15 августа
Метрополитен. Движение. Беспокойство. Очереди взаимовежливых пассажиров, которые уступают места инвалидам, пожилым людям и другим пассажирам — с детьми. Напротив меня сидит женщина с ребенком — мальчиком лет 6—7, явно с недостатками зрения и остатками какой-то болезни, но вместе с тем чрезвычайно похожим на свою красивую и еще достаточно молодую мать. Подземка двинулась, все, кто в ней находился, немного покачнулись, столкнулись, и уже через несколько секунд безразлично открыли кроссворды и журналы.
Мальчик напротив вел себя как самый обыкновенный ребенок — возился, вертел в руках старый компакт-диск, что-то говорил маме. А мама... Его мама пялилась стеклянным взглядом глаз, с застывшими на них слезами, на рекламу, она отпрянула от собственного сына — сначала просто не обращала внимания на его детский лепет, а потом начала отодвигать от себя ребенка. Делала это с каким-то невероятным выражением сожаления к самой себе, отвращением скорее всего к сыну, чем к людям, которые могли бы(!) разглядывать ее ребенка-инвалида как диковинку — но на мальчика никто и не смотрел. Кроме нее. Матери. Он ничегошеньки не мог понять, так как был только 6-летним мальчишкой, который где-то на уровне генов знал точно одну истину — мать любит своего ребенка, с какими недостатками он бы ни родился. Он знал это сердцем, мозгом, душой. Может, и она знала об этом. Возможно. Каждый раз — когда отодвигалась от сына в общественном транспорте. Каждый раз — когда отталкивала его от себя со злобой кошки, к которой ластится чужой котенок. Каждый раз — когда мальчик произносил «мама», и каждый раз, когда это «мама» слышали все, но не она. И какие же у него недостатки, женщина? Признаки незначительного косоглазия? Остатки рахита? От этого не умирают, с этим живут долго и счастливо, это же не ДЦП или Чернобыль. Мне кажется, у тебя очень нормальный милый ребенок. Так что же с тобой, женщина? Просто ты еще молода. Ты постареешь и захочешь позвать его. Возможно. Но может, он не захочет тебя вспомнить. Так как ты не хочешь любить его сейчас.
