Дебаты и протесты по поводу глобализации звучат приглушенно после террористических актов в сентябре прошлого года. Однако это затишье вовсе не означает, что они прекратились навсегда. Протесты по поводу глобализации, вероятно, возобновятся с возвращением жизни в нормальную колею. И, когда это случится, наше понимание процесса глобализации будет гораздо лучше, если мы заглянем в историю.
У историков глобализация вызывает острое ощущение дежа вю: мы уже были здесь сто лет тому назад. Уже имели место великие достижения — материальный прогресс, ошеломляющие новые изобретения, такие, как автомобиль, телефон, пишущая машинка , — наряду с которыми звучали протесты против мира, казалось, вышедшего из-под контроля традиционных политических институтов.
А затем, как и сегодня, негативная реакция последовала со стороны, главным образом, богатых индустриальных держав, а не бедных периферийных стран, часто считавшихся объектами капиталистической эксплуатации. Именно высокоразвитые страны установили тарифные ставки для предотвращения «недобросовестной» конкуренции из-за границы. Центральные банки были учреждены для управления беспорядочными потоками капитала. Миграционная политика ужесточилась после того как некоторые страны, ставшие основными объектами иммиграции, начали обсуждать вопрос избирательного подхода при приеме иммигрантов.
Процесс интеграции был повернут вспять после Первой мировой войны и окончательно уничтожен во время Великой депрессии целым рядом страшных ударов, таких, как тарифный протекционизм, финансовая паника, распространившаяся, как заразная болезнь, с периферии до самого сердца мировой финансовой системы; обращение к экономическому национализму и автаркии. То, что до 1914 года было лишь страховкой против чрезмерной глобализации, стало после Первой мировой войны гигантской петлей, затянувшейся на шее мировой экономики.
Самой поразительной характеристикой негативной реакции по отношению к глобализации является ее способность к созданию необычного союза правых и левых. В конце XIX века позиции землевладельческой аристократии в Европе были ослаблены из-за конкуренции со стороны дешевого зерна и других продуктов, доставляемых из-за океана. И по мере того как падали цены на сельскохозяйственные продукты и земельная рента, аристократия оказалась перед перспективой упадка. Тогда она мобилизовала мелких фермеров, ремесленников и владельцев мелкосерийного производства, разделявших убеждение землевладельческой элиты, что свободная конкуренция пагубна. Для этих групп глобализация означала перераспределение.
На левом фланге растущий рабочий класс старался использовать политическую силу для изменения экономических отношений, т.е. внедрения более прогрессивной налоговой политики или прекращения использования тарифов для сохранения старого порядка. Прогрессивные силы также осуждали подрыв международным капитализмом трудовых норм. Немецкий социолог Макс Вебер создал себе имя предупреждениями о страшных последствиях дальнейшей иммиграции поляков в Германию. «При капиталистически неорганизованной экономике, — писал он, и слова его звучат эхом сегодняшних дебатов по поводу глобализации, — складывается определенная ситуация, в которой более высокая культура не побеждает, а оказывается побежденной в борьбе за существование с более низкими культурами.»
В центре, осаждаемом анти- глобализационной реакцией с правого и левого флангов, либеральная коммерческая элита сочла плоды открытости экономики или глобализации полезными и благоприятными. Таким образом, вместо раскола между правыми и левыми получилось тройное разделение между выступающими против глобализации консерваторами, сторонниками глобализации — либералами, и стремящимися к перераспределению левыми силами.
При радикализации же крайних составляющих политического спектра, как это произошло в период между двумя мировыми войнам, антиинтернациональное правое крыло перешло в фашизм, левое — в коммунизм, в результате чего оказалась парализованной демократическая политика.
В течение большей части послевоенного периода, начиная с 1945 года, такого разделения не существовало, поскольку правые и левые боролись за перераспределение в рамках национальных экономик. Старая тройная поляризация вернулась только вместе с новой волной глобализации. И снова есть антиинтернациональное правое крыло, приобретшее определенное влияние во всех крупных промышленных государствах и пытающееся защитить нынешнее экономическое процветание и права собственности от превратностей международных рынков.
Протекционистские анти- глобализационные побуждения левого крыла не так заметны в политических партиях, как в лейбористских движениях, но именно они и оказывают влияние на формирование политических программ. Для профсоюзов новое правое крыло — конкурент в борьбе за народную поддержку. Для их членов международная конкуренция — основная угроза, поскольку импортированные товары и иммигранты могут вызвать понижение заработной платы менее квалифицированным рабочим. Следовательно, требования о запрещении ввоза продукции, имеющей отношение к «недобросовестной конкуренции», передаются и крупным центристско-левым партиям — таким, как французские социалисты или американские демократы. Боязнь понижения заработных плат играет на руку более широкой политической коалиции, основанной на широком неприятии глобализации, направленном против многонациональных корпораций и международных финансовых институтов.
В центре же сегодня находится нечто похожее на либеральную политическую прослойку Европы конца XIX века: политическое движение элиты, которая поддерживает глобализацию, потому что получает выгоду от нее. Это группа, которую циники прозвали «людьми Давоса».
Вряд ли такая программа (представленная подобным образом) когда-нибудь сможет завоевать широкую популярность у избирателей. Издержки глобализации и неприятие, которое она вызывает, слишком очевидны. Политическая партия такого типа, выступающая за простую либерализацию и открытость, редко получает больше 5% — 10% голосов избирателей, что видно на примере либеральной партии Германии «Свободные демократы». Когда «Союз Свободы» Лешека Балцеровича в Польше получил 13% голосов во время парламентских выборов 1997 года, это было ошеломляющим успехом. Однако во время выборов в прошлом году «Союз Свободы» получил менее 5% голосов, что гораздо ближе к «нормальному» уровню поддержки, получаемой либеральным политическим движением.
Такая новая политика вызывает чувство беспомощности. Старые политические движения XX века в основном изжили себя: классический консерватизм — потому что мир меняется слишком быстро для того, чтобы консерватизм мог казаться актуальным или привлекательным; классический социализм — потому что скорость изменений точно также подрывает традиционные лейбористские позиции.
Несостоятельность этих двух почтенных, но уже устаревших направлений открывает двери новому популизму, основанному на антиглобализационных настроениях. Новая/старая политика направлена на отдельно взятую страну, отдельно взятую нацию и придерживается идеи возрождения нации как защитного бастиона против иностранных товаров, иностранных переселенцев и иностранной собственности. Такой подход опасен и разрушителен, и на нем лежит большая часть ответственности за страшные направления в европейской политике первой половины XX века.
Проект Синдикат для «Дня»
Гарольд ДЖЕЙМС, профессор истории Принстонского университета и автор книги «Конец глобализации: уроки Великой депрессии» (Harvard University Press, 2001).
