Даже если бы хотел дед Андрей забыть о тех событиях, которые впоследствии назовут почему-то суто «волынской резней» (хотя резали и стреляли вчерашние соседи и родственники друг друга еще за Бугом, в Галичине и на белорусской земле!), — вряд ли смог бы. Его сегодняшний дом стоит на месте бывшего двора поляка Бронислава Кашевского, с сыном которого он дружил. Старый Бронек пропал бесследно в вихре войны, а судьба сына известна: погиб молодым в костеле...
Сам костел ежедневно заглядывает в окна Соколюкового дома. Высоченный, величественный, похожий на действующие в Луцке и Львове, с полутораметровыми каменными стенами, с плотно подогнанными кирпичами, с особым цементом, въевшимся намертво. Если бы не дыры на крыше, то практически неразрушенный. Кажется, поляки, возводя его, собирались властвовать в кисилинском округе по меньшей мере тысячу лет. В этом костеле 11 июля 1943 нашли свою смерть несколько десятков прихожан — в память об этом их потомки через несколько десятилетий после трагедии соорудили во дворе небольшой мемориал. Сейчас читаешь, слышишь, что высокие должностные лица Польши и Украины решают, кому, как и перед кем нужно извиняться за тот трагический день.
И кто спрашивает Андрея Соколюка, не мерещатся ли ему на родном уже дворе привидения прошлого?.. Почему и до сих пор мысленно ведет разговоры с другом юности Славушем-Влодзимежем Демским — украинцем по маме, поляком по отцу?.. После кровавой службы в костеле тот остался без ноги, но смог простить землякам личную трагедию.
Славка, как называют его в Кисилине, спасла простая тетя Люба Парфенюк: вытянула его без сознания из костела, положила на воз, прикрыла сверху соломой — и тридцать километров гнала лошадей до Локача, где частным образом практиковал еще «царский» доктор со звучной фамилией Богун. У Любы были с ним «связи»: лечил мужа, раненого немцами. Богун осмотрел простреленную ногу Славуша и твердо сказал: «Беда! Надо резать, иначе будет гангрена!»
— Люди помогали полякам, потому что каждый, знаете, имеет свою душу, — душит в себе слезы дед Андрей. И вспоминает, что 11 июля 1943 было воскресенье, однако в православной церкви не правилось.
— И мы, молодежь, сидели в хате попа, неподалеку от костела, и играли в карты. Вдруг застрочил пулемет. Повыскакивали во двор, слышим: в костеле! Что, хлопцы, делать?! Мы из села и вышли (т.е. поубегали. — Авт. ), а когда пулеметная стрельба закончилась и началась одиночная, вернулись. Люди говорят, что какое-то войско немного побило поляков, а Юрця, старшего брата Славуша, вместе с раненым тестем спрятал сосед-украинец в хлеву... Я пошел туда, чтобы узнать что-то о Славке. Старый лежит, накрытый периной по самую шею. «Что случилось?» — спрашиваю, а он и головы не повернет. А Юрцьо, вижу, достает большой нож и на моих глазах начинает его точить... У меня и кровь застыла, однако думаю: пока ты, кривой Юрця (он был инвалидом с детства) подскочишь ко мне, семь раз убегу! Вот Юрцю и больше всего нынче хотел бы видеть, чтобы спросить: кто же был виновен в той резне, в той интриге-трагедии? Ты? Или я? Я пришел с голыми руками, ни сном ни духом, а ты, в украинском сарае спрятавшись, нож точишь...
Соколюк так говорит, потому что почти сразу после войны Славуш привозил из Польши книжку, написанную по горячим следам старшим братом. В ней рассказано о каждом поляке, расстрелянном в кисилинском костеле или на собственном подворье в соседних хуторах. А о тех, кто спасал и спас, рискуя жизнью всей семьи, не упоминается.
В Кисилине поляки жили с тех пор, с каких существует и сам Кисилин. Село получило название от пана-хозяина, будучи основанным как дача для известного магната и мецената воеводы Адама Кисиля (к сожалению, мало кто знает, что он был финансовым основателем Киево-Могилянской академии: идея — Петра Могилы, а деньги-то Кисиля!..). Тогда же, в середине XVII века, воздвигнут и величественный костел — на пятьдесят лет раньше православного Святомихайловского храма. На месте родового имения Киселевого тестя пана Лидаховского давно растет дремучий лес, а урочище так и называется Дворцом. Кисилин (когда Волынь по соглашению с Россией после Первой мировой отошла к Польше) был довольно большим местечком с гминой (что-то вроде теперешнего райцентра). О польском следе в истории края напоминают названия многих сел — Варшавка, Леванувка... — от которых, понятно, не осталось уже ничего.
— Мы жили с поляками душа в душу, их хлопцы женились на наших девушках, а украинки выходили замуж за поляков, выбирая не национальность, а любовь. Правда, украинцы были лучшими хозяевами, чем поляки (таки утешает душу дед Андрей воспоминаниями...). Поляк, знаете, интеллигентно хозяйствует, галстук наденет. Хотя рубашка и полотняная, но сверху галстук! И жили мы дружно до последнего дня! Пока не произошла та интрига в костеле... Она уже была на околицах — слышалось, то в Затурцах поляки наших побили, а то под Заборолем около церкви... Даже когда появилась в окрестных лесах УПА, бандеровцы приезжали в село по своим делам, но ведь поляков не трогали и пальцем! То, что произошло в июле 1943 в костеле, было очень неумно и даже дико. Но ведь было! — говорит Андрей Сильвестрович Соколюк.
Друг его детства и юности Славуш Демский вернулся в Кисилин года через два — три после войны.
— И что говорил?..
— А разве он не видел, что здесь тогда делалось? Не знал, что мы — хорошие, а их — еще лучше?!
На вопрос, били-резали ли поляки украинцев, Соколюк иронически отвечает:
— Нет, просто смотрели... Но смотрели через бинокль, особенно на тех, кто был в «хлопцах» (так на Волыни и до сих пор часто называют воинов УПА. — Авт. ).
Поляки, по мнению деда Андрея, сделали хитрее, чем украинцы, которые категорически «отказались от немца». Создали «пляцувки» — отряды самообороны, использовали немца: пошли к нему на службу, он «дал пухкавки, обставил себя поляками, поляки его охраняют, а он спокойно спит» — такой видится та историческая «интрига» кисилинскому старожилу.
После резни в костеле из Кисилина удрали не только поляки, а и украинцы. Соколюки также выкопали землянку в лесу, но ведь немалое хозяйство осталось в селе!
— Как-то мой старший брат приехал набрать корма для скота. Стоит с фурой, а тут какие-то вояки выскочили из-за костела! На одежде — красные нашивки. Я как раз шел брату помочь — аж остолбенел. С ними был один мужчина из нашего села. Говорит мне: не убегай, это советские партизаны. Думаю: хоть бы и советские, а разве они тебя пришли защищать? Хорошо, если пришли только набрать себе жрать! И я моментально смылся! Но видел из-за сарая, что с боковой улицы выехала фура: два престарелых хлопца надумали... жениться и ехали на сватанье в Зубильне. Поляки (а это были они!) поскручивали им проволокой руки, бросили их на телегу брата, а брату сказали: убегай, пока цел, потому что коней уже не увидишь. Я потом Демского не раз спрашивал: «Славка, скажи мне, куда дели этих хлопцев? Родственники же видят, что ты ко мне почти ежегодно ездишь, мы говорим по душам...» Говорит: не знаю. Не верю, что ты не знаешь, ты не был тогда здесь, но тебе какой-то коллега должен был сказать...
— И много так украинцев пропало?
— Пропадали... Я знаю 16 человек по одному Кисилину, а сколько по соседним селам?! Село Маковичи знаете? Сколько там украинцев побили, неделю непогребенные лежали, потому что в живых единицы остались? Коты носы объедали, а вороны глаза выклевывали... Собаки же не трогали... И никто ничего не говорит, и вы о том ничего не знаете?! Могила братская? А кто ее делал! У нас не то единство, что у поляков. У нас так, что один другого — сдал. Почему одни стали бандеровцами, другие пошли в мельниковцы?.. Единства не было, не мог украинец выдержать, если им кто-то такой же, как он, руководит...
Побитых вояками УПА поляков повыносили из костела соседи-украинцы. Рядом был панский садик и ров — небольшой, но достаточный, чтобы похоронить человека... У кого нашлась родня — на следующий день приехали с немцами и забрали покойников с собой. Поляков-кисилинцев похоронили на местном католическом кладбище (оно всегда ухоженное, потому что об этом граждане соседнего государства заботятся), а часть погибших упокоилась около костела. На двух памятниках — 80 фамилий и количество прожитых лет: 20, 45, 35, 50, 41, 17, 22, 17, 50, 50, 26, 19, 49, 11, 45...
— Вот раз и на всю жизнь запятнаны! Мы запятнаны — но и они тоже! И выхода из этого нет. Нужно просто дойти до скутку («остатка» — старшие по возрасту волыняне, которые не одно десятилетие жили «под Польшей», часто употребляют в речи польские слова. — Авт. ). Нужно оставить те события в истории как факт. У кого просить прощения, где начало, где конец?.. Но доказательства того, как и поляки резали украинцев, собрать нужно: возмите, хлопцы, читайте! На памятниках высечены фамилии 80 человек. Но ведь это не все убитые в костеле, там было не больше тридцати человек, остальные, чью смерть также приписывают украинцам (а было же по-всякому!), записаны из других сел, — говорит Андрей Соколюк.
Кисилинский сельский голова Адам Соколюк (сын Андрея Сильвестровича) не один раз по просьбе громады обращался «в район», чтобы изменить оскорбительную, как некоторые считают, и неточную надпись на центральном памятнике: «Здесь похоронены советские граждане польской национальности, расстрелянные украинскими буржуазными националистами». Однако никто и никогда не высказывался за то, чтобы установить памятник украинцам, погибшим от рук поляков.
Славуш Демский приезжал в Кисилин, пока жил. Два года назад он умер.
— Мы здоровались как коллеги и не имели друг к другу никаких претензий. Ездил ко мне даже тогда, когда женщины из Кисилина (украинская ментальность! — Авт. ) написали в Люблин письмо: ездишь к Соколюку, а он — националист... Славуш говорил, что это — «ненужная сексота», и мы всегда находили общий язык. Пришли к выводу, что в той интриге были виновны не поляки и украинцы, а немчик! Но я только теперь понял, зачем, бедный, он сюда ездил! Не потому, что такой уж он патриот своей Польши (именно Славуш Демский был одним из инициаторов почтения памяти павших в кисилинском костеле. — Авт. ). Имел и свой интерес: хотел узнать, где пропали его родители...
Старший Демский, Леопольд, служил еще в царской армии врачом. Женой его была донская казачка Анисия, которая разговаривала на красивом украинском языке. Как хорошего доктора, отца забрали с собой «лісові хлопці», а он не хотел оставлять жену одну... Пошли — и с концами. После войны Славуш поставил матери крест на символической могиле на украинском кладбище, отцу — на польском.
Кроме Славуша в последние годы в Кисилин из Польши приезжала, как иронически говорит старый Соколюк, «одна пацанва, никого старше сорока лет».
— Они того, что мы и их родители, не пережили, их накрутили пропагандисты... Одна женщина из Кисилина была машинисткой в УПА, то ее просто преследовали: это ты стреляла в костеле, ты знала, что наших родных убьют!.. Я к Славку: Юрковского дочка и Янашикова Стефця зря нападают на нашу Милку Мищучку! И зачем старое ворошить, что уже спит?.. Вы мне дайте старых хлопцев, восьмидесятилетних, и то таких, чтобы с ними можно было разговаривать с глазу на глаз! А так, кому доказывать? Стоит молодой поляк... Спрашиваю, чей ты? Я, говорит, Ковалик. А это ты Анджея Ковалика сын?... А что, вы моего отца знали? Почему бы и не знать, он у нас в полиции был, немцам служил...
За долгие годы, что Славуш Демский приезжал на Волынь, Андрей Соколюк ни разу не поддался на его просьбу приехать в Люблин. Отнекивался занятостью, отсутствием лишней копейки... И только в конце нашего разговора, когда был выключен диктофон, сознался:
— Очень хотел поехать! Но каждый раз думал: ты, Славцю, добрый к украинцам. Но ведь твои коллеги не все такие, еще толкнет кто-нибудь в воду — пропал бы Соколюк без следа...
