В киевском, и шире, украинском культурном контексте Сергей Маслобойщиков интересен в первую очередь своей универсальностью, умением заниматься многими вещами без ущерба для произведения. Он один из наиболее интересных художников театра — спектакли в его декорациях и костюмах идут на нескольких столичных сценах. На его счету также интереснейший полнометражный фильм «Певица Жозефина и мышиный народ» по новеллам Кафки, собственные театральные постановки. Работает он медленно и тщательно: здесь как раз тот случай, когда «отделка», качество опуса стоит на первом месте. К концу этого года, после долгого перерыва, Маслобойщиков вновь заставил говорить о себе. После нескольких сценографических успехов в нашем городе он осуществил постановку спектакля «Кармен» в Будапеште. И, что еще более невероятно, практически на подходе его второй полный метр под рабочим названием «Шум ветра». В условиях, когда кино в Киеве стало снимать практически невозможно, эта новость особенно отрадна. Наш разговор, собственно, и состоялся в монтажной комнате на студии Довженко, где бесчисленные дубли «Шума ветра» соединялись в целостную картину.
— Начнем со спектакля. Что это за работа, с кем вы воплощали ее?
— Это драматическая фантазия на тему Проспера Мериме, Пушкина, музыки Бизе, оперного либретто Мельяка и Галеви, испанского фольклора, а также писем Бизе и Мериме.
— Каков был ваш объем работы?
— Я был и автором пьесы, и режиссером, и художником по декорациям и костюмам — единственно, музыку написал Бизе.
— Насколько далека ваша интерпретация от хрестоматийной «Кармен»?
— На самом деле для меня это в некоторой степени рассказ о мифе Кармен. Меня интересовало, как складывается миф, механика этого процесса. Достаточно банальная история стала очень значимой и известной. Почему вдруг? Я для себя это сформулировал так: все, что мы видим и переживаем в жизни, ничего не значит до тех пор, пока мы не вкладываем свое отношение, пока мы не нагружаем эти события своими собственными смыслами. Далее эти смыслы обрастают другими смыслами, и таким образом как бы наслаивается миф, растет снежным комом. Может, история Кармен — об этом. Она связана с тем, как два человека в своей страсти все время пытаются очиститься от разных побочных миров, от всевозможных влияний, мотивов. Грубо говоря, они постепенно становятся голыми в том смысле, что они все время отбрасывают то, что мешает их отношениям. Но герои «Кармен» не являются полными хозяевами ситуации. Даже в любви двоих всегда участвует третий, — бог, которому эти отношения тоже принадлежат. Иными словами, их взаимоотношения принадлежат не им одним, и каждый из них хочет присвоить эту историю себе. В итоге проигрывают все.
— Какая же у вас получилась Кармен? Носительница неукротимых страстей, роковая женщина?
— Нет, что вы. Она нежная. Нежная и запутавшаяся.
— С каким театром вы работали?
— Он называется «Мадьяр Синхаз». Сейчас в Будапеште построили новый Национальный театр, действующий по бродвейской системе — то есть, на каждый конкретный спектакль набираются актеры из всех театров Венгрии. А постоянная труппа Национального театра переименована на «Мадьяр Синхаз» — «Венгерский театр», с ними я и работал.
— Знакомы ли вы уже с реакцией публики и прессы на постановку?
— В целом еще нет, но те отзывы, о которых знаю, весьма благосклонные. Хотя, следует заметить, язык спектакля непривычен для традиционного венгерского театра, больше построен на метафоре.
— В таком случае с актерами традиционной школы могли возникнуть определенные трудности. Довольны ли вы работой труппы?
— Вполне, хотя, наверное, можно было бы добиться и лучшего результата. Но учтите, для постановки были отведены небольшие сроки — всего 6 недель. Так или иначе, исполнители с главными задачами, по-моему, справляются. Кем-то доволен больше, кем-то меньше. Может быть, они еще нарастят в этом спектакле сверх того, что делают сейчас.
— Позвольте теперь перейти к вашей кинематографической, так сказать, ипостаси. Я вижу, что ваша вторая полнометражная картина уже в стадии монтажа.
— Более того. Я должен закончить фильм в конце года, то есть уже в следующем месяце. Так что практически все сделано.
— Насколько изменился первоначальный замысел?
— Это уже совсем другой фильм. Я даже в очередной раз думаю поменять название.
— Можете ли сказать, что у вас получается — хотя бы по жанру?
— Я был бы не против, если бы «Шум ветра» (назовем пока его так) назвали семейной драмой. Здесь три главных героя — мужчина, женщина и ребенок, то есть — отец, мать, сын. Есть и другие разные «треугольники», которые пересекают этот трегольник, разные ситуации, в которые вовлекаются персонажи, жизнь, растаскивающая их по разным углам. Может быть, фильм еще и о предательстве, измене внутреннему миру. Ведь, как правило, мы считаем, что все наши мечты когда-нибудь осуществятся. Но осуществление все время откладываем, и вот наступает момент, когда мы понимаем, что это не осуществится никогда. Более того, в один прекрасный день мы сами расправляемся с нашими мечтами. Вначале мы их делаем призраками, отодвигая их от реальности. И в конце концов, когда эти призраки начинают нам надоедать, становятся обузой, мы с ними расправляемся. Вот о чем мое кино.
— Судя по всему, вы выступили сценаристом и спектакля, и фильма.
— Да, это абсолютно оригинальные версии. Правда, в спектакле я опирался на определенные тексты, музыку использовал активно. А в фильме — оригинальный сценарий, он не связан ни с каким источником. Есть маленький парафраз из поэмы Гете «Лесной царь», но это скорее фабульное соответствие, с текстом Гете никак не связанное.
— Судя и по спектаклю, и по фильму, тема, которая вас волнует наиболее — интимные отношения, камерная драма в малом, человеческом кругу.
— Вы совершенно точно заметили. Я пытаюсь отдалиться от каких-то крупномасштабных социальных идей и приблизиться к человеку, его внутренней жизни, конкретным душевным проявлениям, мечтам, рефлексиям. Это мне кажется наиболее интересным, тем более, что мир становится другим, и эти вещи теряют значимость. Но на самом деле все в жизни проистекает именно из внутреннего пространства, из первых маленьких ростков, из того, что переживает отдельный, живой человек...
