После затяжного коммуникационного монолога советского периода СМИ посткоммунистических государств попали в плен диалогических, полилогических форм подачи информации. Это — закономерный процесс, который характерен для посттоталитарных обществ. Именно в его рамках определяются альтернативы дальнейшего развития страны, заполняется вакуум знаний, восстанавливается процесс их накопления и наследственности. Однако момент рождения в такой полифонии истины может оказаться обманчивым, особенно, когда речь идет о словесном состоянии телеэфира. На месте Слова все громче слышен шум претенциозной, эффектной простоватости, которая переносит свои «кафешные мудрствования» в эфир. Слово начинает «звучать» с малой буквы... Вес приобретает шкала координат, где чистота уже ассоциируется с «большой стиркой», а местом реализации созданного в мечтах плюрализма и справедливости становится «народная платформа»...
В этой ситуации важно не так оперирование готовыми истинами, как желание их выяснять; благородная мотивация разговора, направление мысли. Мир, который владеет такими мощными средствами коммуникации, не стал лучшим. Это — серьезный вызов людям, непосредственно причастным к такому состоянию, которое не теряет актуальности, по меньшей мере, с античных времен. В диалоге «Горгий» Платон устами Сократа фактически предлагает базовую концепцию для журналистики: «... если риторика двойственна, то одна ее часть — подхалимствование, позорная болтовня для народа, а другая — прекрасная, стремящаяся к тому, чтобы души граждан стали лучшими, и она всегда будет защищать в речах то, что действительно является лучшим, независимо от того, приятно это будет слушателям или нет...»
Мне понятны опасения, которые может вызывать категорическое перенесение этой максимы в реалии нашего постколониального времени, в котором еще не развеялся страх перед навязчивым, единственно правильным «учением». Однако разве не телевидение ответственно за тот информационный контекст, в котором создаются ценностные ориентиры современного медиатизированного человека, за присутствие в нем мудрости, являющейся константой и не зависящей от специфики эпохи со всеми ее «пост-» и количества накопленных голых фактов, отделение которых от ценностей трактуется как признак демократизации СМИ? В конечном счете, за выяснение того, что есть большая разница между интересами личности и тем, что человеку интересно... Кто-то, конечно, захочет гарантий, что этим «процессом улучшения» не будут манипулировать, и это будет самый сложный вопрос. Потому что разве легко выдвигать как аргумент чью- то совесть? А именно она является той «последней территорией» журналиста.
Специфика телевидения такова, что форма выражения содержания часто важнее самого содержания, поиска смысла. Поэтому дискуссии телевизионного формата часто являются самодостаточными, т.е. экран переполнили споры ради спора, атракционности. Такое телевидение согревает своих зрителей у нарисованного огня, потому что его шансы целостно выяснять важные проблемы незначительны. Некоторые программы напоминают навязанное рейтингом симулирование противоположных взглядов, что нередко заставляет ведущих становиться «адвокатами дьявола». Поэтому дискуссионный формат — не всегда оправдан, ведь в сознании зрителя он может только усложнить понимание важного, которое попадает в по-манихейски созданные аргументационные схемы.
Об этом, но в значительно более широком мировоззренческом контексте в свое время метко сказал Евгений Ляхович: «Кажется, мы уже доходим до последнего акта начатой несколько веков назад драмы, в которой поставлены на первом месте тело, а не дух; знания, а не мудрость; взгляд, а не истина; анализ, а не синтез; форма, а не содержание. И ныне видим последствия: мы получили выгоду, а потеряли чувство счастья; накопили имущество и чувствуем себя бедными; увешались бомбами и трясемся от страха; вопреки нашим совершенным инструментам — заблудились; вопреки огромному знанию — поглупели». Поэтому, чтобы не трястись от страха, все- таки важнее искать более глубокие ответы на сложные, а то и кровавые вызовы времени, устанавливать связи между действительностью и смыслом, а не вытягивать месть и укорененную в ничто однозначную позицию как неотложный «ответ» на все случаи жизни. Это та же радикальная потребность новой эры, начатой более 2000 лет назад. И столько же времени находить эти ответы стало значительно легче.
В телеэфире недостает обсуждения конструктивных идей масштабного, общенационального значения. Это помогло бы выяснять не только ситуативные задачи «левых» или «правых» политиков, а и в хорошем смысле реанимировать значимые мировоззренческие горизонты мышления, в пределах которых утверждалась бы, скажем, национальная солидарность. Не хватает озвученного оптимизма, который касался бы не только предвыборной кампании, но и ценностных ориентиров, стратегий на более широкую перспективу. В послевоенные годы легендарный редактор парижский «Культуры» Ежи Гедройц систематически и категорически убеждал эмигрантскую среду Лондона, что настоящая Польша возможна только на берегах Вислы, а не Темзы. Это было время, когда Польша действительно находилась в тяжелом, а для кое-кого — даже в безнадежном положении. Он считал, что журналистское ощущение целесообразности важнее холодного анализа реалий как основания для осуждения и насмешек. У нас эта проблема имеет свою специфику: эпицентр телевизионной жизни часто смещается, образно говоря, в сторону не Крещатика, а переполненной юмором Дерибасовской...
Вымывание и искажение национальной специфики телеэфира стало заметной тенденцией. К показательным исключениям, в частности, можно причислить цикл воскресных передач о Тарасовой церкви на Первом национальном. Конечно же, телевидение не может создавать только серьезные программы, но в то же время оно должно раскрывать всю тематическую «географию». Стратегия современного телевидения очень прагматизирована по принципу «make nice, not news» (развлекай, не информируй) и содействует тому, что «человек изображения» проектирует себя на карту узкой специализации, с которой он может себя сопоставить и быть самоудовлетворенным. Информационный спрос человека не самодостаточный. Он в значительной степени формируется коммуникационной средой, т.е. информационное бытие человека предшествует сущности его спроса. Речь идет здесь не только о рекламированных товарах широкого потребления. Если человеку недостает знания о мире, то даже при желании понять информацию о нем, он не уловит полноты смысла, не поставит эту информацию в контекст закономерности, истории и вынужден оставлять сферу слова, отдавая преимущество доступному изображению. Отдельная проблема — псевдодискуссионные форматы, в которые безоговорочно попадает, например, тема Голодомора или главных вдохновителей и исполнителей большевистских преступлений вообще (вспомните дискуссии о Троцком, Берии и др.). Это уникальная и в известной степени опасная тенденция: на в целом либеральных каналах наблюдаем ревизионистские синдромы. Социально ответственное ТВ должно отфильтровывать крайние проявления цинизма, тем более интеллектуализированные его варианты.
Несмотря на требования объективности СМИ и акцентирования только на отражательном их назначении, игнорировать креационный потенциал телеинформации, по меньшей мере, наивно. Современные медиа наделены большими режиссерскими полномочиями в отношении реальности и тех ценностей, которые ее наполняют. Они легко могут предлагать зрителю так называемые «формы спроса» на патогенные явления, даже если эти явления предстают в дискуссионном, неоднозначном формате. Для того, чтобы дискутировать, например, о легализации абортов или эвтаназии, недостаточно иметь только однозначную позицию, которая становится «достоянием» нескольких миллионов. Огнем свободы слова можно согреться, а можно и обжечься, если он прометеевского происхождения.
