Чемпион и «волшебник» репортажа, совесть «третьего мира»... Человек, который в нескольких десятках своих книг фактически предлагает читателям хрестоматию концептуальной журналистики, публицистики, мастерски сочетающей в себе конкретные факты и универсальные выводы, учит в лабиринте данных постичь суть явления, а также демонстрирует удивительную способность автора искренне сопереживать мир, его шансы и право на правду. Это — о польском журналисте, писателе Ришарде КАПУСЬЦИНСКОМ, ярком представителе начатой, в частности, Эрнестом Хемингуэем и Габриэлем Гарсиа Маркесом «новой журналистики» («new journalism»), описывающей факты методами и средствами изящной словесности. Вот уже полстолетия Ришард Капусьцинский путешествует по миру, чтобы к каждому приблизить его боль и радость, искренние предостережения и фальшивые самоутешения... Сегодняшний разговор — о современных тенденциях в журналистике, которая, по его мнению Капусьцинского, является определенным видом знаний, которые нужно распространять.
— Господин Капусьцинский, какие кардинальные изменения произошли в журналистике, куда она движется?
— Последние 30 — 40 лет — это время революции коммуникационных технологий. Ускорился оборот данных, что обозначило первый этап развития журналистики. Второй этап наступил в конце «холодной войны» и повлек за собой развитие различных видов медиа. В журналистику пришло новое поколение, которое существенно отличалось от традиционной журналистской генерации, трактовавшей журналистику как миссию, призвание. Традиционный журналист был знаменитой фигурой. Электронная революция и то, что называется «легализацией», привели к тому, что журналистика стала массовой профессией. В ней доминирует податливая к манипуляциям молодежь. Кроме массовости и анонимности существенным является то, что молодые журналисты, как правило, не трактуют журналистику как профессию на всю жизнь: сегодня он — журналист, завтра работает пресс-секретарем министерства торговли, а потом снова возвращается в журналистику. Утрачена мистика профессии и доверие к журналистике.
— Два года назад в интервью «Тыгоднику Повшехному» вы говорили о вызовах современным СМИ. Это было дополнение «Контрапункт» с малообнадеживающей темой «Реквием для журналистики». Что является самой большой угрозой для масс-медиа сегодня?
— В первую очередь, следует сказать об интенсивном росте количества так называемых журналистских школ: открываются новые отделения, факультеты. Но они не являются собственно журналистскими школами, а школами СМИ, общественной коммуникации. Журналистская профессия размывается, теряется. Именно поэтому в США в основном говорят не «журналист» (journalist), а «работник медиа» (media worker). И здесь кроется очень большая проблема, поскольку роль СМИ чрезвычайно возросла (в определенном смысле они руководят миром), происходит медиатизация политики, других аспектов жизни. В то же время журналист превратился в обычного, рядового, исполняющего приказ менеджера СМИ.
— Значит, считаете, что все-таки реквием?
— Нет, это было бы преувеличением. Да, на поверхность вышло много коммерческой половы, лишенных какой-либо ценности газет, теле- и радиопрограмм, но, к счастью, параллельно сохранились и развиваются качественные издания. В каждой стране есть по крайней мере одна качественная газета, теле- или радиостанция, и не только в Европе или США, но и в Египте, Мексике, Аргентине — странах так называемого «третьего мира». Неоднократное участие в программах телевидения этих стран требовало от меня больших интеллектуальных усилий!
— Сегодня часто говорим «медиатизация политики»... А может, логичнее говорить «политизация медиа»?
— Здесь необходимо различать англосакскую и европейскую, континентальную концепцию СМИ. В первом случае прессу трактовали как четвертую власть. Сегодня имеем тревожную тенденцию: независимость СМИ падает. Все больше медиа становятся выразителями интересов властных групп. Больше всего это заметно как раз в англосакском мире, особенно в США. 11 сентября 2002 года, в годовщину трагедии, я был в Нью-Йорке и просматривал американские газеты, телевидение. У меня создалось впечатление, что методы управления СМИ не изменились со времен коммунизма, когда ЦК определял: о чем, как, сколько и где писать. Все СМИ давали одно и то же! В континентальной Европе медиа, особенно пресса, сохраняют более высокую степень независимости.
— В посткомунистических странах считают, что наибольшей угрозой свободе слова является правительство. Вы также придерживаетесь такой точки зрения? Или, может, при глобализации влияние правительства на СМИ ограничено, а самой опасной становится монополизация информационного пространства так называемыми медиа-гигантами?
— По сравнению с большевистской цензурой сегодняшнее манипулирование более изысканно, его объектом стал выбор тем. Например, в последние месяцы у рядового зрителя может создаться впечатление, что на свете существует только Ирак. Кроме того, многие национальные телекомпании относительно дешево покупают информацию у упомянутых медиа-гигантов, и если CNN запускает какую-то манипулятивную информацию, то все ее дублируют. Конечно, и правительство имеет определенное влияние на национальные СМИ. Политизация медиа является следствием общественных процессов во всем мире, а именно — уменьшения демократии, вырождения элиты. Создаются как бы два общества — власти и массы.
— В «Lapidarium V» вы пишете о «банальном плоском мире медиа»... Может, вышеупомянутые общественные тенденции, следствием которых является неведомый до сих пор уровень сервилизма СМИ, их низкий уровень, частично оправдывает постулат о «спросе, порождающем предложение»?
— Мы не должны ожидать от медиа только элитарных программ. Предназначение некоторых СМИ — удовлетворять спрос рядового человека. Проблема состоит в том, что сегодня телевидение все больше ориентируется только на такой спрос. Под различными лозунгами, со ссылками на низкий рейтинг и т. д. из эфира, со страниц газет убирают амбициозные дискуссионные программы... В этом контексте хочу сделать акцент на ответственности потребителей за состояние СМИ. Несчастьем для медиа является пассивность, мыслительная лень их потребителя, которому не хочется поискать добротную программу или статью. Если бы у меня была возможность прочитать один процент качественной мировой прессы, то я был бы очень счастлив.
— В своих книгах вы пишете, что журналистика должна цивилизировать, культивировать ценности... В то же время много говорят о необходимости отделения фактов от оценок, о том, что достаточно только информировать...
— Отделение фактов от оценок — это основа американской философии СМИ. Там всегда различали «чистую информацию» (hard news) и комментарий. Поэтому в каждой редакции газеты англосакской традиции есть «news men», т.е. люди, поставляющие чистую информацию, и в то же время работает группа опытных журналистов — «columnists», задание которых — комментировать информацию. А в нашей традиции доминирует комментируемая информация, автором которой является один человек. Утверждения о необходимости отделения фактов от оценок — это самые обыкновенные переводы американских учебников по журналистике.
— Реакция людей на события 11 сентября 2001 года свидетельствует, что одних фактов мало. Шок от увиденных в прямом эфире кадров CNN впоследствии сменило непонимание того, что произошло в Нью-Йорке и Вашингтоне.
— Именно так. Информация должна чему-то служить. Англосакская философия медиа утверждает : «правда, только правда», т.е. информация должна служить только правде. В европейской традиции она еще должна разъяснять и объяснять мир, выяснять суть, происхождение того или иного явления, тенденции. В определенных случаях обычного каталога фактов недостаточно, потому что их трудно понять. Важно, чтобы описание факта что-то читателю говорило, помогло понять, осмыслить и пережить.
— А это отличие так ли актуально сегодня? Не начинает ли доминировать в Европе американский подход к журналистике?
— Мы являемся свидетелями гибридизации двух концепций журналистики. Так называемый постмодернизм охватил и прессу. Утверждается, что все школы одинаково хороши, все полезно, относительно. Поэтому молодежи надо объяснять происхождение этих проблем, различных подходов, почему одна модель утвердилась в США, другая — в Европе. Журналистика — это определенное знание, которое нужно распространять.
— Вы всегда однозначно говорите о журналистской миссии, об ориентировочной журналистике. В таких случаях неминуемы обвинения в пропаганде, в навязывании определенных взглядов. Что можете сказать в свою защиту?
— В журналистике есть два уровня — ремесленный и творческий. Большая часть журналистской работы похожа на труд ремесленника: подготовить сюжет, написать информацию... Этому каждый может научиться и вне университета. Второй уровень — это высокая, концептуальная журналистика. Критерием оценки статьи является не то, содержит она пропагандистские элементы или нет, а то, имеет ли она хорошую мотивацию, важный ли это, мастерски написанный текст — журналистский, литературный, делающий человека лучше, заставляющий его мыслить. Слабостью в наших дискуссиях о СМИ является умалчивание факта, что в журналистике, как и в других профессиях, много партачей. Знаменитостями могут стать не все, но нужно стараться. Здесь важна сама атмосфера, в которой формируется журналист, пробуждена ли в нем профессиональная честь, желание делать что-то важное, а не только любой ценой зарабатывать деньги. Иногда хорошие журналисты просто потеряны в избытке информации, они утратили ориентир и нуждаются в помощи авторитетного проводника.
— Этимологически понятие «пропаганда» означает «ухаживать за саженцами», т.е. в нем заложено позитивное предназначение. Сегодня принято применять скрытую пропаганду, в частности, в СМИ США «легальная» осуждается. Может, наступило время реабилитировать это понятие в контексте угроз, которые стоят перед современным человеком, народами?
— Разговоры об англосакской прессе очень неправдивы. Собственно, выступления против пропаганды часто как раз и являются пропагандой. В этих обществах продолжается борьба интересов, идеологии, и все это отображается в СМИ. Иногда, когда во время встреч кое-кто начинает говорить об объективизме американской прессы, то я откровенно говорю, что это невежество меня просто смешит.
— Во влиятельных газетах мира все уменьшается объем международной информации, доминируют локальные новости, «news you can use». Откуда такое безразличие к миру со стороны СМИ, которые уделяют внимание международной тематике в основном в случаях терроризма, войн, катастроф?
— Человеком без широкого горизонта легче манипулировать, потому что он не ориентируется в мировых событиях, тенденциях. Фактически, мы имеем дело с манипулятивным моделированием гражданина «малого места», не ведающего о сложности, драматизме мира. Единственными интересами такого человека являются работа и развлечения. Так создается человек массы, зомби. Такой человек хорошо описан еще Хосе Ортегой- и-Гасетом, по которому одной из его основных характеристик является самодовольство. Для него мир заканчивается на собственной семье, работе и крекере. Следствием этого является послушное общество, которое, по мнению американского философа культуры Постмена, стремится «саморазвлекаться до смерти» («а music ourselves to death»). Пользуемся философией потребительства, в которой самое главное — хорошо переваривать, а хорошо переваривать может только человек довольный, не призадумывающийся, что от недоедания и голода страдает 80 процентов населения планеты.
— А может, журналистика отдаляется от этих горизонтов, панорамности, учитывая недостаток знаний, которые все больше специализируются. Упоминавшийся вами испанский философ в труде «Бунт масс» назвал явление тотальной специализации варварством. Какие знания для журналиста являются важнейшими, на чем вы делали акцент в журналистских занятиях, которые вели вместе с Габриэлем Гарсиа Маркесом?
— Здесь трудно найти оптимальный рецепт. Человек, который выбирает эту профессию, должен знать, что журналистика бывает разной, что всего 10 процентов станут знаменитыми комментаторами, концептуалистами, остальные будут работать как рядовые репортеры. Конечно, всем надо дать фундаментальные знания, а в дальнейшем кто-то будет их наращивать в соответствии с желанием, талантом. Кто-то останется на том же уровне. Нужно раскрыть сложность профессии, ее назначение, ответственность, а также то, что быть плохим журналистом — это просто ужас.
— Кое-кто считает, что одним из важнейших критериев приема на факультеты журналистики является наличие у человека совести... Вы согласны с этим?
— Да, но проблема в том, как это определить... Однако определенный психологический, ментальный образ будущего журналиста не помешал бы. Но этот критерий не может быть единым. Часто у человека совесть есть, а таланта нет.
— О чем не пишут современные медиа?
— Свои табу есть в каждой стране. У CBS свои запрещенные темы, у Аль-Джазиры — свои. Каждый мощный канал или журнал рисует свой образ мира, в котором есть белые пятна...
— Длительное время для мировой прессы запрещенной темой был голодомор 1932 — 1933 годов в Украине. Вы — один из первых иностранных журналистов, которые об этом написали честно. Это была настолько невыгодная тема? В конечном счете, даже сейчас об этом мало вспоминает мировая пресса...
— Я родился в первый год голодомора в Украине — в Пинске, т.е. за каких-нибудь несколько десятков километров от мест трагедии... Человеку вне политики говорить на эту тему легче. В своем выступлении о геноциде ХХ века я перечислил десять самых крупных преступлений, в частности Камбоджа, Армения, Холокост, Шанхай, и, конечно, одна из самых больших трагедий прошлого века — голодомор в Украине. Стереотипы трудно разрушать. Сейчас продолжается кампания по лишению Пулитцеровской премии Уолтера Дюранти, но, видимо, этого никто не сделает...
— В СМИ не хватает настоящей информации о проблемах стран «третьего мира» (на африканском континенте, например, работает всего четыре процента общего количества корреспондентов мировых агентств)... — Этот мир очень управляем финансово и политически, но у него большой потенциал. Здесь живет много молодых амбициозных людей с чувством собственного достоинства. Некоторые из народов «третьего мира» — сознательные наследники великих культур — египетской, китайской, шумерской... Европа, которая 500 лет определяла правила управления миром, на фоне этих культур выглядит молодой. Ее доминирование закончилось. Континент пребывает в состоянии критического поиска своего места. Все говорят о вхождении в Европейский Союз, ну а что дальше? Детронизированной Европе не хватает определенного проекта, концепции на будущее. — Хорошо, потенциал у этого мира есть, а шансы его реализовать?
— Проблема внеевропейских цивилизаций заключается в том, что почти все они не интересовались внешним миром. Например, на протяжении своего существования африканская цивилизация не построила ни одного корабля, чтобы добраться до другого мира. Или ацтеки, которые также не были знакомы с внешним миром. Когда пришли испанцы — они падали перед ними на колени и подчинялись, поскольку считали, что перед ними — высшие существа, боги. Именно поэтому важно узнавать мир, открывать его, а не ограничиваться локальными представлениями. — Цицерон как-то заметил, что человеку достаточно иметь библиотеку и сад за окном. Если есть так много книг, нужно ли еще и путешествие? — Нужно. Непосредственный контакт позволяет почувствовать глубину человеческой, культурной, цивилизационной среды, в которой находишься. Путешествие открывает новые ракурсы мира. Без этого его трудно понять.
— Описывая наш мир, чего чувствуете больше — очарования или разочарования?
— Очарования, конечно!
