В Национальном театре русской драмы имени Леси Украинки состоялась премьера спектакля «Кто убил Эмилию Галотти?» по трагедии Готхольда-Эфраима Лессинга «Эмилия Галотти».
Новая постановка в Русской драме — результат интенсивных контактов нашего театра с немецкими коллегами по цеху. Спектакль с киевскими актерами готовили прибывшие из Германии режиссер Элиас Перриг и художник Вольф Гутъяр. Аллой Рыбиковой был специально сделан и новый перевод пьесы Лессинга.
В целом для украинской сценической жизни подобные копродукции пока что в диковинку. У соседей, в Москве, это стало обычной практикой. А такая немецкая знаменитость, как режиссер Петер Штайн, числится уже чуть ли не россиянином. Кстати, московские работы Штайна не раз вспоминались и в связи с работой Перрига: то же настойчивое осовременивание драматургического материала, те же минимализм и функциональность сценографии. Ожидания театралов стимулировались еще и тем, что, по общему мнению, немецкая театральная режиссура — одна из самых интересных в мире. Небывалая концентрация талантливых имен, интенсивная и глубокая разработка театрального языка, интереснейшие эесперименты, высокий класс постановок приковывают к подмосткам сегодняшней Германии самое пристальное внимание. Оставалось надеяться, что и нам что-нибудь перепадет от этого сценического пиршества.
«Эмилия Галотти» — пьеса достаточно сложная. Лессинг, в первую очередь, являлся величайшим реформатором театра. Просветительские убеждения не позволяли ему мириться ни с грубоватым фарсерством, ни с напыщенным классицизмом, составлявшим в XVIII веке своеобразный «мейнстрим». Числясь трагедией, «Эмилия Галотти» обманчиво сходна с психологической драмой, таковой по сути не являясь. Здесь нет полутонов и нюансов поведения, характеры монументальны, атмосфера, сумеречная с самого начала, к развязке сгущается до беспросветности. Конфликт ее (на пресс-конференции от вопроса о конфликте режиссер фактически уклонился, констатировав лишь, что «у каждого есть свое предчувствие, зачастую абсурдное, которое потом осуществляется») — самовластие правителя, разрушающего чужую семью ради удовлетворения своей страсти — требует четкого выбора средств. Иными словами, необходимо или подняться до чеканного, истинно трагического пафоса, или облегчить, адаптировать трагедию до уровня мелодрамы, легкоусвояемой лав-стори. Постановщики избрали второй путь.
Конечно, здесь — вполне объяснимое стремление сделать спектакль максимально зрелищным, доступным и понятным, возможно, для более широкой аудитории. На массовость работает уже само название спектакля в стиле криминальных телесериалов и карманных детективов. «Кто убил Эмилию Галотти?» предполагает и поиск виновного. Но виновных как раз в этой истории нет. Есть влюбленный тиран, принц Гвасталлы, Эмилия Галотти — образец добродетели, приличествующей невесте, ее родители — старый честный вояка Одоардо и заботливая мать Клаудиа, жених Эмилии, мужественный граф Аппиани, разъяренная светская львица графиня Орсина и парочка несмешных негодяев — камергер Маринелли и бандит Анжело. Повторюсь, вдохнуть свежую жизнь в этих героев крайне сложно.
Режиссер пытается это сделать, обильно заимствуя приемы массовой культуры, точнее — гангстерской саги. Узнаваемость доведена до предела, никаких неожиданностей. Все мужчины — истинные мачо, все женщины — обольстительны и умеренно коварны. Более того, контекст этого «фильма» — не кинематографический, но все же телевизионный. Вечно расхристанный принц Хетторе (Александр Никитин) и его камергер Маринелли ведут себя, как очумелые подростки, то имитируя «запилы» на рок- гитаре, то заглатывая пригоршни подозрительных таблеток. Клаудиа Галотти (Наталья Кудря), извиваясь от страсти, поет песенку из репертуара Мерилин Монро. Анжело (Роман Семисал) имитирует кошачью походку, какой, конечно же, должны ходить все киллеры-сицилийцы. Графиня Орсина (Ирина Новак), выйдя на сцену, ни с того ни с сего упражняется в чем-то, очень похожем на каратэ. Эмилия (интересная работа Натальи Шевченко) — угловатый подросток, попадающий во дворец принца с блузке, покрытой надписями «I love you». И она таки любит именно нехорошего принца, а не высокоморального графа (Олег Савкин). Типажные образы проходят сквозь череду событий, не меняясь ни на йоту. Пусть у принца к финалу на лице другой, вампироподобный грим, а Эмилия одета в другое платье; пусть все герои кричат друг на друга, разрывая страсть в клочья — аппарат развлечения, запущенный с самого начала, работает так же ровно. Так же звучит в фонограмме знакомый всем и каждому голос Фредди Мекьюри. Так же движется по рельсам массивная сценографическая конструкция Вольфа Гутъяра, имитируя чередование крупных, средних, общих планов. Картинка транслируется без сбоев. Эмилия убита, виновны все, — или никто, необходимое сочувствие в зале вызвано.
Но только не катарсис, не то, классическое, очищение страстей «посредством сострадания и страха». В двумерном телевизионном персонаже этих страстей нет, есть лишь их поверхностное подобие. Персонаж умирает понарошку. Просто завершилось его/ее эфирное время. Забывают о нем довольно быстро. Ведь скоро начнется новая программа.
