Естественно, в том заслуга основательницы и бессменного руководителя фестиваля — одесского композитора Кармеллы Цепколенко. Ее связи, неженская целеустремленность и любовь к новому искусству держат фестиваль на должном уровне вот уже без малого десять лет. Тому способствует и оригинальнейший, как для академического исполнительства, формат акции: два огромных концерта, начинающиеся ранним вечером и завершающиеся глубоко за полночь, с перерывом на сон и еду. Каждый концерт разбит на тематические блоки, имеет четко выстроенную драматургию. Именно в контексте Восьмого фестиваля можно было говорить о драматургии в прямом значении. Ведь нынешние «Два дня, две ночи» составлялись с особым, театральным акцентом, который, как оказалось, современной музыке присущ в полной мере.
В первую очередь, это относится к исполнителям. Здесь, кстати, наблюдалось кардинальное отличие между нашими и западными музыкантами. При равноценном мастерстве — совершенно разный подход к проявлению собственной индивидуальности. Иными словами, исполнители из Германии, Швейцарии, Франции всегда еще и немного артисты. В наших же пенатах такой стиль исполнительства, очевидно, считается непозволительным излишеством. Возможно, это, скорее, вопрос темперамента; к примеру, кларнетные соло Виталия Возняка всегда превращались в визуально-акустические миниатюры.
Безусловными звездами первого дня стал Стокгольмский саксофоновый квартет. Он, собственно, и открыл фестиваль экспериментальной пьесой Дрора Фейлера «Наковальня и парашюты». Свен Ветсреберг, Йорген Петерссон, Лейф Карльборг, Пер Герлунд сразили зал сочетанием мастерства и открытости самым необычным, подчас даже рискованным звуковым экспериментам. И, уже глубокой ночью, закрывая первую часть фестиваля, — показали талант к созданию лирического, камерного настроения, ведению своего рода диалога друг с другом и с композитором.
Одесситы решили явить свои театральные таланты без опосредования, представив монооперу Людмилы Самодаевой «Танец с тенью». Увиденное оставило двойственное впечатление. Интересная музыка противоречила претенциозному, местами просто неудачному тексту. Выразительная и как актриса, и как певица Алла Попова существовала на сцене сама по себе, вне зависимости от режиссуры. Иными словами, эта моноопера парадоксально оказалась наименее театральной в окружении чисто музыкальных опусов. Про крайней мере, предшествовавший «Танцу с тенью» немецкий ансамбль «La Tache» очаровал аудиторию сугубо актерским сочетанием внешней невозмутимости с общим уклоном в абсурд. Все пьесы, ими исполняемые, так или иначе были близки к своего рода характерным или философским зарисовкам, как правило — с ироническим подтекстом.
А вершина театральности была достигнута во вторые сутки. Фактически, весь концерт развивался как целостный спектакль. Начался он выступлением австрийского «Кабинеттеатра» — театра марионеток из Вены. Жанр для исполненной ими «Ursonate», — кстати, премьерного показа, — трудно подобрать. Скорее, подошло бы определение — дадаистское кабаре, тем более, что за основу взяли поэму одного из апологетов дада — Курта Швиттерса. На сцене безумствовал дуэт из человека (актер Кристофер Видауэр) и куклы — вредного белоголового старика. Аккомпанемент был под стать — нещадно препарируемое фортепиано, на котором играли чуть ли не электродрелью. Воспоминания о мастерах великолепной бессмыслицы 1920-х годов облеклись плотью здесь и сейчас.
Лицедейство продолжилось исполнением симфонии Владимира Рунчака для пяти исполнителей «Homo ludens» и «дуэлью-дуэтом» двух прекрасных исполнителей — Виталия Возняка и Татьяны Кравченко. Французское трио «Accroche Note» запомнилось необычным составом — сопрано, кларнет, баян, и очень стильной, со вкусом подобранной программой. Особенно запомнились медитативный «Голос его господина» Изабеллы Мундро и очень необычное, завораживающее «Цветение» — новый опус киевского композитора Виктории Полевой.
Основные события развернулись ближе к полуночи вторых суток. Всемирно известный трубач Райнхольд Фридрих (Германия) во второй дуэте-дуэли с нашей Анной Кириченко играючи справился с материалом необычайной сложности — произведениями Эдисона Денисова, Джячинто Шелси, Сомси Сатоха. Специфическим контрапунктом прозвучал здесь «Мопс Отто» Арно Фигга, потребовавший от Анны Кириченко стойкого чувства юмора и умения не столько играть, сколько стучать по роялю, а также бросаться туфлями и делать иные причудливые жесты по велению партитуры.
Со вторым выходом на сцену «Кабинеттеатра» театральная линия достигла своей кульминации и максимально полного воплощения. Австрияки продемонстрировали свое видение знаменитого текста Хармса о вываливающихся старухах. Любопытные старухи выглядели как чашки, что действительно выпадали из кукольного дома и разбивались с нешуточным, истинно драматическим звоном. Гротескно преломленная тема смерти получила контрастное продолжение в работе Кармеллы Цепколенко «Бессилием сломленные народы. Кладбищенская музыка» — для баяна, перкуссии и видеошоу. Фотографии надгробий, сделанные на территориях, когда-то входивших в Австро-Венгерскую империю, сопровождались тревожной, экспрессивной музыкой, далекой от ожидаемого пафоса. Это было скорее видение памяти, нежели плач об утратах. Новый исполнитель — новый поворот в настроении и в то же время — органичное развитие темы. Сольное выступление перкуссиониста Генрика Ларсена было своего рода послесловием, языческой насмешкой над небытием. Пластичный, виртуозный молодой человек не просто выстукивал сложнейшие партии на самых неожиданных поверхностях — он отыгрывал каждый звук и мимикой, и всей свой фигурой.
И последний номер фестиваля, обозначенный как «театр партитур», вновь вернулся ко всевластному абсурду. Немецкий ансамбль «Timbre actuel» показал минифарс (музыкальным опусом это назвать, пожалуй, трудновато) Ганса Геспоса «Anjol». Композиция написана для баритон-саксофона и дирижера, но, надо признаться, оба представителя достойных профессий как-то странно относятся к своим обязанностям. Дирижер то бьется в конвульсиях, то роняет на пол доски с ужасным грохотом, саксофонист и вовсе валяется на полу или пинает разные железяки, извлекая при этом из инструмента нечто в высшей степени нечленораздельное. Тем не менее, всему этому зрелищу присуща цельность — как сценическая, так и музыкальная, ибо сделано оно не только очень смешно, но и точно по части сложных отношений между академическими исполнителями и их ремеслом...
Под утро, выйдя на ринг-подмостки фестивального зала, президент «Двух дней и двух ночей», дирижер и перкуссионист Бернгард Вульф объявил перерыв — до следующего фестиваля. До следующих дней и ночей в весенней Одессе.
Уходить и уезжать, честное слово, не хотелось.
