ИСКУССТВО ЖЕСТОКИХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ
— Нашу предыдущую беседу вы завершили обещанием поведать мне и читателям о последней виденной вами премьере Центра современного искусства «Дах», которой я, к сожалению, пока ещe не успел посмотреть.
— Да. Так вот. Премьера в Центре современного искусства «Дах», кроме своеобразного соединения различных зрелищных элементов, а может благодаря этому, содержит мощный положительный энергетический посыл. «Каменный круг», поставленный В.Троицким, придуман как многослойный пирог с несколькими видами различных начинок: сладкими, горьковатыми, кислыми и т.д., хотя сами участники постановки называют это действо просто Вертепом. На самом деле, от традиционного вертепа здесь осталась лишь одна вертикаль, превращающаяся в этом сценическом пироге в горизонтальный корж теста — сюжетная линия о рождении Сына Божьего и преступлениях царя Ирода. Помимо этого, спектакль содержит притчевый рассказ о путешествии чумака Макара, откровенно балаганный сюжет о соперничестве двух колоритных молодычек. Между этими историями, которые могли бы стать самостоятельными спектаклями, в «Каменном круге» — избыточно вкусами и пристрастиями, а не «объективной» оценкой его достоинств. Но только так и должно быть, ибо, рассуждая о «театральной ситуации», т.е. рынке искусства, мы должны исходить не только из своих персональных критериев. Ведь театр работает не только для нас с вами, точнее, не столько для нас, сколько для того зрителя, который желает оплачивать его услуги и имеет для этого достаточные средства. В связи с этим я напомню вам, с вашего позволения, историю такого потенциально актуального жанра как фарс, где в роли героя-победителя всегда выступает мошенник. Жанр пропагандирует его жизненную стратегию, высмеивая при этом, говоря сегодняшним языком, «лоха», т.е. нас с вами, когда нас «разводят» находчивые, талантливые я бы даже сказал, плуты. Позже эту традицию подхватят Мольер, Бомарше, Скриб и другие. Да и в Украине неслучайно шлягерами классического репертуара стали именно пьесы с плутовскими сюжетами: «Шельменко-денщик», «Сватання на Гончарівці», «За двома зайцями» и пр. Именно поэтому мне представляется странным, что в сегодняшней нашей жизненной ситуации, в которой мошенничество приобрело статус жизненной стратегии значительной части населения, фарс, как главный бытийный сюжет, до сих пор не вышел вкусные начинки. Самые важные — музыкальные, поскольку главный участник спектакля — фольклорный ансамбль «Древо». Наполняющий действо аутентичным фольклорным пением, звучанием скабрезных частушек, городского романса, кантов. Далее, параллельно музыкальным начинкам и вместе с ними, есть игра с масками, ироническая имитация детских жестоких развлечений: Ирод отрывает ручки-ножки игрушечным пупсикам, словно ребенок, разламывая своих любимых кукол; постмодернистские театральные мистификации и провокации со смертью чумака, которого засыпают неким строительным материалом и т.д. Но главное, эта премьера изначально заряжена на позитив оптимистической народной философией, благодаря которой и смерть не страшна.
ИСКУССТВО САМООБМАНА
— Я думаю, мы вполне отдаeм себе отчeт в том, что тeплое воспоминание о спектакле определяется нашими личными на сцену. А ведь было время, когда зрелищные искусства «кормили» зрителя именно всякой дребеденью. Как только появится настоящая пошлость, повысится спрос и на серьeзный жанр. К примеру, хорошо бы пошел сейчас батальный жанр — «Битва депутатов за микрофонную стойку». Могли бы быть натюрморты и жанровые картинки — «Завтрак пенсионера», «У витрины мясного отдела», «Собиратель бутылок» и пр. Зря сегодняшнее искусство боится этих тем. А Репин писал своих современников из Госдумы.
— То, что Вы называете фарсовыми ситуациями, на самом деле совсем не смешно, а больно. Поэтому эти темы не могут стать основой для юмористических сценок, а лет через сто, если театр все-таки так долго еще просуществует, будут основой для кровавых хроник, вроде шекспировских. Смешно то явление, которое потенциально искоренимо, то есть существует некий социальный позитив, который может преодолеть это зло. В нашем случае, то есть в сегодняшней реальности, социальный позитив практически отсутствует, а если и существует, то он бессилен. За несколько лет до Великой французской революции вполне мог появиться «революционный» спектакль о Фигаро. Сегодняшняя постановка комедии Бомарше — это пародия на комедию, случай, когда плюс и плюс дают минус. Спектакль в театре «Браво» даже называется наоборот: не «Безумный день…», а «Безумная ночь…». И то, что у Бомарше свершалось благодаря усилиям плута Фигаро, здесь происходит благодаря покрову ночи. Мне кажется, вы забываете, что время балагана — это время ХVIII века, то есть активного социального протеста, сразу до и после революций. Мы же сейчас на нижней точке этой амплитуды: недовольных много, а протестующих мало. Лихие балаганные эскапады, если они, конечно, не голая развлекаловщина, театру сейчас явно не близки. Вот и одна из последних постановок Сергея Данченко «За двумя зайцами» тоже задумывалaсь не как фарс, а как попытка создать нечто, похожее на кич, чтобы привлечь зрительское внимание к тому, до какого базарного упадка (во всех смыслах) мы дошли. А театр, как и любой торговец, сейчас раздумывает над тем, как бы заманить побольше покупателей и… одурачить.
— С детства меня учили, что обманывать — нехорошо. И я думаю, что это так и есть. Однако теперь я понимаю, что нужно дифференцировать участников этой трансакции. Ведь мир устроен не по законам правды. Вспомните наставление Мюллера: «Никому нельзя верить, Штирлиц. Мне — можно». Это замечательная формула, раскрывающая одну важную особенность обмана. Глупо было бы, если бы Штирлиц говорил Мюллеру правду. Следовательно, обман — это свидетельство враждебности интересов. Мне кажется, что общество и государство враждебны человеку, ибо именно они, как правило, выступают в роли фальшивомонетчиков — т.е. инициаторов большой и малой лжи. Не вижу причины, по которой деятели культуры не должны платить им той же монетой, впрочем, делать это они должны куда более изысканно. Напомню вам один аттракцион, пользовавшийся популярностью в XVIII веке. Ярмарка, балаган, вывеска «Египетская тьма, вход — 1 копейка». Посетитель входит — тьма кромешная. Ему говорят: «Всe». Он выходит, чувствуя себя полным «лохом», поскольку доказать, что тьма была не «египетской», он никогда не сможет. К нему бросаются другие: «Ну, как там?» «Очень классно!» — отвечает «кинутый» посетитель, и народ ломится, чтобы увидеть «настоящую египетскую тьму». По-моему, очень остроумно и, главное, адекватно конкретному зрителю. Не менее остроумно, чем попытки всучить зрителю некоторые сегодняшние спектакли, раскручиваемые рекламистами как «единственные и неповторимые». К счастью, у нас в стране уже накопился опыт торговли «египетской тьмой». Вспомните хотя бы время, когда всякой «энергией» заряжали посуду с целительной влагой. Единственное, что меня удивляло в то время, — отсутствие торговцев «настоящим тибетским воздухом» и прочей галиматьeй. А посмотрите, какой бесценный опыт торговли «тьмой» накоплен в политической рекламе! Именно в этом смысле, мне представляется, упомянутый вами «Фигаро», как прекрасный альковный фарс, развивающий лучшие традиции плутовского жанра, востребован временем. Я не поклонник фарса, но это абсолютно ничего не значит, ибо, выбирая между искусством и жизнью, я выбираю жизнь, без которой мне искусство уже не понадобится. А в случае противопоставления искусства и жизни по шкале «высокое» — «низкое», жизнь оказывается у меня «наивысшей» точкой.
— Помню, мы уже как-то начинали с вами разговор о низком и высоком в искусстве и театре, и вы пытались меня убедить, что на самом деле это не такие уж дистанцированные явления. Что нет нужды их строго разграничивать, и главное — чтобы вас не обманывали. Однако театр — это всегда обман и иллюзия, это всегда игра, и, только-только переступив порог театрального здания, вы уже готовы обмануться. Иное дело — с какой целью это производится: выманить попросту у зрителя деньги — как уличные мистификаторы, развеселить, отвлечь человека от трудовых будней и социальных катаклизмов либо вселить надежду, призвать на баррикады, вовлечь в новую политическую авантюру. Но это все делает театр, а мы, пребывая там, обманываемся добровольно. Собственно, наша с вами миссия как пекторальщиков, кроме того, чтобы дегустировать театральный продукт и определять его вкусовые, то есть эстетические качества и свежесть, состоит в том, чтобы понять, почему именно такой театральный продукт появляется на рынке искусства, на что и на кого рассчитывает театр, демонстрируя крайне инфантильное самонадеянно-самодеятельное зрелище вроде «Безумная ночь или Черт возьми» (театр «Браво»).
ИСКУССТВО ВОСПЕВАНИЯ
— Ещe несколько лет назад я встречал на майдане Незалежности нищего дедушку, который, прикрепив к одной ноги бубен, а к другой жестянку от «Колы», пристукивал ими, играл на бандуре и пел исторические думы. Вот образ времени и жизни нации в нeм! Не будь жизнь человеческая коротка, я готов был бы спорить о том, что лет через сто именно этот дедушка, если его кто-то запечатлел на пленке, станет символом сегодняшней Украины, а не те монументальные полотна, которые украшают сегодня обители власти. Но, уверен, что и эта мертвечина для власти тоже нужна. Ибо — каждому своe. Меня, например, в отличие от многих, абсолютно не раздражает декорация майданa Незалежности, поскольку она хотя и сделана за наши с вами деньги, но мы ее не заказывали. Это «они» заказали для себя. И о себе. Я смотрю на это помпезное величие и, как мне кажется, лучше начинаю понимать сегодняшнего заказчика. Ему мнится, что он — герой Рима, его тянет к триумфальным аркам и апофеозам, к фанфарам и монументальной живописи, к маршам, гимнам и прочим формам самовоспевания. Нормальное дело, и не нужно по этому поводу раздражаться. Зато через десятилетия именно благодаря этим произведениям наши потомки смогут дать точную характеристику сегодняшнему времени. А в случае неизменности направления развития нашего общественного сюжета можно предположить, что в недалеком будущем эти творения будут возведены в жанр классических образцов для подражания. Классика и эстетические нормы создаются ведь именно таким путем. И дифирамбически-панегирический жанр ничуть не хуже, чем любой другой, если он соответствует потребностям заказчика. Поэтому меня удивляет отсутствие достаточного количества сценических панегириков, свидетельствующее об инертности театров. Ведь сегодня общество имеет очень большую потребность в искусстве, и готово дать деятелям культуры очень крупные заказы на творчество — особенно в таких жанрах как дифирамб, ода, панегирик, триумф, апофеоз, парад и т.д.
— Странно, зафиксировав римские декорации на майдане Незалежности, вы одновременно не замечаете производствa сценических дифирамбов. На самом деле, сценических панегириков сейчас сколько угодно — это торжественные концерты-отчеты всех областей Украины, устраиваемые на протяжении года на столичной сцене дворца «Украина»: только представьте, скольким библиотекарям можно было бы выплатить зарплаты! Совмещать эти две вещи, очевидно, нельзя. Лучше закрыть сотни сельских и районных библиотек, перевести школы искусств на хозрасчет, заставить областные драматические театры устраивать в своих помещениях нечто вроде ночных клубов, но при этом отчитаться о высоком уровне развития духовности. И, наконец, главный сценический панегирик страны: помпезное вручение премии «Человек года». Это прекрасный панегирический экземпляр, искусно сочетающий в себе черты официального торжественного собрания брежневской эпохи, конкурса красоты, проводимого в одной из африканских стран и выступления самодеятельного народного хора. Вы, наверное, брезгливо отворачиваетесь, когда ЭТО демонстрируют по телевидению, так же, как не желаете видеть символ независимости в представлении скульптора Куща.
ИСКУССТВО МУЗИЦИРОВАНИЯ
— В начале нашей беседы вы рассказывали о том, как, благодаря «народной философии» спектакля «Каменный круг», преодолели страх перед смертью. Рад за вас. Я — после просмотра другого музыкального спектакля, оперы Руджеро Леонкавалло «Паяцы» в Национальной опере — наоборот, ощутил его ещe острее. В юбилейном для оперы Леонкавалло году (первая постановка «Паяцев» состоялась 110 лет назад) она, естественно, привлекла внимание многих театров. В Москве еe постановку осуществил Кари Хейсканен, в Киеве, в Оперной студии при Национальной музыкальной академии Украины — Роман Кофман, в Национальной опере — дирижeр Кирилл Карабиц, австрийский режиссер Филипп Арнонкур и художник Мария Левитская. Обычно, в силу специфики музыкального театра, где музыка, естественно, играет ведущую роль, мы подходим к нему с несколько заниженными театральными критериями, наивно предполагая, что истинная «театральность» в основном обитает на сценах драматических театров. В опере, дескать, самое главное — музыка. В нашем случае, я думаю, всe было несколько иначе. Театр выступил в роли театра. В тот вечер было холодно, капал дождь, что, очевидно, и определило посещаемость. Театр был заполнен далеко не полностью, что вряд ли понравилось администрации театра, но мне понравилось очень. Оперный театр неожиданно стал уютным. И в этом почти домашнем уюте вполне органично, очень мягко, зазвучала увертюра, а за ней началось действие, которое (приятная неожиданность для оперы, исполняемой на языке оригинала) можно было понять благодаря музыке и поведению героев. Но главное, разумеется, не в этом. Главное, — в той созданной постановочной группой атмосфере некоeго полудомашнего, при этом очень слаженного музицирования, что мне очень импонирует. Я почувствовал себя пришедшим в гости к театру, который рассказал мне печальную историю о тленности. С моей точки зрения, наименее интересным в этом спектакле оказался веристский сюжет оперы, написанный, как известно, самим композитором. Это грустный спектакль, в котором «низкое» неожиданно переходит в «высокое», а нелепый фарс, разыгрываемый на сцене, завершается смертью. Так и мы — резвимся, словно фарсeры, а затем, в какое-то мгновение, наше время истекает. Именно поэтому главным послевкусием от спектакля было для меня ощущение тeплого диалога со сценой, т.е. то главное, что вообще может дать жизнь, и что так не хочется терять.
— Что-то уж очень грустны ваши сегодняшние пекторальные рассуждения. Хотя, для меня в театре очень значим положительный энергетический заряд, и не важно, связан он с печалью или радостью. Эти минуты так дорого стоят именно потому, что они редки.
— Я думаю, что и наши с вами беседы, как и совместное музицирование, имеют смысл лишь постольку, поскольку они могут дать каждому из нас позитивный энергетический заряд. Если этого нет, пора прощаться.
— До свидания.
