За одиннадцать лет, на протяжении которых американский музыкант тесно связан с нашей страной, изменилось многое. Маэстро говорит «мы», имея ввиду то, что происходит в Украине. По словам музыкантов, Национальный одесский филармонический оркестр, которым руководит Эрл, оживил свою концертную деятельность. В городе появилась мода ходить на симфонические концерты. В зале всегда много молодежи. У коллектива разнообразная программа — от мировых шлягеров до забытых шедевров, современные сочинения, произведения украинских авторов. Хобарт любит общаться с публикой, часто свои выступления предваряет конферансом. Его обожают зрители за талант и открытость, уважают коллеги за высокий профессионализм и за то, что он все время в поиске, желании творить.
На встречу к нам в редакцию маэстро приехал вместе со своей очаровательной супругой Аидой. Они оказались интересными собеседниками, и время летело так стремительно, что мы не заметили, как прошло два часа.
«ОРКЕСТР — ЭТО НЕ БИЗНЕС»
— Господин Эрл, недавно Одесский государственный филармонический оркестр, которым вы руководите, получил статус национального. Мы вас поздравляем. А что дает это музыкантам, кроме увеличения зарплаты? Какие проблемы решены, а что так и не удается решить?
— Статус национального коллектива ввел нас в культурную элиту страны, он также предусматривает высокий уровень исполнительского мастерства от оркестрантов. Указ Президента Украины Л. Кучмы стал для нас огромной радостью. Я вижу, как у музыкантов появилось второе дыхание. Мы всегда к работе относились серьезно, стараясь на концерте устраивать праздник, а теперь трудимся с еще большей силой. Теперь сможем несколько изменить свое штатное расписание, вдвое повысить зарплату сотрудникам, решить массу неотложных проблем. У нас будут работать 125 человек. Из них артистический состав — 99, остальные — административно- хозяйственная группа. Нам нужно улучшить свой маркетинг. Оркестр — большой организм. Мне приятно, что губернатор Одесской области Сергей Гриневецкий является поклонником нашего творчества и опекает коллектив. Помогает найти средства, чтобы привести здание филармонии не просто в порядок, а постепенно сделать его на уровне мировых стандартов. Несколько лет назад у нас сделали новую сцену, сняли старые занавеси, и от этого чуть улучшилась акустика. Нынче собираемся поставить новые кресла, закончить реставрацию окон (у нас шесть огромных витражей по 200 кв. м.), заказать деревянные ставни — это позволит нам значительно улучшить акустические возможности зала. Я надеюсь, что, наконец, поменяем вентиляционную систему, потому что летом жаримся; некоторые музыканты даже в обморок падают от духоты, а зимой замерзаем, пальцы коченеют, а публика сидит в зале не раздеваясь.
При оркестре в 1999 году был создан благотворительный фонд «Музыкант», который значительно облегчает нам жизнь. Например, на каждый концерт выпускаем рекламные буклеты. В брошюрах не только рассказываем о программе, авторах исполняемого произведения, но есть список всех оркестрантов, данные о последних наших записях и гастролях; рассказываем, кто помогает коллективу. В список меценатов фонда входят 25 предприятий. За три года через его счет прошло 350 тысяч гривен. Это лишь начало, нужно активно трудиться, ведь деньги с неба не падают. Организация гастролей, даже по Украине, требует огромных затрат.
К беседе подключается супруга маэстро Аида:
— Например, в Америке, подобные коллективы финансируются за государственный счет лишь на 20 %, а остальную часть суммы приходится искать у спонсоров.
Хобарт:
— Американское законодательство имеет свою специфику, отличную от многих европейских стран. Симфоническим оркестрам там по 150 лет, университеты старше, чем Америка как государство. Они имеют огромные фонды, а начинали с небольших взносов. Наш фонд — неприбыльная организация. Я поначалу надеялся на более существенную поддержку, хотя бы по 20 тысяч гривен в месяц, но потом понял, что «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Во всяком случае, мы сегодня можем себе позволить оказать материальную помощь музыкантам и в радости, и в горе. Большинству духовиков сделали бесплатное протезирование и лечение зубов. А для музыкантов это важный момент, касающийся не только здоровья, но и профессиональной пригодности.
— Визитка коллектива, степень его профессионализма — его репертуар. Вы познакомили меломанов с малоизвестными произведениями современной музыки, музыки XIX и начала XX веков. Как подбираете репертуар? Над чем работаете, какие планы?
— Мы стараемся соединять классику и современную музыку. Знакомить слушателей с теми сочинениями, которые в силу разных обстоятельств незаслуженно забыты или редко исполняются. Из последних таких находок — исполнение симфонической поэмы Яна Сибелиуса «Сага», сюита Мориса Равеля «Матушка-Гусыня» и «Поэма экстаза» Александра Скрябина. В прошлом сезоне сыграли две симфонии Шостаковича. Например, его Одиннадцатая симфония более трех десятилетий не звучала в нашем городе. Подготовили несколько программ украинской музыки, в частности, сочинения Станковича, Колессы и Карабица, сделали записи «Карпатского концерта» и «Гуцульского триптиха» Скорика. В октябре в Одессу приедет Владимир Рунчак с новой программой. К сожалению, планы оркестра часто меняются из-за немузыкальных, технических причин. Это неправильно, я до сих пор не могу привыкнуть к этой системе неплановости, поэтому тяжело адаптировался. Помогает то, что я гибкий человек. Часто на зарубежных гастролях приходится исполнять тот репертуар, который нам предлагают. Иногда вынуждены «с колес» корректировать совместные планы с солистами. Так, Николай Петров приедет в Одессу 26 сентября и хочет играть Третий концерт Прокофьева. И хотя у нас были другие планы, придется уважить музыканта. Наш план — шесть концертов в месяц в Одессе, гастрольный график гораздо более плотный. Я считаю, что такой график вполне нормальный. Мы, в отличие от западных коллективов, репетируем один раз в день, да и жизненных проблем у наших музыкантов во много раз больше. Моя главная задача — не снижать темпы и следить за качеством исполнения произведений. Стараюсь создать нормальный микроклимат, чтобы на репетициях и концертах оркестранты полностью отдавали себя музыке. Для меня важнее не увеличение количества концертов, а чтобы больше публики приходило послушать наши программы. В начале осени собираемся приехать в Киев, а в ноябре будем гастролировать в Австрии.
— Вы приехали в Украину в переходный момент. Была некая эйфория больших иллюзий. Казалось, стоит лишь разрушить старое — и впереди светлая и радостная жизнь. А на самом деле строить оказалось трудно и долго. Многие, не только иностранцы, но и соотечественники, не выдерживали трудностей, у них опускались руки. Как выстояли вы? Что, на ваш взгляд, изменилось в лучшую или худшую сторону за минувшее десятилетие? Что осталось по-старому?
— Я по природе оптимист, и думал, что передо мной открылся огромный горизонт. Хотя имел довольно поверхностные знания о жизни социалистических стран и о коммунистическом обществе. Но я американец, который большую часть своей сознательной жизни прожил в Европе, знаю несколько языков, и трудности никогда меня не останавливали. Но, честно признаюсь, пережил шок, увидев пустые полки магазинов. А после того как я сильно заболел, поев чего- то в одном из одесских ресторанов и чуть не умер за дирижерским пультом, просто стал всюду ездить со своими суповыми пакетами и «Сникерсами» (?! — Ред. ). Сегодняшним тинэйджерам, наверное, трудно поверить, что люди радовались «праздничным наборам», элементарные продукты приходилось доставать. Но разве это главное? Столько у нас было надежд, планов! Очень скоро я понял, что все продвигается уж очень потихоньку. Трудности были больше не творческого, а организационного, технологического плана. Не было ни факсов, ни ксероксов, ни калькуляторов, а допотопные счеты и еле дышащие телефоны. К сожалению, менеджмент продолжает оставаться слабым звеном. Наш оркестр много гастролировал за рубежом, не только в странах Европы, но и побывал в Америке, Австралии. В коллективе зарплата была более 100 долларов — не богачи, но вполне прилично. И вдруг 1998 год — финансовый кризис. Пострадали все, бывали минуты разочарования, ежедневные стрессы бытового плана.
Меня поразило, в каком жутком состоянии находилась библиотека нашего коллектива. К сожалению, советский стиль централизации, предполагающей создание искусственной провинции, не заботился о сохранении и приобретении нот и партитур. В Москве оркестры имеют прекрасные нотные издания Прокофьева, Стравинского, Шостаковича. А в Одессе три- четыре симфонии Шостаковича — и все. Ноты часто в рукописном варианте, они в очень ветхом состоянии, и их невозможно читать. А массы нотного материала у нас вообще нет. Сейчас странная ситуация. В мировой практике, которую Украина поддерживает, есть четкое разграничение об авторских правах. По ним, если со дня смерти композитора не прошло 70-и лет, то его архив не является публичной собственностью. Огромной проблемой для всех украинских музыкантов является то, что приходится арендовать ноты на Западе. Особенно это касается сочинений русской музыки начала ХХ века. Так сложилось, что оригиналы многих авторов оказались за рубежом и являются частной собственностью. Например, нотный архив Шостаковича находится у немецких издателей Сикорских, а в США — тонны партитур современной музыки советских композиторов. Давным-давно «Союзэкспорт» издал ноты в прекрасной полиграфии. Это были уникальные вещи. К примеру, первая версия «Ночи на Лысой горе» Мусоргского. Ее тираж — всего 650 экземпляров. Нам повезло, что этот раритет есть в библиотеке Одесской консерватории. Оказывается, что та музыка, которую знает весь мир, — это всего лишь оркестровка Римского-Корсакова, его третья обработка. Мы играли первую редакцию на гастролях в Германии, позже познакомили с этим сочинением одесситов. Какая это потрясающая музыка, сколько страсти — настоящий Везувий! Как правило, многие сочинения русской музыки пылятся на полках, и было бы неплохо выкупить эти ноты. Ведь сейчас нам приходится тратить большие деньги за их аренду. Получается парадоксальная ситуация. Наш оркестр играл Скрипичный концерт Хачатуряна в Бонне и Кельне в 2000 году: мы получили арендованные ноты, потому что выступали за рубежом. А для того, чтобы сыграть в Украине, мне нужно звонить в Санкт- Петербург или Москву, узнавать, к каком коллективе есть ноты, просить, чтобы сделали ксерокопию. Я считаю, что нотную проблему нужно решать на государственном уровне, так как каждый украинский симфонический коллектив сталкивается с ней.
Аида:
— Восемь лет, после того как наш коллектив стал самостоятельной единицей и вышел из структуры Одесской филармонии, мы не имели своего офиса. Мы просто оказались на улице. В одной небольшой комнате у нас работают пять компьютеров, здесь же заключаются контракты, ведутся переговоры.
Хобарт:
— Я, за годы, которые живу и работаю в Украине, никак не могу привыкнуть к здешней необязательности и когда говорят одно, думают — другое, а делают — третье. Я в первую очередь музыкант, но приходится вникать во многие, совершенно не творческие вопросы. Оркестр — это не бизнес. Я столкнулся с тем, что украинские предприниматели, если дают деньги, то тут же желают получить прибыль. Предлагают нашему оркестру стать акционерным обществом. Зачем? Нигде в мире симфонические оркестры не могут существовать без поддержки. Например, Русский национальный оркестр, которым сейчас руководит Владимир Спиваков. Это Благотворительный фонд, и он не получает дотаций государства. Руководителям коллектива удалось найти зарубежных меценатов, они имеют совет директоров, в список которых входит московская бизнес-элита и представители ведущих западных компаний. У оркестра есть имя, но даже они, такие известные, не могут себя окупить. «Нью-Йорк Филармоник» дает 200 концертов в год, цены на билеты довольно дорогие, всегда большие сборы, но доход от продажи билетов всего лишь 20—25 % их годового бюджета.
«СВОЮ ПЕРВУЮ РЕЧЬ ПО-УКРАИНСКИ Я ЗАЗУБРИЛ»
— Быть лучшим — естественное желание и стремление творческой личности. Но кроме славы и успеха, следует быть готовым к зависти, жесткой конкуренции. Как вас приняли в Украине?
— В Украине я прошел суровую жизненную школу. Мне повезло, что я стал работать в Одессе. Этот город отличается от других: крупный международный порт, он более открытый, да и иностранцами одесситов не удивишь. Меня, по большому счету, замечательно приняли. Русскому языку я не учился специально, а осваивал по ходу репетиций. По-английски никто из моих оркестрантов не говорил, но повезло, что в коллективе был альтист-кубинец. Приходилось общаться с ним на испанском, а он передавал мои требования музыкантам. Свою первую речь по-украински я написал на бумажке латинскими буквами и зазубрил текст. Это было на концерте в зале Национальной оперы Украины в Киеве в 1992 году. В частности, я сказал: «Скоро ми їдемо на фестиваль американської музики, де будемо представляти Україну, і не можемо уникнути того, щоб не зіграти вам дещо з українських творів». После этого мы исполнили увертюру к опере Лысенко «Тарас Бульба». Моя речь стала сюрпризом для всех присутствующих. А коллеги потом часто с улыбкой цитировали — «не можемо уникнути того...». К сожалению, мой украинский не улучшился: мало практики, все не хватает времени сесть и позаниматься.
Если оглянуться в прошлое, то на первых порах было недопонимание того, что я делаю, со стороны некоторых журналистов. Читая статьи, я расстраивался, особенно если искажались факты. Оркестранты успокаивали, утверждая, что все перемелется. Например, утверждалось, что нашему коллективу выделяют средства из городского бюджета, и поэтому мы ездим на гастроли. Но это неправда! А какую чушь писали по поводу наших «Новогодних концертов»! Я попытался создать музыкой Штрауса хорошее настроение, воссоздать атмосферу праздника. Теперь они стали традиционными, аншлаги на концертах. А если почитать прессу, то я «насаждаю плохой вкус, облегчаю репертуар, отучаю людей слушать серьезную музыку». Мне даже ставилось в вину, что не смотрю в ноты, а часто дирижирую наизусть. Большинство нападок уже в прошлом. Я человек демократичный, уважаю разные мнения и не навязываю свое. Хотя бывают парадоксы. Как-то в Киеве мы показывали свою последнюю программу из произведений Штрауса. На концерте присутствовал австрийский музыковед, который специально приезжал, чтобы нас послушать. Он был в восторге. Более того, рецензент написал, что «одесситы максимально приблизились к венскому стилю» — а это для меня самая большая похвала, ведь я восемь лет жил, учился и работал в Вене. А вот киевский критик разругал в пух и прах эту же программу, статью назвал «Штраус по-одесски». Особенно придирался, что предваряю исполнение сочинений маэстро собственным конферансом. Хотя знаю точно, что публике мои ремарки очень нравятся. Мы записали на компакт-диски не только музыку Штрауса, но и Пятую симфонию Чайковского. Причем это не студийная запись, а живое звучание во время нашего выступления в Австрии.
У нашего оркестра самый разнообразный репертуар, стараемся исполнять произведения, которые ранее в Одессе не звучали, например Шестую и Девятую симфонии Малера. Закрыли прошлый сезон скрябинской «Поэмой экстаза» — ее полтора десятилетия не исполняли в нашем городе. Мы играем все программы по два раза, и мне приятно, что зал не пустует. Появилась мода ходить в филармонию, слушать классическую музыку. Радует, что в зале, который в два раза больше киевского, много молодежи, детей. Мы успешно гастролируем по Украине и за рубежом. За одиннадцать лет мы провели 15 гастролей в 12-и разных странах. Стараемся оговаривать нормальные условия: выступать в престижных залах, не спать в автобусах, жить в нормальных гостиницах и т. д.
«ЖИЗНЬ МУЗЫКАНТОВ НЕЛЕГКАЯ ВЕЗДЕ»
— Вы учились в Вене, дирижировали симфоническими оркестрами Америки, Австрии, Голландии и России. Можете сравнивать, чему нам стоит поучиться, а в чем лидируют наши музыканты?
— Жизнь музыкантов за рубежом нелегкая. В каждой стране своя структура. У нас в Украине высокопрофессиональные музыканты, но административная часть очень хромает. Как правило, организационными вопросами занимаются бывшие «красные директора», менталитет которых устарел, или молодые люди, желающие немедленно сделать на музыке бизнес. Вот и приходится мне самому частично заниматься менеджментом. Например, в Лондоне жизнь оркестрантов каторжная: с утра до вечера. Она намного сложнее, чем в Америке и многих европейских странах. Дело в том, что Лондон — огромный город, и многие музыканты живут в пригороде. Приходится вставать в четыре утра, чтобы, не застряв в дорожной пробке, успеть на репетицию, а досыпать прямо на сцене. За рубежом репетируют по два раза в день. Это довольно жесткий график работы, зато он позволяет быстрее разучивать новый репертуар. Несколько часов отдыха — и вечерний концерт. Очень часто музыканты не успевают переодеться, и во фраках, с инструментами за плечами, бегут на последнюю электричку. А утром все начинается сначала. Музыканты получают хорошие деньги, но приходится пахать на пределе сил.
В Вене жизнь совершенно иная. Хотя музыканты там тоже мотаются, но им все же легче, и прежде всего потому, что город небольшой, по количеству жителей он такой, как Одесса, но по площади больше. Для музыкантов Вена прекрасна: все залы и даже радиостудия находятся в центре. Можно пешком пройтись. Некоторые музыканты Венского филармонического оркестра машинами вообще не пользуются, а ездят на работу на велосипедах — удобно.
После падения «железного занавеса» город очень изменился. Он был самым восточным краем Западной Европы: из Вены быстрее можно доехать до границы Украины, чем до Швейцарии. Потоки туристов, на улицах часто слышен русский язык. Во многих коллективах и учебных заведениях появились музыканты из славянских стран. В Венском симфоническом оркестре, впервые за его многолетнюю историю, работает одесский скрипач. Музыкальная жизнь бурлит, концерты проходят один за другим. Причем, не только местных музыкантов, но масса гастролирующих артистов и коллективов.
В отличие от Украины, на Западе рациональный подход ко всему. Там не привыкли к сантиментам. Вы можете прекрасно по-человечески ладить, но если ты снизил свой профессиональный уровень, то потеряешь работу, и никто не станет вникать в твои личные проблемы.
Выбирая себе профессию музыканта, я четко понимал, что миллионером не стану. Это юристы, бизнесмены, медики на Западе имеют шанс не только разбогатеть, а стать даже мультимиллионерами, но не деятели искусства. Конечно, есть в мире десяток звезд, получающих фантастические гонорары, но их единицы, а основная масса музыкантов, артистов, художников может об этом только мечтать. Они прекрасно понимают, что, выбрав искусство, они занимаются любимым делом, но обрекают себя на определенные трудности. Главная проблема — что кроме творчества, совершенствования мастерства приходится крутиться, зарабатывая себе на хлеб насущный, то есть, поднимаясь к вершинам совершенства, опускаться на землю.
— Хобарт, вы неоднократно принимали участие в Зальцбургских фестивалях. В чем их особенность? Расскажите о своих встречах с такими мировыми грандами, как Караян и Бернстайн.
— В Зальцбурге проходят несколько фестивалей: Летний и Пасхальный. Более трех десятилетий назад фон Караян организовал Пасхальный фестиваль, в котором обязательно выступал его знаменитый коллектив Берлинского филармонического оркестра. Фестиваль продолжается всего неделю, но это всегда настоящие праздничные дни для любителей классической музыки. После смерти маэстро эту эстафету продолжил Клаудио Аббадо, а сейчас оркестр возглавляет Саймон Раттл. На Летнем фестивале концерты проходят весь сезон, и хотя базовым является Венский филармонический оркестр, среди участников — лучшие коллективы мира. Он пережил много разных периодов. Например, Жерар Метье познакомил слушателей со многими произведениями современной музыки. Мне кажется, что записи Караяна значительно уступают тому ощущению, которое получали слушатели, непосредственно побывавшие на его концертах. Он был очень четкий и очень щепетильный к сочинению, от его уха, глаза не ускользала ни одна деталь. Я выступал с Венским хором, и мы участвовали во многих его записях мировых произведений. Как правило, репетиции проходили напряженно, Караяна боялись все. Он был человеком властным и довольно замкнутым, держал дистанцию, и всегда было напряжение, волнение исполнить как- то не так, разозлить дирижера. Маэстро был звездой, нетерпимый, капризный, но на концерте все напускное исчезало, это был маг, и было здорово.
Леонарда Бернстайна можно назвать антиподом Караяна. Его, единственного иностранца, Венский филармонический оркестр избрал почетным членом коллектива. Музыкантов он называл своими братьями. Однажды, во время выступления в Венской опере, Леонард оступился с дирижерского пульта и упал на альтиста. У Бернстайна течет кровь, а он просит прощения и спрашивает музыканта — не пострадал ли инструмент. Маэстро был очень демократичным, общительным человеком. Кстати, родители Бернстайна из Украины: отец родом из Бердичева, а мать — из Шепетовки. Украинские корни еще у двух великих американских композиторов ХХ века — Джорджа Гершвина и Аарона Копленда.
«МУЗЫКЕ ПЕРЕВОДЧИКИ НЕ НУЖНЫ»
— Во время государственного визита президента США Билла Клинтона на Михайловской площади состоялась его встреча с общественностью, а после нее выступал Одесский филармонический оркестр. Вам часто приходится общаться с высокими политическими деятелями? На ваш взгляд, что общего между политикой и искусством?
— Музыка — язык международный. Она без усилий дипломатов может объединять народы. Ведь даже при очень хорошем переводе многие стилевые нюансы теряются. Спортсменов и деятелей искусства можно назвать послами своих стран. Вот бразильцы стали чемпионами мира по футболу, и их чествовали, как национальных героев. Посредством музыки можно тоже многого достичь. В 95-м мы гастролировали в Австралии. Какое огромное внимание публики было к нашим выступлениям! Я предлагал тогдашнему руководству города воспользоваться ситуацией, наладить деловые контакты. Жаль, что упустили такой выгодный момент. Мы же — своеобразная визитка города и можем много полезного сделать для Одессы. Правда, не прошло и семи лет, как местные власти прислушались к моим предложениям, и в ноябре, когда поедем в Вену, с нами отправится официальная делегация.
— Оркестр часто гастролирует не только по Украине, но по миру. Какие музыкальные тенденции сегодня, что хочет слушать публика?
— Что касается нынешних музыкальных тенденций, то за рубежом существует определенный стереотип: музыканты из бывшего СССР считаются лучшими в исполнении славянской музыки. К сожалению, рынок не увеличивается, существует огромная конкуренция за выступления даже среди крупных симфонических оркестров. А ведь сколько еще «левых» коллективов, сколоченных на скорую руку, готовых выступать чуть ли не на улице или в плохо приспособленных помещениях — лишь бы получить хоть какую-нибудь работу. Я был бы рад, если бы мне удалось убедить западных импрессарио, что одесский оркестр успешно может исполнять западноевропейский репертуар, а не только русскую и украинскую музыку.
«Я РАЗВЕЛ ДЕМОКРАТИЮ»
— С легкой руки журналистов вас называют «одесским американцем». Как вы к этому относитесь? Собираетесь ли принимать украинское гражданство? Расскажите о вашей семье.
— Мне приятно, когда меня называют «одесским американцем». Я чувствую любовь одесситов, даже являюсь почетным гражданином города Одессы (...штат Техас — это не шутка!..) Двойное гражданство по украинскому законодательству невозможно — вот и живу все эти годы по визе, постоянно продлевая ее. Хотя, мне кажется, можно было бы сделать исключение. Ведь я имею высокое звание заслуженного артиста Украины, возглавляю национальный оркестр.
Я из музыкальной семьи по маминой линии. Она родом из Санта-Фе (Нью-Мексико) — одного из самых старых городов Северноамериканского континента, намного старше, чем США. Мама по специальности хормейстер. В свое время исполняла «Реквием» Брамса под руководством Бруно Вальтера. Отец матери был довольно колоритной и интересной личностью — фотограф, знал несколько языков. Дал хорошее музыкальное образование своим дочерям. Мамина сестра — композитор. Мой отец (к сожалению, он недавно умер) родом с северо- востока США, бизнесмен, но он тонко чувствовал музыку. Любил классику, джаз. Я самый младший в семье, старшие сестры — медики. Мои родители четыре раза были в Украине, видели, чем я здесь занимаюсь, радовались моим успехам. Несмотря на языковой барьер, общались с оркестрантами. Отец, в отличие от меня, витающего в облаках, всегда твердо стоял на ногах и имел собственное мнение по разным вопросам. Я благодарен родителям, что поддержали мое желание связать свою судьбу с музыкой. Кроме игры на кларнете и дирижирования, я пел в хоре. Много концертов мы провели, выступая совместно с Берлинским и Венским филармоническими оркестрами под управлением таких выдающихся дирижеров, как Герберт фон Караян, Леонард Бернстайн, Сейджи Озава, Лорин Мазель, Джеймс Левайн, Андре Превин и т.д. Для меня встреча с такими мастерами, возможность изнутри наблюдать за их работой стала огромной творческой школой во время моей учебы на дирижерском факультете Венской академии музыки.
— Хобарт, ваша супруга работает в вашем оркестре. 24 часа вместе — это не утомительно? Вы авторитарный руководитель или лояльный демократ? Имеет ли право на критику ваша жена в творческих вопросах или у нее только совещательный голос?
— С женой мы единомышленники, и это помогает в работе и семейной жизни. По натуре я демократ. Меня даже упрекают, что в коллективе развел бурную демократию и разбаловал оркестрантов. Но я считаю, что это позволяет нам лучше понимать друг друга. Даю возможность музыкантам самим находиться в поиске, а то они довольно пассивны. Хочу, чтобы у нас была хорошая атмосфера для творчества и чтобы мы были если не одной семьей, то одной слаженной командой. Хотя, как правило, многие дирижеры придерживаются авторитарного стиля. На репетициях в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде чувствовал скованность музыкантов. Они привыкли к окрикам, властности и на меня посматривали, все время ожидая какого-то выпада. К сожалению, видимо, у нас такой менталитет, и народ привык к жесткой руке.
Аида:
— Комбинация душевных качеств Хобарта с особенностями нашего менталитета приводит ко многим сложностям, но, как ни странно, иногда дает позитивный результат. Он ценит в оркестрантах в первую очередь их профессиональные качества, умение и желание работать, творческое горение. Старается создать благоприятные условия для работы, чтобы во время репетиций, и тем более — концертов музыканты забыли о проблемах и полностью погрузились во власть того произведения, которое они исполняют. Хобарт может выслушать мое мнение, но все равно сделает по-своему.
Хобарт:
— Кто ты — демократ, тиран, либерал — не столь важно, главное — какой результат показывает коллектив.
