеллой «Думка» мы познакомились в 1999 г. в Киеве. Именно тогда впервые в Украине прозвучало «Credo». Мне понравилось, как ваши хористы выступают. «Думка» — высокопрофессиональный коллектив, которому по плечу исполнять самые сложные произведения. Потом мы несколько раз встречались с капеллой и Симфоническим оркестром Национальной филармонии Украины на разных фестивалях. Когда я узнал, что ваши артисты приглашены во Францию, то мы решили выступить совместно. Думаю, что на фесте в аббатстве Ля Шез-Дье слушатели оценят наш польско-украинский творческий союз и программу, подготовленную специально для этого форума.
— В начале вашей композиторской карьеры вас называли авангардистом.
— Я и был авангардистом. Это был мейнстрим тогдашней музыки. Сегодня, увы, авангард остался в прошлом. Самые значительные произведения в этом направлении были созданы не менее чем 30-40 лет назад. Само понятие авангарда уже принадлежит истории, как термины «Вторая венская школа» или французская «Шестерка». То, чем занимаются сегодня композиторы, я бы назвал recycling. Идет переработка того, что было создано десятки лет назад. В молодости я поставил музыку на голову, а теперь стараюсь перевернуть ее опять на ноги.
Сейчас пришло время эпигонов. Современная музыка слишком сблизилась с поп- культурой, а высокое искусство деградирует. Пишется очень много музыки для кино: приятной, удобной для прослушивания. Но я верю, что постепенно все встанет на свои места, и академическая музыка вновь будет существовать как подлинное искусство. Мы должны сознавать, что настоящее искусство никогда не бывает общедоступным, понятным всем и каждому.
КАК РОЖДАЕТСЯ МУЗЫКА?
— Пан Пендерецкий, ответьте, пожалуйста, на наивный вопрос: как рождается ваша музыка?
— Это очень сложный вопрос. Для меня самого рождение музыки — таинство. Иногда что-то подсказывает шум деревьев в моем парке. В зависимости от времени года, моего настроения там звучат разные мелодии, звуки… Вы знаете, я стараюсь не слушать плохую музыку. С годами взял за правило: когда сочиняю, не слушать что-либо со стороны. Считаю это чрезвычайно рискованно и даже опасно. Особенно сказываются внешние воздействия на камерной музыке, которой я уделяю все больше внимания. В последние годы пишу одно-два камерных сочинения, и продолжаю работу над своими крупными произведениями. Должен закончить свою Девятую симфонию. Семь симфоний уже есть (седьмая — «Семь врат Иерусалима», созданная в 1996 г. — Т. П. ). Застрял на Шестой симфонии. Написал две части и понял, что она плохо «вырисовывается». Пришлось отложить работу и заняться Восьмой симфонией. Кстати, Бетховен написал свою Шестую симфонию раньше, чем Пятую. Так что я не одинок в нарушении последовательности написания симфоний.
Все мои произведения, особенно симфонии, связаны между собой. Сегодня в моей музыке слушатели найдут разные стили и направления, присущие современной музыке: алеаторика, сонористика, додекафония... Нет только минимализма. Композитор не работает над претворением звуков. Он мыслит иначе — музыкальной структурой, формообразованием. Слыша звуки, можно написать шлягер, но не симфонию. Симфония же — это сумма всего, над чем ты размышлял. Я не пишу быстро и спонтанно. Идея должна переработаться внутри. Так, «Семь врат Иерусалима» — результат многих моих поездок в Иерусалим. «Credo» («Верую») рождалось тоже непросто (с 1992 по 1998 гг.). На 2006 год я получил заказ от города Пекина написать музыку для фестиваля. У меня есть время, чтобы подготовиться. Каким будет произведение, сказать пока не могу, но точно, что я не стану имитировать китайскую народную музыку. Возможно, использую китайский инструмент, но это будет мое собственное сочинение.
Я смешиваю звуковой опыт нашего века с музыкой более ранних столетий. В моих произведениях все взаимосвязано: одно произрастает из другого. Кстати, как и у Гайдна, который растил каждую последующую симфонию из предыдущего произведения. Но я не собираюсь, подобно Гайдну, писать сто четыре симфонии. Девяти будет достаточно, это хорошая традиция (опыт Бетховена и Малера). В моей музыке два источника, два корня: австро-немецкий, от Гайдна и Бетховена до Хартмана, и славянский — от Сметаны до Прокофьева и Шостаковича...
Я сконцентрирован на своей музыке. Если у меня появляется желание послушать другого композитора, то, скорее всего, это будет Монтеверди, Верди или Бетховен. Мне нравятся некоторые камерные вещи Альфреда Шнитке.
«МЕНЯ ТРУДНО ВМЕСТИТЬ В ОПРЕДЕЛЕННЫЕ РАМКИ»
— Ваша знаменитая оратория «Семь врат Иерусалима» — масштабное произведение для пяти солистов, чтеца, трех хоров и симфонического оркестра — написано к юбилею Иерусалима. Что послужило непосредственным толчком к его возникновению? Будет ли она исполнена в Украине?
— Почти десять лет назад мэр Иерусалима спросил меня, не смогу ли я написать что- нибудь к 3000-летию города. Кстати, заказы тогда получили сразу несколько композиторов. Задача оказалась не такой уж простой. Иерусалим — священный город для трех религий (христианство, иудаизм, ислам). Но я никогда не имел дело с исламской традицией, не соприкасался близко с мусульманской музыкой. Поэтому я сконцентрировался на том, что мне было более знакомо — христианстве.
Для оратории я взял канонические тексты из Ветхого Завета. Большая часть — это Псалмы Давида. В заголовок вынес «Семь врат Иерусалима». В тексте говорится о том, что врата города открыты для каждого и днем, и ночью. Для меня врата — образ мира. Оратория написана в середине 90-х годов. В ту пору я жил надеждой, что на землю Иерусалима придет мир. Сегодня это моя мечта, что мир и спокойствие придут на эту святую землю.
В исполнении оратории задействованы около 300 человек. Я всю жизнь пишу для больших групп. Например, «Страсти по Луке» написаны тоже для трех оркестров. Оратория как жанр предполагает большой хор (не меньше 200 человек: иначе теряется смысл произведения). Большая музыкальная нагрузка лежит и на оркестре. В «Семи вратах...» я использую музыкальный язык, который корнями уходит в авангард 50-х годов.
На Западе религиозная музыка всегда была популярна. Я вырос на религиозной традиции, терпимости к разным вероисповеданиям. Я католик, но могу писать православную, а также музыку, основанную на иудейских мотивах. Например, я поляк, а написал «Семь врат…», — и никто не удивляется.
Я всегда интересовался религиозной музыкой. Может быть, потому, что мой отец родился в Украине. Думаю, что от него идет любовь к музыке ортодоксальной. С годами, я выработал свой собственный композиторский стиль. Думаю, что меня трудно вместить в определенные рамки. Я пишу в различных жанрах — симфонии, оратории, оперы, камерную музыку. Интересуюсь всем. Стараюсь не замыкаться только на профессии композитора или дирижера. Все интересное, что вижу в жизни, — интерпретирую в музыке.
Я бы очень хотел, чтобы ораторию «Семь врат Иерусалима» услышали в Украине. Художественный руководитель капеллы «Думка» предложил, чтобы его коллектив участвовал в этом музыкальном проекте. Раз есть желание, то я думаю, что мы воплотим нашу мечту в действительность.
— Падение Берлинской стены изменило жизнь Европы. Что вас радует, а что огорчает?
— Лично для меня ничего не изменилось. Еще в 60-е я жил в Германии, потом в Америке, затем в Австрии. Там в концертных залах старинная музыка играется наряду с новыми произведениями. Публика может услышать все звуки мира на современных носителях, — и от этого, как мне кажется, музыкальный авангард и в Восточной Европе постепенно приходит в упадок. Для бывшего социалистического лагеря теперь нет стен и препятствий. Но произошла удивительная метаморфоза: когда все разрешено, то и ничего стоящего не происходит. Исчез враг, и оказалась, что бороться-то и не с кем. Каждый музыкант больше думает, как заработать. Часто на денежный алтарь кладет свое искусство…
Я всегда был независим, а молодым композиторам трудно найти свой стиль без отрицания их творчества со стороны внешнего мира. В Америке и Западной Европе у студентов (будущих композиторов) сегодня преобладает компьютерное мышление. Я не спорю, что сочинять музыку при помощи компьютера удобно. Но настоящей симфонии, оратории или иной крупной формы с компьютером в мозгах не родится. Поймите: я вовсе не против современных технологий. Возможно, я последний из могикан… я за живую музыку.
УКРАИНСКИЙ СЛЕД
— Пан Кшиштоф, как вам удается совмещать композиторскую деятельность, преподавание и выступления с концертами?
— Научился планировать свою жизнь, выделяя главное и второстепенное. Это завет моего деда. Я помню себя с трехлетнего возраста. Уже тогда дед организовывал мой день: когда вставать, идти играть с друзьями или заниматься на скрипке... Когда я чуть подрос, он вывешивал мне план на неделю вперед. Это продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось 17 лет и я не уехал учиться в Краков. Дедовская закалка помогает и теперь. Я не могу обходиться без четкого плана. Мои жизнь и творчество запланированы на несколько лет вперед.
Я научился совмещать композиторскую деятельность и дирижировать. Ведь есть утро, день, вечер и ночь. Если правильно распределить свои силы, то много можно успеть сделать. Раньше я много времени тратил на преподавание. Преподавал в Высшей школе музыки в Кракове и Эссенской консерватории (Германия). Сейчас у меня всего один ученик по композиции. Я прежде всего композитор, а потом уже дирижер. Мне кажется, чтобы лучше передать собственную музыку, композитор должен становится сам за дирижерский пульт. Когда сочиняешь произведение, то остается в голове масса вещей, которые ты не все передал в нотах. Дирижируя собственным произведением, ты словно возвращаешься к тому, что было потеряно во время работы над сочинением. Мне кажется, что с этой точки зрения композитор сам является лучшим исполнителем.
— Когда вы впервые поняли: я — композитор, и написали свое первое произведение?
— Это было очень давно, еще в детстве: в семь лет. Это произошло во время Второй мировой войны. Я учился играть на скрипке, мечтая, когда выросту, стать профессиональным музыкантом. Мы жили на юге Польши. Время суровое, страшное. В ту пору люди радовались корочке хлеба, никаких нот нельзя было достать. Меня же переполняли разные звуки, и я стал писать музыку. Вначале это были этюды для моей скрипки. Когда я слушал или исполнял музыку, то казалось, что наша серая жизнь приобретала более яркие краски. Первые уроки игры на скрипке я получил от отца. Он по профессии был адвокатом, но прекрасно разбирался в музыке, хорошо играл на скрипке.
Кстати, мой отец родился в Ивано-Франковской области. Он был окрещен в греко-католической церкви. Так что в нашей семье есть украинский след.
В пять лет родители решили научить меня играть на фортепиано, но я, несмотря на юные годы, предпочел скрипку. Своими успехами в освоении инструмента я благодарен дедушке. Он всегда сидел рядом во время занятий. Если мне надоедало играть, дед тут же предлагал стимул — леденец, или обещал дать пару грошей на сладости. Фактически с первого моего знакомства со скрипкой я не представлял себе дальнейшей жизни без музыки…
— Кроме композиторской деятельности, вы много выступаете как дирижер. Что, по-вашему, характеризует манеру Пендерецкого, как дирижера?
— Я долгие годы работал приглашенным дирижером в оркестре Гамбурга. Ныне плодотворно сотрудничаю с Китайским филармоническим оркестром. Я стою за дирижерским пультом не только, когда исполняется моя музыка. Вообще для меня не существует правил в выборе репертуара. Не стремлюсь исполнять, допустим, только авангард. Я много лет прожил в Германии. Мне очень близка музыка немецких композиторов. Бах, полифонисты Возрождения, симфонисты XIX века — все это оказало на меня большое влияние. Моя аудитория — это люди, которые слушают не только современную, но и классическую музыку.
Меня часто приглашают выступать на различных фестивалях как дирижера. Например, в прошлом году я дал 76 концертов, стоя за дирижерским пультом. Не каждый профессиональный дирижер сможет похвастаться таким количеством выступлений. Никогда не иду на поводу у оркестра. Я сам музыкант. Начал со скрипки, потом прошел курс дирижирования. И только после этого стал изучать композицию. Считаю естественным, когда композитор одновременно является исполнителем. В XIX веке каждый композитор был дирижером. А сейчас, к сожалению, дирижеры не умеют играть ни на каком инструменте, а композиторы не умеют дирижировать. Работа с оркестром — всегда борьба. Ведь у каждого дирижера своя концепция, а у оркестрантов собственное представление о том, как надо играть симфонию или концерт. Но мне всегда удается вести оркестр за собой.
— Работая в разных музыкальных жанрах, вы сегодня для кино и театра не пишите. Почему?
— Я много работаю по заказам. Но если все задуманное напишу, то мне придется жить еще больше 100 лет. От сотрудничества с кино отказываюсь, т. к. считаю этот путь опасным для композитора. С кино и театральным творчеством я порвал еще в 50-е годы. Многие мои коллеги закончились как композиторы, начав писать музыку для фильмов, т. е. стали ремесленниками. Хотя, чисто по-человечески, их понять можно: в кино хорошо платят. В прошлом я писал музыку для театра, очень много. Для кино тоже, но меньше. Скорее для короткометражек. Это была авангардная и электронная музыка. Потом я отошел от этого. В мире есть точное разделение — композиторы, которые сочиняют серьезную и прикладную музыку. Легко перейти в кино, зарабатывать много денег, а потом трудно вернуться обратно.
«ВРЕМЯ ПОПСЫ»
— Для какой публики вы пишете музыку?
— Мой слушатель — интеллигент среднего возраста. К сожалению, сегодня во всем мире академическая музыка не может похвастаться миллионной аудиторией.
— Есть такое выражение: «Талантам нужно помогать, бездарь — пробьется сама». Существует ли ваш Фонд помощи музыкантам?
— Печальная тема. Несколько лет назад я создал фонд, чтобы помогать молодым музыкантам. Но я оказался один с огромным ворохом проблем. Рассчитывать на помощь государства и спонсоров не приходится. Я стараюсь кое-кому помогать, но, к сожалению, сегодня фонд Пендерецкого фактически не существует.
— Сегодня в Украине быть композитором, пишущим академическую музыку — трудно, а как в Польше?
— У нас такая же ситуация. В 50—60 гг. у публики было больше интереса к серьезной музыке. Проводилось много концертов, часто звучали новые произведения. Сейчас во всем мире наступило «время попсы». Она занимает ведущие позиции. К огромному сожалению, ряды истинных ценителей оперы, симфонической и камерной музыки заметно поредели. Да, проводятся престижные международные фестивали, проходят музыкальные премьеры, но их все же мало по сравнению с тем потоком, который обрушивается на головы слушателей из передач по радио и ТВ. Мне повезло в жизни: я сумел пробиться на международную орбиту, не замыкаясь лишь польской публикой. Меня знают в разных странах, и всегда находятся меломаны, которым интересно мое творчество как композитора и дирижера. А карьера Пендерецкого зависит не от Польши, а от импрессарио разных континентов.
— Что, на ваш взгляд, происходит с авангардной музыкой сегодня в мире?
— В 50—60-х годах был самый высокий всплеск авангарда. Как всегда, в таком быстром развитии не все бывает гладко. Рядом с очень интересными авангардными произведениями была большая масса третьесортных произведений и авторов, которые делали на этом просто рекламу для себя. Сегодня авангард очистился от лишних элементов. Те, которым нечего было сказать, — о них забыли. Ныне я уже не использую того радикального языка, которым пользовался в 60-е годы. Я выработал свой собственный язык, который несет много авангардных элементов…
У меня прекрасное мнение о славянских симфонических оркестрах. В Украине и в России понимают мою музыку. Не нужно много объяснять. Достаточно положить ноты на пюпитр. А с другими оркестрами приходится много разъяснять, например, в Японии или в США. У вас очень высокий уровень исполнительства.
«МЕЛОМАНЫ ЕСТЬ В КАЖДОЙ СТРАНЕ»
— Пан Кшиштоф, у вас была идея создать объединенный Славянский симфонический оркестр. Когда она будет реализована?
— Я надеялся, что в этом вопросе мне помогут в Польше, но моя идея, похоже, не интересна моим соотечественникам. Нет меценатов, спонсоров, а одному такую махину, как большой симфонический коллектив, мне не осилить. Кроме того, я очень занят и как композитор, и как дирижер. Мои контракты расписаны на годы. А у польского правительства нет желания иметь новый симфонический коллектив. Я хотел открыть частную музыкальную Академию, но и в этом вопросе не нашел поддержки. У нас, как и в Украине, приоритет отдается массовой культуре и спорту, а не академическим видам искусства.
С болью я наблюдаю, как у целого поколения классическая музыка полностью выпала из их жизни. Я вспоминаю 60-е годы, когда чуть ли на каждом концерте звучали произведения современных авторов. Сейчас премьеры стали редкостью.
— А в какой стране самая взыскательная публика, настоящие меломаны?
— Меломаны есть в каждой стране. Просто таких людей не так много, как тех, кто любит рок- или поп-музыку. Ныне огромный интерес к академической музыке чувствуется в Японии, Китае. Приятно, что в залах много молодежи. Масса молодых людей берут уроки вокала, композиции, просто игры на разных инструментах. Причем не только те, кто собирается стать профессионалами, а обычные люди, почувствовавшие притягательность настоящей, хорошей музыки. Они ходят на концерты классики и с огромным интересом слушают сочинения современных авторов.
Настоящим раздольем для меломанов являются музыкальные фестивали. Особенно много их проводится летом в Европе. Тысячи слушателей из разных стран специально приезжают на фесты. Именно они — самая взыскательная публика, и их одобрение дорогого стоит.
— Вы автор нескольких оперных сочинений. Как сегодня относитесь к театральной музыке?
— В 60-е я был одним из немногих композиторов, которые занимались оперным творчеством. Музыку для театра я начал писать еще студентом. Премьера моей первой оперы состоялась в 1969 году. А всего я написал четыре оперы. В музыке всегда иду от текста. Это относится и к сочинениям, написанным на религиозную тематику. Считаю, что произведение нужно исполнять на языке оригинала. Например, у меня есть оперы, написанные на немецком языке. В Польше они исполнялись по-немецки.
Меня очень беспокоит нынешнее засилье массовой культуры. Она везде! Сильно теснит не только серьезную академическую музыку, но и джаз. Что сегодня хочет слушать публика? Лет 20 назад сложно было бы представить трех теноров, поющих на стадионе. А теперь имена Доминго, Каррераса и Паваротти для миллионов телезрителей ассоциируются с представителями поп-культуры. Мне жаль, что блестящие мастера вокала опускают свою творческую планку, подстраиваясь под вкусы публики, занимаясь маскультом, а не идут впереди, зовя за собой слушателя.
Впрочем, я верю, что высокое искусство все же будет востребовано. Возможно, через 10—20 лет авангард еще заявит о себе во всю мощь. Не нужно быть скептиками, повторяя, заезженную фразу, что вся музыка уже давно написана. Об этом говорили критики еще в XIX веке, когда умер Вагнер. И разговоры эти продолжаются до сих пор. Тем не менее, в разных странах на концерты серьезной музыки приходит очень много слушателей.
МАЭСТРО И «ДУМКА»
— Мы горды тем, что знаменитый маэстро Пендерецкий доверил нашему коллективу исполнять его произведения на фестивале во Франции, — сказал руководитель капеллы «Думка» Евгений Савчук. — Выступать в аббатстве Ля Шез-Дье очень престижно и ответственно. Этот международный фестиваль входит в пятерку самых известных и популярных мероприятий в мире. Организаторы феста предложили Кшиштофу Пендерецкому самому определить коллективы, с которыми он хотел бы выступить. Маэстро выбрал украинских артистов. Два дня мы репетировали в Киеве. Перед концертом пройдет еще одна репетиция во Франции. Сроки сжатые, но мы справляемся с поставленной задачей. В работе, несмотря на свой звездный статус, Кшиштоф Пендерецкий прост. Мы уже третий раз встречаемся с маэстро. Впервые выступали в Национальной филармонии Украины пять лет назад. Потом был совместный концерт во Львове с музыкантами из Кракова и вот готовимся к фесту в аббатстве Ля Шез-Дье. Никаких капризов у пана Кшиштофа я не замечал. Каждая его минута всегда подчинена делу. Он не только блестящий композитор, но и великолепный дирижер, лидер, ведущий за собой певцов и музыкантов. Меня восхищает фантастическая работоспособность маэстро. Такое впечатление, что он никогда не устает: бодр, свеж. Выступать с таким мастером — огромное наслаждение. Сама фигура Пендерецкого стоит в одном ряду с таким большими композиторами современной музыки, как Шостакович и Прокофьев. Маэстро вполне заслуженно является гордостью Польши. Он человек громадного таланта. Он не только автор многих произведений академической, камерной и джазовой музыки, но и прекрасный дирижер.
Во время нынешней нашей встречи я предложил маэстро, что капелла «Думка» готова исполнять все его новые произведения, и рад, что Кшиштоф Педерецкий к этой идее благосклонно отнесся. Значит, у украинских меломанов появится уникальный шанс стать первыми, кто познакомится с новинками этого великого мастера современной музыки.
