Тема приближающейся войны в Персидском заливе устойчиво доминирует в заголовках мировых СМИ. Трудно поверить, что ведущиеся в течение почти полугода военные приготовления США окажутся безрезультатными — для выполнения этой задачи было затрачено слишком много материальных средств и организационных усилий. Однако по мере приближения начала самой военной кампании, которую готовит администрация США, ситуация становится все менее прогнозируемой и очевидной.
Жесткая линия на предотвращение военной операции, проводимая в Совете Безопасности ООН Францией, Германией и Россией, стала для лидеров американской администрации чем-то вроде досадной, хотя и предсказуемой неожиданности. Но еще более неожиданным для республиканской администрации Дж.Буша стало продолжающееся системное сближение позиций важнейших стран Европы по принципиальным вопросам мировой политики.
В перспективе раскол между рядом стран ЕС и США в вопросах иракского урегулирования и оценке основных мировых проблем может создать принципиально новую международную ситуацию, означающую распад коллективного западного центра силы. Того самого центра силы, который в политическом сознании Украины определялся как собирательный «Запад», сохранивший единство после распада СССР, и играл роль определяющего признака и краеугольного камня мировой системы в течение 1990-х гг.
ФАКТОР СВЕРХДЕРЖАВЫ
Декларирование со стороны США права на односторонние действия на международной арене не является явлением принципиально новым. Этот тезис активно дискутировался с начала 1990-х и начал внедряться еще при администрации Билла Клинтона. Однако при прежней администрации обоснование права США осуществлять односторонние действия («unilateralism») сопровождалось более развернутой и продуманной мотивацией в виде «глобализации демократии». Такая идеологическая мотивация облегчала получение поддержки со стороны европейских союзников по НАТО и ряда стран, которые на официальном уровне декларировали приверженность стандартным демократическим ценностям.
Более того, ряд современных американских политических теоретиков, например, Джозеф Най, утверждали, что статус США как единственной сверхдержавы является в значительной мере иллюзией могущества, основанной на преобладании военной силы. Причем, долговременная цель мирового лидерства США предполагает также поддержание статуса экономического и морального лидера, идущего в авангарде мирового развития.
В 2001 г. ситуация принципиально изменилась. В отличие от предыдущей декады, официальной международной доктриной США стала борьба против международного терроризма. В буквальной, тактической, расшифровке эта доктрина предполагает серию региональных войн, которая, начавшись в Афганистане, может растянуться на период до 10 — 15 лет и повлечь за собой многочисленные осложнения и проблемы. С точки зрения американских правительственных аналитиков, все будет зависеть от силы и эффективности первого удара. Считается, что если Ирак быстро капитулирует и без особо ожесточенного сопротивления примет военную оккупацию со стороны США и их союзников, остальные государства, причисленные к «оси зла», включая Иран, Сирию, Ливию, Кубу и Северную Корею, сочтут благоразумным не нарываться на карательные акции и выполнят спектр продиктованных США условий. В результате процесс глобальных изменений будет ускорен путем модификации или отставки политических режимов, придерживающихся антиамериканских позиций. Что касается региональных держав, являющихся скрытыми соперниками американского влияния, например, Китая, то они будут вынуждены скрывать и камуфлировать свои настроения и амбиции.
Следовательно, ставка в игре США на Среднем Востоке оказывается значительно более высокой, чем контроль над подлежащими рыночной оценке запасами иракской нефти.
Нынешняя тактика США в ООН просчитывается достаточно легко. Убедившись, что антивоенная позиция Франции, Германии, России и КНР не является блефом, республиканская администрация 11 марта временно отказалась от попыток вынести на голосование новую резолюцию по Ираку, провал которой мог лишь ограничить свободу маневра. В свою очередь, наметился существенный рост оппозиционных настроений в лейбористской партии Великобритании, что повлияло на решимость правительства Тони Блера участвовать в военной операции, если применение силы не будет прямо санкционировано Советом Безопасности ООН.
Что касается позиции стран ЕС и стран- кандидатов, то они разделились практически поровну между поддержкой США и линией франко-германского тандема. В восприятии европейцев режим Саддама Хусейна расценивается как авторитарная диктатура. Однако, все же многое изменилось по сравнению с 1999 г., когда США и НАТО провели военную операцию против Югославии под предлогом отстранения от власти Слободана Милошевича. И дело даже не в том, что подверглась сомнению доктрина коллективной ответственности народов за действия их правителей, которая была применена в 1999 г. Сейчас речь идет скорее о противодействии произвольным решениям, принимаемым в обход норм международного права и действующих международных режимов. В этом плане страны «старой Европы» скорее опасаются возможных последствий отказа от принципов коллективной дипломатии, которые потенциально могут привести к хаосу и анархии, а также углубят тлеющий раскол между Севером и Югом.
Для стран Европы, не являющихся непосредственными участниками нынешнего дипломатического спора в ООН, главный интерес представляют даже не столько последствия войны в Ираке или перспективы мирной отставки Саддама Хусейна, сколько те тенденции, которые начали проявляться в конце 2002 г. и вновь актуализировали дискуссию о моделях европейской безопасности XXI века.
ДВУХПОЛЮСНАЯ МОДЕЛЬ ЕВРОПЕЙСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Глупо отрицать, что, противодействуя военной операции США в Ираке, Франция и Германия отважились пойти на риск. В первую очередь — до предела обострив внешнеполитические противоречия в рамках Европейского Союза, а также подвергнув сомнению монолитность НАТО. Демарш Франции и ФРГ явно подверг сомнению роль НАТО в качестве базового, институционального механизма европейской безопасности. Разумеется, речь не идет о жизнеспособности Альянса в качестве постоянно действующего оборонительного союза. Однако, похоже, что на планах использования НАТО в региональных конфликтах вне зоны Северной Атлантики можно поставить крест.
Нет сомнений и в том, что франко-германская позиция в большой мере основывается на соперничестве доллара и евро, а также на обострении экономической конкуренции между США и ЕС, который переживает вполне понятную ломку в связи с приемом новых членов и дискуссиями о структурной реформе.
Разумеется, разногласия в Альянсе сделают более трудным и проблематичным обеспечение взаимной совместимости Сил быстрого развертывания НАТО и ЕС, о которой было принято решение вскоре после Пражского саммита. Тем большую актуальность приобретает размежевание функций НАТО и ЕС в плане обороны и безопасности. Кстати, о планах заключения соответствующего договора Генсек НАТО лорд Робертсон говорил еще летом прошлого года.
Можно предположить, что глубокий раскол в ЕС по иракской проблеме окажет влияние на трансформацию этого сообщества в контексте расширения на Восток и станет поводом для жесткой полемики на Европейской межправительственной конференции в апреле. Европейская интеграция переживала и более острые проблемы, и рано или поздно эти расхождения будут преодолены. Однако в ближайшей перспективе вероятно становление в рамках ЕС своеобразной двухполюсной структуры, включающей (по определению американского министра обороны Рамсфельда) страны «старой» и «новой» Европы.
Первый полюс уже представлен союзом Франции и Германии, которые недавно объявили о стремлении создать общее союзное государство при поддержке Бельгии, Австрии и Греции. В политическом плане эта группа декларирует концепцию федеративной и централизованной Европы.
Второй полюс будет, скорее всего, формироваться с участием Великобритании, Италии, Испании и Польши — стран, признающих важность сохранения американского влияния в Европе.
Вполне вероятно, что вокруг Польши (после её вступления в ЕС) также сложится определенная система взаимосвязей и лояльных США союзов. Однако треугольник Лондон — Рим — Мадрид носит, скорее, тактический характер. Только Великобритания является глобальным стратегическим союзником США. В свою очередь, Италия и Испания имеют ряд географических преимуществ, определяющих автономность и специфику их интересов. В то же время Польша, имея исторически нестабильную западную границу и слабые экономические возможности противостоять немецкой конкуренции, будет объективно вынуждена проводить в ЕС активную политику.
В этой связи франко-немецкий тандем, вероятно, будет искать опору в укрепляющемся стратегическом альянсе с Россией, в то время как «проамериканский блок» — в альянсе с США. При этом вполне просматривается возможность переноса американских военных баз с территории ФРГ на территорию Польши, о чем опрометчиво заявили представители Пентагона в начале года.
Очевидное снижение роли НАТО в пользу ЕС и наметившаяся тенденция к поляризации ЕС ставят перед внешней политикой Украины новые проблемы. Имеется в виду адекватная оценка усилившейся «дихотомии» (или двойственности) евроатлантического вектора, а также потенциала противоречий между нарождающимся «континентальным полюсом» безопасности Париж — Берлин (при вероятном участии Москвы), с одной стороны, и группы стран, поддерживающих приоритеты атлантизма и стратегические интересы США в Европе, с другой. С точки зрения США поддержка «новыми европейцами» американской политики в Евразии может препятствовать становлению Европы как цельного и глубоко интегрированного политико-экономического пространства, равно как и повышению роли России в международных отношениях.
Именно в этом контексте уместно расценивать заявления посла США в Украине Карлоса Паскуаля о более чем возможном членстве Украины в НАТО уже в 2008 г. и активное лоббирование Варшавой и даже Вильнюсом вопроса о предоставлении Украине статуса ассоциированного члена ЕС.
Для Киева новая ситуация будет сопровождаться появлением нового блока противоречий, подталкивающих к выбору между более тесным союзом с Москвой (в контексте подключения к оси Берлин — Париж), или же активизации связей с Вашингтоном (а значит — с Варшавой и другими последовательными партнерами США в Центральной и Восточной Европе). Разумеется, учитывая национальный вариант политической психологии, можно ожидать, что официальный Киев попытается продолжить уже ставшую традиционной тактику балансирования между принципиальными игроками европейской системы.
НОВЫЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ
К числу проблем, которые будут влиять на внешнеполитический курс Украины, несомненно, относится меняющееся соотношение акцентов европейской и евроатлантической ориентации, которые до сих пор рассматривались преимущественно в едином комплексе.
Достигнутый в комитете военного планирования НАТО компромисс по оказанию военной помощи Турции лишь затушевал, но не преодолел обнажившиеся противоречия. Парадокс заключается в том, что в относительно стабильной Европе НАТО может существенно утратить своё военно-стратегическое значение, а на повышение военных расходов и глобализацию задач Альянса европейцы, скорее всего, не решатся.
В этом плане американо-британская военная операция против Ирака может стать самым серьезным испытанием для политических аспектов деятельности НАТО. В свою очередь США всё более открыто делают ставку на создание региональных военных коалиций и союзов и на расширение (вне рамок НАТО) своего прямого военного присутствия в стратегически важных регионах.
Если после Ирака США окажутся втянутыми в другие региональные конфликты (например, с КНДР или Ираном), функции военной безопасности в рамках ЕС и в зонах его приоритетных интересов, скорее всего, станет поддерживать Европейский корпус быстрого реагирования как региональное формирование, решающее антикризисные и оборонительные задачи. Что касается НАТО, часть его нынешних функций может оказаться фактически замороженной. По крайней мере, дискуссия о применении его как механизма реагирования на кризисы в Азии и Африке, скорее всего, возобновится не скоро. Хотя нельзя отрицать возможности того, что акценты НАТО могут быть смещены в сторону Черноморско-Каспийского региона, особенно в случае вступления в Альянс Украины, Грузии и Азербайджана.
Участие Украины в НАТО само по себе вряд ли станет фактором, существенно повышающим её военную безопасность. В случае возникновения военного кризиса Украина, скорее всего, не сможет рассчитывать на военную помощь стран-участниц Альянса. В определенном смысле украинское участие в НАТО (на фоне углубления противоречий между странами «золотого миллиарда» и странами отсталой периферии, включая КНР) содержит риск привнесения дестабилизирующих импульсов. Разумеется, если этот фактор не будет перекрыт ускоренным экономическим развитием и созданием эффективной политической системы европейского образца в нашей стране.
Для лимитрофа, коим в геополитическом смысле является Украина (учитывая ее внутреннее многообразие и обусловленный этим низкий интеграционный потенциал), лучшим выходом мог бы стать либо вариант относительной нейтральности (который в течение 10 лет позволял Украине избегать вовлечения в конфликты) либо военно-политический союз, сформированный с чётким видением угроз (в т. ч. потенциальных), и основывающийся на объективной взаимозаинтересованности и взаимозависимости партнёров.
В этом плане для Украины просматриваются два варианта поведения: либо военно- политический союз с Россией (с её ядерным зонтиком), либо региональный военный союз с Польшей, по типу бывшего СЕНТО (на основе активизации оси Киев — Варшава и с использованием гарантий ядерного зонтика США). Такой альянс мог бы реализовать проект Балто-Черноморской дуги (при теневом американском участии, аналогичном участию США в «Северной инициативе», инициированной госдепартаментом США в конце 1997 в отношении прибалтийских республик), которая при благоприятных обстоятельствах могла бы привлечь ряд малых стран, например, Литву и Молдову.
Развитие данного сценария во многом не зависит от Польши. Позиция Варшавы в европейской политике диктуется в значительной степени не столько историческими связями Польши и США, хотя этот фактор также имеет место, сколько огромной экономической зависимостью Польши от международных финансовых организаций, контролируемых США (МВФ, Мировой банк). Польская экономика переживает одну из самых тяжёлых фаз в ее новейшей истории. В 2003 — 2006 гг. Польше предстоит выплатить более 44 млрд. дол. США по процентам от кредитов и займов, полученных в предыдущие годы (т. е. более 11 млрд. дол. США в год). Надежда на получение дополнительных траншей со стороны ЕС (после вступления в него Польши) также слабая, поскольку помощь регулируется статьями бюджета ЕС. Суммы дотаций польской экономике (например, сельскому хозяйству), несмотря на некоторые уступки, также оказались значительно ниже предварительных ожиданий. Кроме того, при вступлении в сообщество развитых европейских стран Польша будет обязана выплачивать взнос в общую кассу ЕС, который может оказаться сопоставим с дотациями и субсидиями.
Избежать финансового кризиса по известному «аргентинскому сценарию» Польша может, разве что договорившись с кредиторами, главным из которых являются США. Недавняя закупка Польшей американских истребителей F-16 и «проамериканская» позиция в иракском вопросе, вызвавшие нескрываемое раздражение во Франции и ФРГ, являются следствием финансовых проблем нашего западного соседа. В этой связи вполне понятны попытки США создать в Европе полюс влияния (при участии Польши, а в перспективе и Украины), альтернативный оси Париж — Берлин.
Разумеется, такая «двухполюсная» Европа не станет глобальным конкурентом и соперником США, позволяя Вашингтону сконцентрировать свое внимание прежде всего на Азиатско-тихоокеанском регионе (АТР), где устойчивая динамика развития Китая продолжает вызывать самую серьёзную обеспокоенность американских политиков.
Что касается Украины, то до сих пор планировались и развивались проекты и схемы, позволявшие ориентироваться на оба вероятных полюса европейского влияния. Так, проекты зоны свободной торговли с СНГ и газотранспортного консорциума (в случае реального прогресса в этом направлении) приближают Украину к оси Берлин — Париж — Москва. В то же время, проект ГУАМ и нефтепровод Одесса — Броды позволяют (при наличии реальной, а не декларативной поддержки США) использовать их как фактор активного украинско-польского сближения.
Ключевыми аспектами, которые в скором времени будут определять украинскую ориентацию в двухполюсной Европе, могут стать жизнеспособность СНГ и перспективы развития оси Париж — Берлин — Москва. Пока, по имеющимся предварительным данным, российское правительство не проявляет готовность наполнить смыслом декларацию о создании зоны свободной торговли четырех государств СНГ и продолжает рассматривать Украину лишь в качестве дополнительного инструмента в большой игре с государствами ЕС и США. Согласно официальным комментариям российских экспертов, взаимное снижение пошлин и тарифов предусматривается в течение нескольких лет. В принципе, без выхода Украины на высокий и самостоятельный уровень отношений с ФРГ и Францией, сколько-нибудь выгодное для нее место в стратегической конструкции Берлин — Париж — Москва практически не просматривается.
Если в рамках украинско-российских отношений в ближайшее время не будут решены основные проблемы нормализации сотрудничества, связанные с развитием свободной торговли, созданием транснациональных ФПГ и т. п., во внешней политике российский вектор будет постепенно утрачивать своё значение, несмотря на преобладание российских инвестиций в украинской экономике. К тому же, если США получат контроль над иракской нефтью, в перспективе пяти-десяти лет энергетический рычаг воздействия России на Украину также может быть серьезно ослаблен.
Очевидно, эти обстоятельства будут ограничивать традиционную для украинского руководства тактику внешнеполитического балансирования, побуждая правительство к серьёзному (и, может быть, самому серьёзному за годы независимости) политическому торгу. От его результатов будут во многом зависеть и исход президентской кампании 2004 г., и европейские перспективы Украины в целом.
