Пасха — древнейший общехристианский праздник, который начал систематически отмечаться уже со II века. В те времена, однако, не существовало какого-то одного согласованного метода определения подвижной даты Пасхи. Одни церкви праздновали ее вместе с иудейской Пасхой (14 нисана), другие — в первое воскресенье после этой Пасхи. Первая серьезная попытка установить единую для всех христиан дату была сделана в начале IV века, но дискуссии и астрономические расчеты продолжались веками. Продолжаются они и сегодня, потому что христиане различных церквей по-разному исчисляют так называемые пасхалии — таблицы дней празднования Пасхи на будущие годы. В эти праздничные дни, однако, не будем останавливаться на извечных межхристианских разногласиях, а вспомним недалекое прошлое.
Недавно мне случайно попала в руки книжечка весьма известного в советские времена подпольного «Самиздата», где помещен рассказ анонимного автора об одном праздновании Воскресения Христового в 20-е годы на… Соловках, в первом большом советском концлагере. Куда, как известно, попало немало православного духовенства бывшей Российской империи.
Очерк автора, также бывшего, очевидно, узником Соловков и возможно — духовным лицом, называется «Первая и последняя пасхальная заутреня в Соловецком лагере». В тот год в системе, по-видимому, произошел какой-то сбой — лагерное начальство позволило узникам отслужить в старой кладбищенской церкви пасхальную заутреню и даже взять из музея закрытого монастыря все необходимое для литургии — хоругви, кресты, престольные сакральные вещи. Но облачение духовенству не дали. «Мы, впрочем, не растерялись, — рассказывает автор, — и обратились за помощью к нашим «коллегам»-уголовникам. Под руководством известного взломщика Володьки Бетрута они ловко открыли все замки и вынесли со склада узлы со старой богослужебной одеждой. (Знаменательно, что среди этих сакральных предметов находилась епитрахиль митрополита Филиппа Количева — того самого митрополита, который публично, в Успенском соборе отказался благословить кровавого царя Ивана Грозного (ХVI ст.). И погиб мученической смертью).
Незадолго до полуночи, вдоль сложенной из гигантских валунов соловецкой стены, мимо суровых, покрытых снегом башен, к кладбищенской церковке потянулись сотни серых оборванных теней — узников соловецких. В маленькой церкви не могло поместиться даже духовенство — тогда на Соловках находились в заключении более 500 священнослужителей. Толпа заполнила все кладбище, узники впритирку стояли между сосен и могил. Тишина… По темному небу всеми цветами радуги переливается северное сияние. Все напряженно пытаются услышать звуки молитв и пения, раздающиеся из открытых дверей храма. И вот — величественный Пасхальный крестный ход, ход, который нечасто видела и Москва. Возглавлял его митрополит Илларион (Митрополит Илларион, красноречивый, образованный владыка, был приближенным к патриарху Тихону лицом. Затем — Соловки, Казахстан. Умер в пересыльной тюрьме в Ленинграде). За митрополитом шли семнадцать епископов в облачении, потом — десятки и десятки епископов в лагерных робах, иереи, монахи. Горели монастырские светильники старинной новгородской работы и светильники-факелы — подарок венецианского дожа; сияли золотым шитьем хоругви с ликами Спасителя и Богородицы (Благовеста не было — последний колокол сняли в 1923 году, когда ограбили Собор). И вот торжественное, радостное: «Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос Воскрес!». Автор пишет: «Не все услышали слова, прозвучавшие в церкви, но по заснеженному лесу, под огненным сиянием северного неба пронеслось, как гром: «Воистину Воскрес!» Радостные слова о побежденной смерти пели те, кому эта смерть угрожала ежечасно, ежеминутно. Пусть тело в плену — дух свободен и вечен. Нет в мире силы, которая бы уничтожила его».
Рассказ неизвестного узника переносит читателя во времена даже не советской действительности, а в первые века христианства. Когда исповедование новой веры было подвигом, когда служили литургию на могилах мучеников и каждую пятницу отмечали день распятия, а каждое воскресенье было Пасхой. Как странно замыкаются круги времени, как фатально повторяются времена бессмысленного в своей безрезультатности террора! Так пусть же всегда звучит: «Христос Воскрес!» как символ воскресения человеческого духа.
