«В СЛУЧАЕ ПОЖАРА СПОКОЙНО СПУСТИТЕСЬ ПО ЛЕСТНИЦЕ»
После катастрофы (а 23 октября произошла очередная катастрофа, по-другому не назовешь) Москва входит в свой обычный режим.
Я в столице России был раньше, тогда там горели торфяники и над городом стоял смог. Буфетчица в гостинице сказала, что подобное явление было здесь только в 1972 году, то есть тридцать лет назад. Я подумал, еще тридцать лет назад — в 1942 году — немцы стояли под Москвой, она тоже была в дыму. А еще — минус тридцать — 1912 — период максимального материального благополучия и пик декадентства, то есть духовного упадка. За год, в сентябре 1911 — убийство в Киеве премьера Столыпина эсером Богровым.
Киев и Москва — города, мистически связанные между собой. С Богрова началась Багровая Эпоха, или, то что Солженицын назвал Красным Колесом. Но Булгаков, опять же киевлянин, во многом сохранил духовное достоинство людей.
Я нарисовал ряд картинок, характеризующих москвичей и атмосферу этого крупнейшего мегаполиса. Так получилось, что одни наблюдения связны с характером тамошних жителей, другие выглядят, как зловещие знамения, третьи имеют прямое отношение к Украине. Так и должно быть: все в этом мире переплетено. Но главное ощущение эпохи перемен: смешное вперемешку со страшным. Или и то и другое одновременно.
Гостиница, в которой я живу, старая, и правильнее ее было бы назвать «Отстой», однако ее исконное название — «Алтай». Несмотря на суперсервис — 22 доллара в сутки. На умывальнике и в ванной полоски бумаги с успокаивающей надписью — «Продезинфицировано».
Москва дымит, как при Наполеоне (1912 — минус 3 по 33года — 1812 — набежали високосные). На двери на случай пожара замечательнейшая инструкция с планом эвакуации: «Уважаемые гости! В случае пожара в вашем номере сохраняйте спокойствие, выйдите и захлопните дверь, не запирая ее не замок. Спокойно спуститесь по лестнице на первый этаж и пройдите в вестибюль, сообщите о пожаре администрации. И убедитесь, что сообщение передано в пожарную охрану».
Последнее — изумляет! Администрация явно подозревается в предательстве. Ведь нужно убедиться, чтобы эти негодяи позвонили куда следует, а не думали дожидаться, пока здание сгорит. Может, это вообще они подожгли?..
В фойе дама с надутыми губами. Зашла ее знакомая. Дама, не отрываясь от оформления бумаг:
— Маша, я расстроена.
Та села на стул и приготовилась слушать.
Дама, не поднимая головы:
— Не сейчас.
Вторая молча встала и ушла.
Из окна троллейбуса я увидел бигборд на всю клумбу: «День» — ежедневная газета нового поколения!» Надпись «День» изображена на строительном ядре, разбивающем кирпичную стену из газет. Мне это польстило. Подумалось: вот они, параллельные процессы. Хотя, когда я почитал московский «День», стало ясно — исключительно желтое издание. Что тоже логично: в одном городе тенденции развития по вертикали, в другом — по горизонтали.
В Москве кучи снующих людей, возникает сквозняковое чувство, будто находишься в гигантском спортзале, где гимнастические агрегаты разбросаны в причудливом беспорядке. А ты ходишь, с испугом прислушиваясь к эху шагов.
В метро на эскалаторе сообщение: «Соблюдайте правила пользования метро! Это в ваших интересах, поскольку в метрополитене идет круглосуточная видеосьемка. В целях вашей же безопасности! Поэтому соблюдайте правила. Это, повторяем, в ваших интересах!» Любопытный тон: смесь угрозы с просьбой. Это главная интонация российских властей: то призыв быть хорошими, мол, тогда мы вас защитим, а если будете плохими, — пощады не ждите. От нас же!
Эта своеобразная агрессивность разлита в воздухе, некоторая резкость — у москвичей в крови.
Повариха в ларьке с надписью «Даешь блины народу» жарила великолепные блинчики. Но, вероятно, это занятие ее утомило. Она попросила очередь, чтобы за последним не занимали. Публика в очереди иногда предупреждала о «незанимании», иногда — игнорировала новых пришельцев. Тогда включалась повариха.
Солидная супружеская чета припарковалась к окошку и важно спросила: «А у вас с мясом есть?» — «Меня нет!» — жестко ответила повариха. Чета обалдела! Вся очередь обернулась и объяснила произошедшее: «Она уже уходит». Парочка успокоилась и уже без возмущения отозвалась: «А-а-а...»
В транспорте часто стоит ругань. Но так же, как москвичи воспламеняются, так же быстро и остывают. Только что грубили и кричали, как вдруг что-то щелкнет, контакт найден — бывшие противники клянутся в дружбе.
После перебранки в переходе, в духе: «Зачем газеты трогать руками! («А чем?) продавщица периодики внезапно проникается к одной из покупательниц симпатией и начинает ее уговаривать:
— Берите эту газету.
— «Приворот»? — удивляется та. — Зачем мне колдовство?
— Да там вовсе не про это.
— А про что?
— Она очень интересная. И недорого. Я же специально предлагаю, как вы просили: интересно и дешево. — И добавляет совершенно проникновенным тоном. — Чтобы бы вы меня потом не ругали!
НАРОД ОСЕНЬЮНОСТАЛЬГИЧЕСКИТРЕБУЕТ ВЕСНЫ
На ВДНХ бесплатный концерт радио «Шансон». Но это не то радио «Шансон», где властвует Круг с «Владимирским централом», а то, где царствует бардовская песня без блатной примеси.
В частности, сейчас от радио «Шансон» выступал небезызвестный физик-исполнитель Сергей Яковлевич Никитин. Поседевший, подобревший и раздобревший. Все те же песни. Народ щемяще подтягивал: «Приходит время, с юга птицы прилетают, люди головы теряют, и это время называется весна». Народ самой что ни на есть осенью упорно и ностальгически требовал весны.
Затем выступил некий, смахивающий на очкастого воробья, Тимур Шаов. Основная тема, как и тридцать лет назад, только с поправкой на экономические неурядицы: дескать, мы — брошенные интеллигенты, страна у нас дрянь, «стандарты не стандартные, пространство не эвклидово — а черт знает чье оно?» Иронические жалобы!
Недалеко от концерта бабушка в клетчатом платке копалась в урне. От сосредоточенности косынка съехала ей на лоб. Потом старушка разогнулась и бодро закричала: «Антоновские яблоки, пожалуйста!» Думаю, нужно прибавлять: «Свеженькие, только что с мусорника!» Вижу, как она подходит к мраморной колонне, возле которой в кулечке действительно светло-зеленые антоновские яблоки. Урна для нее — каприз, проверка силков — вдруг дичь попалась? А яблоки — основной бизнес. В отличие от Шаова, она не жалуется.
Надо сказать, Экспоцентр (то бишь, экс-ВДНХ) приведен в безупречный порядок. Нарядные густые ели с торчащими вверх дугообразными ветвями напоминают испанских танцовщиц, поднявших подол зеленых пышных платьев. Все подстрижено, отремонтировано и покрашено. Золотые статуи, олицетворяющие советские республики, переливаются и блестят. Приятно, что в этом фонтанном пиршестве, откуда-то из невидимых динамиков, зазвучала «Квітка» «Океана Эльзы». Фонтанные золотые девушки водили хоровод под Вакарчука.
Нашего кумира стал заглушать дядя, поющий караоке. Небритый, в гимнастерке, с авоськой в красных руках. За десятку он прочувствованно и серьезно исполнял вещь Боярского о трагедии Большой Медведицы, которая никак не может дождаться своего Медведя.
А у выхода с выставки сидел на цепи настоящий медвежонок. Одетый в желтую в горошек рубаху, он развалился на бревнышке. Он одновременно производил и умилительное, и тягостное впечатление. Как только я поднял фотоаппарат, сейчас же подскочил хозяин звереныша: «Нас, русских, никто не любит, потому что мы даже животным не платим!» Тут я увидел объявление: «За съемку медведя на СВОЮ пленку — сто рублей (20 гривен)». Я говорю: «А если я отойду на десять метров и щелкну оттуда?» — «Вот это по-русски», — с досадой сказал хозяин. — «По-украински», — пробурчал я.
После зверинца добрался я до памятника человеку, в честь которого меня назвал папа. А именно — Константина Эдуардовича Циолковского. Был он, по-московски, огромных размеров. Никто в этом культуристе не узнал бы сухого, маленького старичка, знакомого по десяткам фотографий.
«ЗУБ БОЛИТ? ХЛЕБНИ«СПРАЙТУ!»
Ларьки, шашлыки, палатки граничат с Музеем космонавтики, памятником открывателю реактивного движения и скульптурной ракетой. Время космических полетов закончилось и началось — базарное.
Как раз на границе между рынком и Музеем космонавтики женщина в лиловом платке торгует сотней маятников. Никелированные концентрические кольца крутятся, качаются, мелькают — кольцо в кольце. Иногда колец больше пяти в одной «штуковине».
— Можно сфотографировать вашу лавочку? — спросил я.
— Нет. Может, я не хочу фотографироваться.
— А я не вас, а маятники.
— Нужно специальное разрешение, — важно сказала она. — Мне запрещено разрешать (емкое словосочетание!) фотографировать товар...
— А что, он засекреченный?...Ну ладно. Раз так серьезно...
— Может, тебе чего-нибудь купить? — спросил подошедший парень свою девушку.
— Ты что! Если вот эта штука будет все время у меня качаться перед носом, — не успокоюсь, пока ее не сломаю.
Я мысленно согласился с девушкой. А находиться среди десятков колеблющихся маятников — наверное, приличный удар по здоровью. Подтверждая эту гипотезу, «засекреченная» тетка подняла глаза и сказала подошедшей подруге: «Слушай, зуб болит — уже не могу!» Та, как в рекламе, протянув бутылку лимонада, сочувственно посоветовала: «Хлебни «Спрайту!»
(Продолжение в следующем пятничном номере)
