О Костенко я услышала в седьмом классе от одной луцкой журналистки. Та с чувством веры в то, что она говорит с образованным ребенком, наставляла, чтобы я в своих Локачах — а тогда пограничным городкам доставалось больше неожиданных дефицитов — в книжном магазине обязательно следила, когда появится книжка Лины Костенко «Неповторність» и купила ей. И мне было неудобно ей сказать, что я не знаю, кто такая Лина Костенко. Просто ответила: «Хорошо». Я и так часто ходила в наш книжный магазин (в котором сейчас — страшное слово! — бар), а тут начала посещать целенаправл енно. Вскоре действительно купила «Неповторність» — и себе, и Мирославе Шустер, которой благодарна и которая, слава Богу, и до сих пор работает в луцкой газете «Віче». Впоследствии я сформулировала для себя впечатление от сборника. А тогда очень обрадовалась, когда прочитала. До этого у меня была только Леся... но немного дальше. А оказалось, Лина Костенко — рядом. Современница. Это дало мне на много лет вперед чувство того, что я знаю, какая она — стильная Украина . А Лина Васильевна, словами Евгения Маланюка, «носитель суверенной интонации».
И уже в «Дне» выпало большое счастье — такая дистанция во времени и пространстве — увидеться и общаться. Для меня было особенно важно то, что, когда мы в «Дне» собирали библиотеку для села Сковороды — Чернух, Лина Васильевна пришла сама. Хотя все знают, что она, как правило, мало куда ходит и имеет на это абсолютное право. Она не только пришла и принесла книги, но и сопроводила их такими словами, которые, я думаю, должны помочь детям жить. В своих стихотворениях Лина Васильевна кажется чрезвычайно открытой, очень откровенной, насколько может быть откровенным настоящий талант. Но именно в эти дни, когда хотелось поздравить ее с днем рождения, как-то отчетливо поняла, как мало мы о ней знаем. И это неправильно.
Николай ЖУЛИНСКИЙ, академик НАНУ, народный депутат Украины:
— Я считаю Лину Костенко гордой Совестью Украины — государства, которое никак не может встать на ноги. Я убежден: каждый человек, хоть немного знакомый с творчеством Лины Костенко и с ее жизненной и гражданской позицией, стремится разогнуть спину и почувствовать свою духовную близость с Родиной. Лина Костенко никогда ни перед кем не сгибает колен, никогда ничего не просит. Она всегда считала своим долгом одно — говорить правду. Тем самым образным словом, которое наиболее, мне кажется, доходчиво, доступно для украинского читателя. Впрочем, я ошибаюсь, — слово Лины Костенко почти недоступно читателю: тиражи мизерны, купить ее книги очень сложно... А такая поэтесса, по моему убеждению, должна сегодня быть услышана в самом отдаленном уголке нашей страны! Но ее голоса, к сожалению, не слышно, — в силу тех сложившихся обстоятельств, т.е. из-за отсутствия возможности прийти к широкому кругу читателей.
Это поэтесса, которая очень ответственно работает над словом. Она взвешенно подходит к каждому образу, настолько бережно формирует свою поэтическую мысль и так ее огранивает, что создается впечатление доступности и простоты ее поэзии, тогда как на самом деле за этой простотой образного мышления стоит титанический труд, колоссальная работа мысли. В этом Лина Костенко напоминает, я бы сказал, Шевченко. Лина Костенко — это поэтесса, для которой Правда является самым главным критерием. Правда, выношенная, выстраданная, — поэтому ее ответственность за свою поэзию, за свое образное слово очень высока.
Лина Васильевна — человек очень сосредоточенный в себе, она осторожно относится к людям, потому что, не позволяя себе тратить время, боится, что какая-то банальность испортит ей настроение, настрой на работу и, я сказал бы, особое ощущение жизни. Но она всегда открыта с друзьями, очень чувствительно реагирует на их тепло и искренность.
А Чернобыльская тема, которой так прониклась Лина Костенко!.. Она на протяжении многих лет ездила в Чернобыльскую зону, ходила с рюкзаком по старым хатам, брошенным усадьбам, стремясь во что бы то ни стало сохранить тот неуловимый дух, то настроение, которое все же было закодировано в иконах, оберегах, рушниках, предметах потребления и тому подобное. И она это делала так рьяно, с такой ответственностью, что мне казалось, что это в то время было смыслом ее жизни. Она такая во всем, — никто ее не собьет с ее пути. Это очень сильный характер. Это действительно — думаю, можно с уверенностью так сказать — гордая Совесть Украины.
Владимир ПАНЧЕНКО, доктор филологических наук:
Уже в первом своем поэтическом сборнике («Проміння землі», 1957 г.) Лина Костенко напророчила себе нелегкую судьбу. Склонная к афористической формулировке поэтической мысли, она одно из стихотворений завершила горьковато-лукавым выводом:
«Для того, щоб добре ходити,
Раз десять треба упасти.»
И в том же ключе — еще раз:
«Щастя треба — на всякий випадок,
Сили треба — на цілий вік.»
«Треба» — это слово неслучайно повторилось у нее несколько раз. За ним — ощущение своего долга и предназначения. Тогда, в начале пути, жизненная миссия еще только угадывалась, неясно чувствовалась. Но судьба быстро подтвердила: да, Лине Костенко суждено было стать в украинской литературе 1960 — 1980-х годов «цитаделью духа». Бескомпромисность — вот пароль ее поэзии. Во «времена глухонемии», когда идеологический контроль над словом и мыслью человека после короткой хрущевской «оттепели» снова стал тотальным, от Лины Костенко требовалось быть такой, как все. Но ведь недаром она в том же сборнике «Проміння землі» рассказала нам о художнике Верне, который приказал друзьям привязать себя к мачте, когда на море будет гроза. Чтобы описать грозу, передать красками разгул стихии, он должен встретить ее с открытым лицом, а не прятаться в каюте, наблюдая ее через окно...
В ее поэзии слышен бунт против стандартизации, упрощения, примитивизации человека. Неповторимость — вот второе из ключевых понятий, смысловых знаков вольнолюбивой музы Лины Костенко. Ее творческой личности прекрасно подходят слова про «чи не єдиного мужчину на всю соборну Україну», сказанные когда-то Иваном Франко о молодой Лесе Украинке. Время, выпавшее Лине Костенко для жизни, тоже требовало от нее самоотречения, веры и отваги.
Своей поэзией во времена безмолвия и стандарта она спасала честь украинской литературы...
Биография поэта — в его поэзии. Так и у Лины Костенко: внешнюю канву ее жизни легко описать в нескольких строках короткой справки. Родилась 19 марта 1930 года на берегу Днепра — в городке Ржищев на Киевщине. Отец — человек неординарный — в сталинскую эпоху пережил много горя: был репрессирован, прошел через советский ГУЛАГ. С шестилетнего возраста Лина Костенко живет в Киеве. Еще школьницей начала посещать литературную студию при Союзе писателей Украины. Потом училась в Киевском педагогическом институте. В 1952 — 1956 годах — Москва, Литературный институт им. М. Горького. Закончила его с отличием. Всеволод Иванов, известный русский писатель, о сборнике ее стихотворений (в Литературном институте это своего рода дипломная работа) написал: «Это очень талантливый поэт с большим будущим...»
Интересно, что приметы детства, отрочества и юности поэтессы отразились во многих ее стихах. В сборнике 1987 года «Сад нетанучих скульптур», например, есть раздел «Невидимі причали», в который вошли стихотворения, навеянные воспоминаниями о детстве на берегу большой реки. Название его — «Невидимі причали» — это метафора далекого рассвета жизни. Стихи этого цикла преисполнены светлой печали, сказочных образов, капризной и яркой игры фантазии.
В нескольких стихотворениях отразились и воспоминания молодости, проведенной среди московских друзей студенческой поры. Особенно интересен «Підмосковний етюд»: в нем речь идет о группе студентов, которые на лыжах отправились в Переделкино — писательский городок, где жили тогда Пастернак, Чуковский, Хикмет, Довженко...
Чувство присутствия великих современников — вот здесь, рядом, в лесном городке, в литературе, в стране, где ты живешь, — давало поэтессе возможность непосредственно примкнуть к великой культурной традиции, тесно связанной с традицией свободомыслия.
То путешествие в Подмосковье — это эпизод из биографии Лины Костенко середины 1950-х годов, времени особого в судьбе ее поколения. Дети оккупационного военного лета, ровесники нашей поэтессы входили во взрослую жизнь, ухватив «глоток свободы» после духоты и террора сталинщины. В то время с Линой Костенко в Литературном институте учились Роберт Рождественский, Юнна Мориц, Фазиль Искандер, армянский поэт Паруйр Севак. В то же время, что и она, ярко заявили о себе молодые поэты Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко (тоже студент Литинститута!), популярность которых станет одной из примет духовной жизни периода общественной «оттепели». В круге старших друзей Лины Костенко — Михаил Светлов: в его семинаре она училась...
Вернувшись из Москвы домой, Лина Костенко могла убедиться, что и в Украине все смелее расправляет плечи молодое поколение — «шестидесятники» (так позже назовут генерацию украинской интеллигенции, чья общественная и творческая энергия была пробуждена политическими и духовными откровениями, атмосферой 1960-х годов). Вслед за Дмитрием Павлычко в поэзию шли, наполняя ее самобытными молодыми голосами, Василий Симоненко, Николай Винграновский, Иван Драч...
Но «шестидесятники» — не только поэты. Дух «шестидесятничества» создавался и кинотворцами (С. Параджанов, Ю. Ильенко), художниками (А. Горская, Л. Семикина, В. Задорожный), критиками (И. Свитличный, И. Дзюба, Е. Сверстюк)... Среди мировоззренческих ориентиров этой части молодой украинской интеллигенции важное место занимали демократические, гуманистические ценности «социализма с человеческим лицом», национальная проблематика, связанная с тревогой за судьбу украинского языка, самобытность культуры, потребность усвоения богатства европейского и, в общем, мирового искусства, литературы...
Духовная биография Лины Костенко тесно переплелась с судьбой украинского «шистдесятничества».
* Серия «Урок литературы». Владимир Панченко. Поэзия Лины Костенко. — Кировоград, 1997.
Федор СТРИГУН, художественный руководитель Львовского театра им. М. Заньковецкой:
— Для меня поэзия Лины Васильевны — словно глоток свежего воздуха, второе дыхание. Когда впервые прочитал ее произведения, то был потрясен силой таланта Костенко. Было такое впечатление, что каждая строчка написана сердцем. Ловил себя на мысли, что тоже думаю как Лина Васильевна, вот только сам не мог подобрать такие искренние слова, которые буквально проникают в душу. Подобное ощущение у меня было лишь от чтения произведений Тараса Шевченко. С 1960-х годов я стал пристально следить за творчеством Костенко, стараясь не пропустить ни одной новинки Лины Васильевны. А когда появился ее роман в стихах «Маруся Чурай», то это стало событием для Украины, возрождением нашего национального духа.
Признаюсь, мне очень захотелось поставить этот роман на сцене. Я знаю, что мечтал снять фильм «Маруся Чурай» Иван Миколайчук. Он говорил об этой идее с Линой Васильевной, получил ее разрешение. Но, к великому сожалению, Иван не успел воплотить свою мечту на экране. Поэтому после смерти Ивана я решил обязательно поставить в нашем театре «Марусю Чурай». А моими первыми режиссерскими спектаклями на посту худрука заньковчан стали шевченковские «Гайдамаки» и костенковская «Маруся Чурай». Я сам сделал инсценизацию романа. Консультировался с Линой Васильевной. Мы много беседовали. Она меня даже отговаривала: «А может не нужно ставить роман в театре»? Но я сумел ее переубедить, что если мы в Театре им. М. Заньковецкой не поставим «Марусю Чурай», то у нас не будет о чем откровенно говорить с нашими зрителями — той основы, о которой мне хотелось бы заявить не только в нашем коллективе, а вообще — поднять вопрос о предназначении художника, творца. Без этого романа Костенко нам трудно было высказать свою творческую и жизненную позицию.
Премьера состоялась в 1989 году. На ней была Лина Васильевна. Ей что-то в постановке понравилось, а кое-что — нет. Автору всегда трудно угодить. Но самое главное, Костенко понравилась наша позиция. Я вспоминаю наши триумфальные гастроли в Киеве в Театре им. И. Франко. По-моему, это был 1990 год, когда после спектакля зрители долго не хотели расходится, а потом мы все вместе, со знаменами, пошли на Крещатик... Спектакль «Маруся Чурай» до сих пор в нашем репертуаре. Мы сыграли его уже более 350 раз — и всегда аншлаги. Зрители очень любят эту постановку. Я понимаю, что уже прошло много лет. Думаю, что пора нам вновь обратится к этой теме.
Недавно у нас состоялась премьера «Оргии» Леси Украинки. Вы знаете, работая над спектаклем я еще глубже понял творчество Лины Костенко. Какая же мы счастливая нация, что имеем двух таких великих поэтов! Я сравниваю Л. Украинку и Л. Костенко по позиции, по духу, по их глубинному восприятию мира и своего народа. Убежден, если бы не было в нашем репертуаре «Маруси Чурай», то и не появилась бы «Оргия». Я восхищаюсь Лесей Украинкой и Линой Костенко — Женщинами, Поэтами!
Для меня Лина Васильевна — это будущее и прошлое, наша современность. Она — личность, человек, который в разных ситуациях всегда остается на высоте — была, есть и остается принципиальной, не меняя свою позицию от веяний времени. Мы очень любим Костенко, высоко ее ценим и всегда с огромным нетерпением ждем новых произведений. Здоровья вам и счастья!
Евгений МАРЧУК, министр обороны Украины:
— Лина Костенко — это настолько сложная фигура, что сразу выразить какую-то ее сущность очень сложно. О таких фигурах даже нельзя просто так говорить. Это гениальная поэтесса, которая войдет на века не только в историю украинской поэзии, но и в историю Украины. По уровню своей гениальности она — поэтесса века, поэтесса всей человеческой цивилизации. Причем это касается всего творчества Лины Васильевны, а не только известной «Маруси Чурай». Это мыслитель, реализующий себя в филигранно утонченной поэзии. Это ярко выраженный патриот по сути своей, а не по декларациям. Одной только своей «Марусей Чурай» Лина Костенко сделала столько для национального самоосознания, национальной самоидентичности украинцев, сколько не сделали все научные институции, вместе взятые. И это при том, что этот роман в советские времена издавался с очень большими проблемами.
Я немного встречался с Линой Костенко. Хотя заочно был знаком с ней давно. В свое время мне приходилось содействовать выходу в свет «Маруси Чурай». Лина Васильевна в общении чем- то напоминает мне Майю Плисецкую, с которой я также имел возможность встречаться. Обе эти гениальных женщины выделяются неординарностью видения мира, но мира высоких категорий. У Лины Костенко эта неординарность в первую очередь проявляется в том, что ее почти невозможно предвидеть в разговоре. В смысле — невозможно предвидеть, как повернется ее мысль, с какой стороны (или с какой высоты) она посмотрит на обсуждаемое явление. Создается впечатление, что ее мысли, ее сознание полностью свободны от проклятого быта. Хотя, конечно, быта этого в ее жизни достаточно. Несмотря ни на что, она умеет на уровне очень укрупненных историко-философских категорий переплавлять все в поэзию.
По моему мнению, то, что уже напечатано из ее произведений, и то, что еще должно увидеть свет (я знаю, что у нее еще много вещей в работе, потому что она очень требовательна к тому, что выходит из-под ее пера, к себе) заслуживает десятков и сотен докторских диссертаций. Многие из них уже написаны. Но никто еще не пробовал анализировать личность Лины Костенко в контексте драматичной истории последнего этапа независимости Украины, никто всерьез не брался за разгадку феномена этой поэтессы. Ведь ее биография сложилась так, что она работала на очень драматичном переломе. Непростым был ее путь становления как поэтессы в советские времена. Я знаю, сколько мук ей стоила «Маруся Чурай», как она переживала, что роман вышел не в той редакции, в которой бы ей хотелось. Но то, что она «пробивала» тогда, когда многие наши нынешние супердемократы и суперреволюционеры сидели в кустах или прислуживали режиму, заслуживает должной оценки и осмысления. В то же время нельзя сказать, что она была неким примитивным диссидентом, «антисоветчиком». Она была выше этого всего, так, как и сейчас она выше. Она из тех фигур, которые пробивали стену к независимости своей отчаянностью.
Сергей ТРЫМБАЧ, кинокритик:
— Как это ни банально звучит, но Лина Васильевна Костенко для меня — просто пример человека, который остается сам собой. В любых обстоятельствах. Мы знаем ее поведение, ее поэзию, ее творчество в 1960 — 1970 годах и позже; мы знаем, какая она в 1990-е и в начале уже нынешнего тысячелетия. Никакие идеологические веяния и влияния не разрушают ее внутренний стержень. То есть это действительно чрезвычайный человеческий характер. Вот, я думаю, ключевое слово — ХАРАКТЕР. То, чего, собственно, не хватает как всей Украине, как государству, так и многим украинцам.
Лина Васильевна мне близка еще и тем, что она (как и многие поэты ее поколения) пришла в кино в 1960-е годы. По ее сценарию «Перевірте свої годинники» делал фильм режиссер Василий Илляшенко. Но этот фильм постигла злая судьба. Он был закрыт, более того, отснятый киноматериал просто был сожжен. И тогда этот сценарий поручили для постановки совсем молодому тогда Леониду Осыке. Фильм назывался «Хто вернеться — долюбить». И вот даже здесь она проявила свой характер — она сняла свою фамилию (в титрах вы ее не увидите), потому что не могла принять такой компромисс. Хотя фильм, на мой взгляд, вышел достойный, но все- таки, так или иначе, это было надругательство над искусством. И она это не могла принять. Вот ее урок — она никогда не допускает какого-то насилия над собой. Она никогда не шла (мне, во всяком случае, не известны такие случаи) на какие бы то ни было компромиссы. И эта бескомпромиссность, собственно, это также то, чего многим из нас недостает. Конечно, такие, как Лина Костенко, — уникальные люди, они не могут тиражироваться, это понятно. Но все-таки, если бы ее пример общественного, творческого поведения хотя бы кем-то наследовался всерьез, то Украина была бы иной. К сожалению, слишком много (и в ее поколении также) людей бесхребетных. Эта бесхребетность просто размывает Украину.
И, конечно же, для меня Лина Костенко — это ее работа со словом. Это колоссальная требовательность. У меня была один раз возможность сотрудничать с ней в этом плане. Я редактировал одну книгу — «Политика и искусство». И автор книги Наталия Мусиенко взяла интервью у нее. И как Лина Васильевна работала над этим текстом! Текст доводится просто до филигранного блеска. То есть это колоссальная ответственность перед читателем. И это также — редкость, особенно, к сожалению, в наши времена, когда люди часто делают работу по принципу «косо, криво, лишь бы живо».
И, конечно же, для меня она еще и жена Василия Васильевича Цвиркунова. Василий Васильевич Цвиркунов — многолетний директор киностудии имени Довженко, киновед, также человек бескомпромиссный, честный, порядочный, просто образец. Во многом именно благодаря его пребыванию на должности директора студии им. Довженко кино в Украине в 1960-е годы достигло больших высот. И в последующие десятилетия (его сняли с должности в начале 1970-х годов, когда в Украине ударили маланчуковские заморозки), он себя также вел очень достойно. И вот, когда Василий Васильевич несколько лет тому назад ушел из жизни, это, конечно, было большой трагедией для Лины Васильевны. Но эту боль утраты она также несет очень достойно. Я помню, как она выступила на вечере памяти Василия Васильевича в Доме кино. Это был рассказ о своем муже, о своей судьбе, об этом рыцарстве — она его абсолютно точно определяла как мужчину-рыцаря. И неслучайно, что именно этот мужчина был рядом с этой женщиной. Это, я думаю, в украинской истории одна из наиболее выдающихся супружеских пар. Очень красивая пара и моральная — как будто некое произведение искусства.
То есть Лина Васильевна и как человек, и как поэт, и как женщина, мне кажется, — просто безупречна. А то, что она дистанциируется от процессов, происходящих сейчас в Украине... По-видимому, она делает правильно. Потому что слишком много грязи, слишком много люди (в том числе люди искусства) суетятся. А она — Поэт. И в этом также, кстати, один из ее уроков. Поэт не должен растворятся в этом мраке суеты, в этом цирке, каковым часто является сегодня наша и политическая, и культурная жизнь. Она — вне этого цирка. Поэт не должен быть паяцем. Поэт должен оставаться поэтом. Лина Костенко — это Лина Костенко. И ничто к ней не пристает. То есть это действительно чистый Поэт. Чистота ее поэзии и чистота ее духа поражает. Это Поэт на все времена.
Иван МАЛКОВИЧ, поэт, директор детского издательства «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА»:
— Когда-то Юрий Андрухович свою статью о Лине Костенко назвал «Не пойманная королева». Такой «не пойманной королевой» наша лучшая поэтесса остается и до сих пор. Вспоминаю то наслаждение, когда в юности десятки раз перечитывал «Над берегами вічної ріки» — книга вышла после вынужденного долгого молчания, когда Лину Костенко не печатали. Тогда, учась в Ивано- Франковском музучилище, мы, вместе с одним приятелем, едва не полкниги положили на музыку... Именно этот гармоничный во всех аспектах (поэтическом, полиграфическом и дизайн) сборничек люблю перечитывать и теперь.
Когда уже учился в Киевском университете, то, наверное, как и все тогдашние молодые и немолодые поэты, ловил себя на мысли: «А что о моих стихотворениях сказала бы Лина Костенко?» И вот в Союзе писателей проходит вечер моей поэзии. Почему-то было очень много людей, половина из них стояли. Идет обсуждение, кто-то выступает именно с критикой... И вдруг все замерли, начали взволнованно расступаться — в зал входила сама Лина Костенко! Тогда большинство из нас увидели ее впервые. Я до конца жизни буду благодарен Лине Васильевне за ту приятную поддержку моих юношеских поэтических попыток. Благодаря ее «благословению» и рецензии, моя первая поэтическая книга вышла намного раньше, чем планировалось...
Ольга БОГОМОЛЕЦ, главный врач Клиники лазерной медицины; лауреат Всеукраинского фестиваля авторской песни «Оберіг», обладатель специального приза радиостанции «Свобода» (Вашингтон — Мюнхен), автор-исполнитель романсов на стихотворения Лины Костенко:
— Впервые с поэзией Лины Костенко познакомилась у 1980-х годах. Когда прочитала «Осінній день», почувствовала, что это не стихотворение, а песня. Так в 1983 году появилась песня, которую все мои друзья называли песней о багдадском воре — мне удалось подслушать музыку, заложенную в поэтических строках. Вскоре появилось еще десять песен на слова Лины Костенко: «Двори стоять у хуртовині айстр», «Очима ти сказав мені люблю», «Чоловіче мій», «Недумано, негадано».
С тех пор прошло более двадцати лет. И ныне в том синем сборнике загнуты почти все страницы. Для меня он как женская «Библия», где каждое стихотворение — отдельная история любви или измены, потери, приобретения... Неоднократно перечитывая его, понимаю, что это уже все кто-то пережил до меня.
Сейчас готовлю концертную программу, которая будет состоять также из новых песен на слова Лины Костенко — они прозвучат в жанре джаз-романса. Концерт состоится 26 мая в Украинском Доме. Буду счастлива, если Лина Васильевна ко мне придет.
Павел БОГДАН, заслуженный журналист Украины, автор цикла программ «Саме Той»:
— Взять интервью у Лины Костенко — было мечтой моей жизни.
Позвонил по телефону ей, но поэтесса вежливо отказала, как отказывала всем. Следующий раз я сказал, что хочу поехать вместе с ней и всей экспедицией в 30-ти километровую Чернобыльскую зону отчуждения спасать старинные иконы, картины религиозного содержания (потом они проходили специальную радиологическую обработку и выставлялись в Министерстве чрезвычайных ситуаций Украины). Лина Васильевна согласилась при условии, что будем снимать на видеокамеру других участников, но только не ее. Мы договорились туда поехать вместе на нашей служебной машине. Вспоминаю, в то утро выпало много снега и мела метель. Уже по дороге Лина Костенко призналась, что думала, мол, мы испугаемся метели и не поедем. Слово за слово и оператор Владимир Безпальчий очень осторожно начал наводить камеру на Лину Васильевну. На месте ходили по брошенным мертвым селам, отметали снег, чтобы войти в хату, где когда-то теплилась жизнь, находили там икону—две... Спасенные образа были немыми свидетелями всей трагедии. Лина Васильевна ходила, и глаза ее были полны слез... слез по своей нации, по ее культуре... Нам удалось поймать этот кадр! Не судите нас строго. С ней вместе там пробыли неделю—полторы. А потом смонтировали прекрасную получасовую программу «Саме той — про себе», вышедшую в 1999 году, а через год сделали еще одну. На нее пани Лина согласилась «добровольно».
Мій перший вірш написаний в окопі,
на тій сипкій од вибухів стіні,
коли згубило зорі в гороскопі
моє дитинство, вбите на війні.
Лилась пожежі вулканічна лава.
Горіла хата. Ніч здавалась днем.
І захлиналась наша переправа —
через Дніпро — водою і вогнем.
Гула земля. Сусідський плакав хлопчик.
Хрестилась баба, і кінчався хліб.
Двигтів отой вузесенький окопчик,
Де дві сім'ї тулились кілька діб.
О, перший біль тих не дитячих вражень,
який він слід на серці залиша!
Як невимовне віршами не скажеш, чи не німою зробиться душа?!
Це вже було ні зайчиком, ні вовком,
кривавий світ, обвуглена зоря! —
а я писала мало не осколком
великі букви, щойно з букваря, —
той перший віршик, притулившись скраю,
щоб присвітила поночі війна.
Який він був, я вже не пам'ятаю.
Снаряд упав — осипалась стіна.
АКВАРЕЛІ ДИТИНСТВА
Дніпро, старенький дебаркадер, левино—жовті береги
лежать, на кігті похиливши зелену гриву шелюги.
В пісок причалює пірога. Хтось варить юшку, дим і дим.
Суха, порепана дорога повзе, як спраглий крокодил.
В Дніпрі купається Купава. Мені ще рочків, може, три.
А я чекаю пароплава із-за трипільської гори.
Моє нечуване терпіння іще ніхто не переміг,
бо за терпінням є Трипілля, а за Черніговом — Черніг.
Черніг страшний, він дуже чорний. Як звечоріє на Дніпрі,
Черніг сідає в чорний човен і ставить чорні ятері.
І ті корчі, і те коріння, розмите повінню з весни,
І золотаве звечоріння в зелених кучерях сосни.
І ті роки, що так промчали, і пароплав той, і гора...
Це вже невидимі причали в глибокій пам'яті Дніпра.
ПЕЛЮСТКИ СТАРОВИННОГО РОМАНСУ
Той клавесин і плакав, і плекав
чужу печаль. Свічки горіли кволо.
Старий співак співав, як пелікан,
проціджуючи музику крізь воло.
Він був старий і плакав не про нас.
Той голос був як з іншої акустики.
Але губив під люстрами романс
прекрасних слів одквітлі вже пелюстки.
На голови, де, наче солов'ї,
своє гніздо щодня звивають будні,
упав романс, як він любив її
і говорив слова їй незабутні.
Він цей вокал підносив, як бокал.
У нього був метелик на маніжці.
Якісь красуні, всупереч вікам,
до нього йшли по місячній доріжці.
А потім зникла музика. Антракт.
Усі мужчини говорили прозою.
Жінки мовчали. Все було не так.
Їм не хотілось пива і морозива.
Старий співав без гриму і гримас,
були слова палкими й не сучасними.
О, заспівайте дівчині романс!
Жінки втомились бути не прекрасними.
Я ВИРОСЛА У КИЇВСЬКІЙ ВЕНЕЦІЇ
Я виросла у Київській Венеції.
Цвіли у нас під вікнами акації.
А повінь прибувала по інерції
і заливала всі комунікації.
Гойдалися причали і привози.
Світилися кіоски, мов кіотики.
А повінь заливала верболози
по саме небо і по самі котики.
О, як було нам весело, як весело!
Жили ми на горищах і терасах.
Усе махало крилами і веслами,
і кози скубли сіно на баркасах.
І на човнах, залитими кварталами,
коли ми поверталися зі школи,
дзвеніли сміхом, сонцем і гітарами
балкончиків причалені гондоли.
І слухав місяць золотистим вухом
страшні легенди про князів і ханів.
І пропливав старий рибалка Трухан.
Труханів острів... острів Тугорханів...
А потім бомби влучили у спокій.
Чорніли крокв обвуглені трапеції.
А потім повінь позмивала попіл
моєї дерев'яної Венеції.
У Корчуватому, під Києвом,
рік сорок другий, ожеледь, зима.
Рябенький цуцик п'ятами накивує.
Знічев'я німець зброю підніма.
І цілиться. Бо холодно і нудно
йому стоять, арійцю, на посту.
А навкруги безсмертно і безлюдно,
бо всі обходять німця за версту.
Лишає мить у пам'яті естампи.
Ворона небо скинула крильми.
Вже скільки снігу і подій розтануло
там після тої давньої зими!
Вже там цвіли і квіти незліченні,
вже там і трасу вивели в дугу.
...А все той німець цілиться знічев'я.
...А все той песик скімлить на снігу.
ПІДМОСКОВНИЙ ЕТЮД
По двійко лиж — і навпростець лісами,
в сніги, у сосни, в тишу — без лижні.
Сполохать ніч дзвінкими голосами,
зайти у нетрі, збитися — аж ні!
То там, то там над соснами димочок,
і в крижаних бурульках бахроми
стоїть такий чудесний теремочок —
друбок бурштину в кружеві зими!
Там Пастернак, а там живе Чуковський,
а там живе Довженко, там Хікмет.
Все так реально, а мороз — чукотський,
а ми на лижах — і вперед, вперед!
Ще всі живі. Цитуємо поетів.
Ми ще студенти, нам по двадцять літ.
Незрячі сфінкси снігових заметів
перелягли нам стежку до воріт.
Зметнеться вгору білочка—біженка.
Сипнеться снігом, як вишневий сад.
І ще вікно світилось у Довженка,
як ми тоді верталися назад.
Ще нас в житті чекало що завгодно.
Стояли сосни в білих кімоно.
І це було так просто і природно —
що у Довженка світиться вікно...
