Знаменитый пианист и педагог, ныне живущий в Америке, но активно гастролирующий по всему миру, в Киеве дал два сольных концерта в Национальной филармонии Украины, завершив сезонный абонемент «Искусство фортепианной игры». Мы познакомились с Владимиром Владиленовичем на IV Международном конкурсе памяти В. Горовица, где он был членом жюри. Судьба подарила ему встречи с выдающимися музыкантами ХХ века. О них и о собственном пути в искусстве наш разговор.
ПРИРОДА МУЗЫКИ ОТРИЦАЕТ СОРЕВНОВАНИЕ
— У меня двойственное отношение к конкурсам, — сказал В. Виардо. — Ведь сама природа музыки отрицает соревнование. Как вы определите, что вкуснее — банан или апельсин? Обязательно получите субъективное суждение. Точно так же и в вопросе о конкурсах. Их можно сравнивать с айсбергом. Ведь чтобы подготовить музыканта к международному конкурсу, нужна масса составляющих. Прежде всего — много трудится сам молодой пианист. Затем с ним занимаются педагоги, аккумулируя свои знания в ученике. Хочу отметить, что на нынешнем конкурсе памяти Горовица меня поразило, как много талантов приехало из провинциальных городов. Если раньше престижными были два-три смотра, то ныне только фортепианных — сотни. Я бы сказал, что появился рынок конкурсов. Я был на многих и хочу отметить, что киевский отличается тем, что его делают не администраторы. В нем особый дух, где сконцентрировались таланты и здесь можно услышать представителей самых разных фортепианных школ. Поэтому выступления в турах часто напоминали не соревнования, а праздничные программы. Трудно определить, кто лучше. Особенно после второго тура. Ведь виртуозное исполнение этюда — это не всегда заслуга конкурсанта, а очень часто его педагога, буквально «натаскавшего» ученика, который зазубрил материал.
Я хочу увидеть в конкурсанте индивидуальность, человека, играющего так, как никто другой, и делает это гениально, убеждая своей уверенностью: можно то, что нельзя. Приведу пример: так как играл Владимир Горовиц Листа и Шопена, до него никто не решался. Но у него это получалось великолепно. Однажды я обедал у Святослава Рихтера и он сказал, что скоро к нам приедет лучший пианист в мире. Его тут же стали убеждать, что лучшим может называться только он. Святослав улыбнулся и сказал, что после концерта Горовица вернемся к этому разговору. Я помню свои впечатления от выступления Владимира Самойловича, после его игры в Москве. Он начал с Моцарта. Мы с недоумением переглянулись, разве так можно играть? Первые минуты находились в шоке, но потом его энергетика захватила нас и он убедил своей музыкальной интерпретацией. Поэтому, когда я работаю в жюри, то хочу найти самородков, которые совершенно не похожи на основную массу конкурсантов, но это бывает крайне редко. Нынешние победители Мария Ким и Дмитрий Онищенко обладают одним ценным качеством — они в поиске своего пути и, мне кажется, что у обоих есть большой потенциал.
В нынешних условиях для молодого музыканта конкурс — единственная возможность заявить о себе и услышать представителей других фортепианных школ. Если раньше законодательницей моды была Центральная музыкальная школа Москвы, то сейчас свои позиции она сдала. Очень сильных пианистов подготовили педагоги Одессы, Донецка, Харькова, Днепропетровска. Я получил огромное удовольствие от работы в Киеве и даже сам кое-чему учился у нынешних конкурсантов.
ПУБЛИКА НЕ ВСЕГДА ПРАВА
— В силу разных не зависимых от меня причин я не был в США почти 15 лет и почувствовал насколько изменилась американская аудитория. Например, на последнем конкурсе имени В. Клайберна, где я был членом жюри, играл прекрасный пианист из Восточной Европы. Его публика замечательно приняла. И тогда я подумал, что зрители всегда правильно реагируют. Но затем за рояль сел очень посредственный музыкант (я бы даже назвал его ничтожеством, который сыграл три ноты, при этом грязно и медленно) и ему устраивают овацию. Я не мог понять, что происходит. Если 20 лет тому назад западная публика умела отделять хорошее от плохого, то сейчас для нее важен не класс исполнения, а развлекательность. Они считают, что раз заплатили за билет, то хотят просто отдохнуть и не желают сопереживать. На конкурсы приходят словно на спортивные мероприятия. Готовы даже делать ставки — почти как на тотализаторе. Меня радует, что в Украине такого поверхностного отношения к музыке нет, что не перевелись меломаны, тонко чувствующие фальшь, умеющие оценить талант как настоящую драгоценность и определить подделку.
ФЕНОМЕН ГОРОВИЦА
— Если Рихтера мы можем назвать философом музыки, то Горовиц — ее поэт. С Владимиром Самойловичем мы познакомились, когда мне было 23 года. Я победил на Международном конкурсе пианистов им. В. Клайберна. Он мне запомнился смешным и необычным человеком — немножко Петрушкой. Сильно на себе сконцентрированный, любил выслушивать мнение о своей игре профессионалов. Например, скажешь, что у него мягко звучит форте, и он может обидеться: «Почему? Я очень сильно сыграл». Мне кажется, он был большим ребенком. В мире не найдется другого такого музыканта, который бы сумел, после 12-летнего перерыва, вновь занять пьедестал первого пианиста в мире. Когда я его спрашивал, почему он вернулся на сцену, то Горовиц признался, что соскучился по публике, тому заряду, который шел от зала, ему захотелось вновь ощутить, что он нужен слушателям. В определенный момент он почувствовал, что не может быть больше запертым в четырех стенах. У него, на мой взгляд, была счастливая конституция. Даже без ежедневного тренинга, всегда играл блестяще. Я этим похвастаться не могу: не позанимаюсь два дня на рояле — и такое впечатление, что меня нужно отправлять в музыкальную школу на переобучение. Вот моя мама может пять лет не играть, а затем сесть за инструмент и виртуозно исполнить Второй этюд Шопена.
БЕЗ ГРАНИЦ
— Я родился в Краснодарском крае в музыкальной семье. Но свои лучшие детские годы провел в Украине. Дело в том, что в 1950 году, когда мне исполнился год, бабушку репрессировали и меня отправили в Запорожье к ее сестре. Там я учился в школе до 14 лет. Кстати, по украинскому языку в табеле у меня «пятерка», а по русскому «четверка». Именно Запорожье стало моим первым любимым городом. Это уже потом — учеба в Московской консерватории (класс Льва Наумова). Мне повезло, что я попал в руки к прекрасному педагогу — последователю методики Нейгауза (учитель таких мастеров фортепианной школы как Святослав Рихтер и Эмиль Гилельс). Я очень хорошо понимаю волнение конкурсантов, ведь и сам прошел через горнило соревнований. То ощущение счастья, когда получил свою первую международную награду — третью премию и «Prix de Prince» на конкурсе Марии Лонг и Жака Тибо в Париже. Как первым среди пианистов бывшего СССР стал победителем IV конкурса Вена Клайберна в Форт-Уорте (США). Как после этого начал активно гастролировать. Был период, когда меня, несмотря на приглашения, не выпускали из Союза.
Я считаю, что музыкант не должен быть связан границами. В настоящее время мой дом в Америке. Когда началось время перестройки, мне предложили интересный контракт, включающий в себя гастроли и записи с симфоническими оркестрами в Германии и США, а также стать артистом-резидентом музыкального отделения Университета Северного Техаса. Я согласился и ни о чем не жалею. Основал «Товарищество Виардо», которое помогает развитию фортепианной школы среди студентов и педагогов. В моих классах учатся студенты из разных стран Европы, Америки и Африки. Я считаю, что мне повезло, ведь судьба подарила мне встречу с такими выдающимися дирижерами как Китаенко, Мазель, Мета, Спиваков, кроме того, я являюсь профессором Московской консерватории имени Чайковского, в прошлом сезоне много гастролировал как пианист. Дал сольные концерты в Бразилии, Германии, Португалии, Канаде, Польше, Франции и в США. В этот приезд в Киев я дал один мастер-класс и надеюсь, что к следующему конкурсу памяти Горовица привезу сюда и своих учеников.
Уже прощаясь с маэстро, я не удержалась от вопроса, который буквально вертелся на языке все время, пока мы беседовали: находился ли он в родстве с Полиной Виардо, музой Ивана Тургенева? Владимир Владиленович рассмеялся и заметил, что ему часто задают этот вопрос: «У меня с ней родство через ее кузенов. Семейство Полины не признает меня, я думаю, из-за материальных мотивов, возможно, опасаясь, что буду претендовать на часть ее наследства. Хотя формально они отказывают из-за того, что по-французски пишется «Viardot», а в России моему деду, когда выписывали паспорт, то не выговариваемую букву «t» не вписали. Вот и получилось, что моя фамилия в российской транскрипции стала «Виардо». Но я не страдаю от этого.
