В Киеве за Ковжуном прочно закрепилась репутация ироничного
резонера, любящего, словно нехотя, пикировать слушателя удачно построенной
сентенцией или ловко сочиненной метафорой. Но нельзя не отдать ему должного:
маску своей личности Алексей сумел сделать маской культурного персонажа
— колоритного «киевского сноба», телечеловека, способного «с ученым видом
знатока» судить о времени и себе метко и не без таланта. Этот образ сегодня
иногда успешно, а чаще не очень, примеряют на себя многие украинские журналисты,
но сложно выглядеть в «образе Ковжуна» органичней самого Ковжуна — достаточно
вспомнить возникшую в конце 80-х на новорожденном «ТЕТе» одну из самых
достойных музыкальных программ на украинском телевидении «Пост» или же
не так прочно забытую передачу «Малиновый звон», внезапно исчезнувшую с
«Нового канала». Несмотря на долгую и успешную карьеру музыкального обозревателя,
прошлую концертно-продюсерскую деятельность, и нынешнюю — преподавательскую
(Алексей читает в «кульке» будущим режиссерам дисциплину «Музыкальный видеоклип»),
Ковжун упорно открещивается от определения «музыкальный критик»:
— У меня есть одно большое достоинство (оно же моя большая
проблема) — у меня нет профессии. Мало того, я считаю, что критику профессионализм
вреден — ведь музыканты не умеют слушать музыку, а кинематографисты — смотреть
кино. Они высматривают, как это сделано, и не замечают, как это влияет.
Их интересует, что басовая линия плохо прописана или операторская работа
не удачна, а тем временем от понимания ускользает, что, несмотря на все,
вещь сделана настолько здорово, что вызывает щенячий восторг, и все эти
недочеты просто не имеют значения. Меня никогда не интересовала музыка
как таковая, важны были процессы коммуникации, которые в музыке выражаются
звуками, в кино — звуками и картинками, а в рекламе — визуальными метафорами.
Все что я умею — это придумывать и оценивать, иначе говоря, поп-интеллектуал
на перекрестке культурных направлений. В данное время, например, я занимаюсь
рекламой, при этом абсолютно не считаю, что мне пришлось круто изменить
профессию.
— В былые времена интерес к музыке рано или поздно приводил
советского человека на музыкальную толкучку. Скажи, твоя карьера тоже начиналась
с «балки»?
— Конечно. Кстати оттуда же — не только увлечение музыкой,
но и английским языком, и популярной культурой вообще. Балка — это было
место, где собирались люди, не просто досуже интересующиеся популярной
культурой, а отводящие ей значительное место в своей жизни. Сейчас «балка»
— понятие не просто неактуальное, но даже дикое и странное. Когда мы жили
в закрытом обществе, то часто чувствовали себя носителями истины в последней
инстанции, всего лишь потому что читали какого-то не всем доступного Оруэлла
или Солженицына. А сейчас — пожалуйста, в любом ларьке. Это на самом деле
очень здорово. Если у тебя есть возможность всегда купить хоть «Бони М»,
хоть «Астрал Проджекшн» — значит, ты можешь выбирать, кем ты хочешь быть,
и строить себя исходя из внутренних потребностей, а не из ограниченного
социумом набора деталей. С другой стороны, когда все читали, например,
Курта Воннегута — только потому, что именно его переводили, он был доступен,
— то существовала некая общая книга, The Книга. Теперь же такой The Книги
нет. И, с точки зрения творческого человека — это обстоятельство печально
(а еще более печально оно для больших корпораций, которые творческий продукт
впоследствии впуливают потребителю). Сейчас нет кого-то, кто был бы для
всех, суперидола, коим был, к примеру, Майкл Джексон в середине 80-х.
— И это уже окончательный диагноз культуре?
— Думаю, что да. Сейчас вся индустрия развлечений, индустрия
популярной культуры, индустрия культуры вообще подстраивается к тебе, потребителю,
а не подтягивает тебя к чему-то. Поэтому и возникает не один для всех,
а каждому свое. Думаю, что достаточно скоро мы попадем в ситуацию, когда
будут существовать культовые группы или проекты для, допустим, пяти человек.
Эта тенденция способствует разрушению даже такого, казалось бы, незыблемого
понятия, как мода. Этот уникальный код коммуникации, сигнал встречному-
поперечному: «Смотри, я такой же», сегодня оказывается не то чтобы ненужным
— необязательным. Из жизни уходит вынужденный конформизм, а сама индустрия
делает шаг тебе навстречу.
— С какими проблемами в этой ситуации столкнется украинский
шоу-бизнес?
— «Украинский шоу-бизнес» — самое ненавистное мне сочетание
слов, обозначающее некий фантазийный мирок, где люди упорно пытаются реализовывать
лишь свои навязчивые фантазии. Из-за этого у нас складывается в высшей
степени нежизнеспособная ситуация, поскольку здоровые силы шоу-бизнеса
— это публика, которая всегда права. Занимаясь концертной деятельностью,
я сделал для себя один важный вывод: не бывает плохой музыки или плохой
публики — бывает продюсерская ошибка, когда не тем показал не то. Очень
важно, чтобы люди, которые занимаются индустрией развлечений, почаще ездили
в троллейбусе, чтобы знать, что нужно их публике. А украинский продюсер
зажат в узком мирке собственных грез и болезненных желаний, но, как говаривал
дедушка Ленин, «слишком далеки они от народа». И получается, что слушаешь
песню, смотришь фильм, читаешь книгу и думаешь: «А я-то тут причем? Здесь
ничего не говорится о моей жизни», значит песня, фильм, книга пролетели
мимо потребителя. Потому что искусство говорит «трынь», а у тебя внутри
должно отозваться «брынь», а если не отозвалось — значит никакой пресловутой
коммуникации не состоялось. Поэтому украинский шоу-бизнес в своем нынешнем
состоянии мне категорически не интересен.
— А что тебя привлекает в преподавательской деятельности?
— Признаюсь честно, мне самому порой кажется странным,
что будущим режиссерам курс о музыкальном клипе читает человек, не снявший
в своей жизни ни одного. Но я рассказываю студентам, не как делать, а как
и что работает. Ведь музыкальный клип — это довольно сложный жанр. С одной
стороны, чистая и беззастенчивая реклама, мол, покупайте альбом артиста,
приходите на его концерты, любите его, но в отличие от рекламы этот короткий
фильмик — набор визуализированных звуков — смотрят с интересом.
К тому же, преподавая студентам, я имею уникальную возможность
наблюдать за сменами поколений и поколенческих пристрастий.
— Чем же отличаются пристрастия сегодняшних 18-летних
от 18-летних твоего поколения?
— Знаешь, что такое синдром Питера Пэна? Это когда тебе
всегда 16. Мне сложно вспомнить и оценить себя в юности, потому что я не
принципиально изменился с тех пор. Как и тогда, меня больше всего раздражают
псевдоинтеллектуальные увлечения «голыми королями» — заумной казуистикой
а-ля Питер Гринуэй. Мне неинтересно тратить два часа своей жизни на рассматривание
чьих-то болезненных фантазий. Потому что я признаю только один способ взаимосуществования
творца и потребителя: если я покупаю новую книжку за пять гривен, а автор,
условно говоря, развлекает меня на десять, то я запоминаю его имя, чтобы
купить его следующий шедевр. И в этом смысле «Терминатор-2» мне не только
гораздо милей, но и дает намного больше пищи для размышлений, чем какой-нибудь
Вендерс или, упаси Боже, Гринуэй.
— Близкий контакт с будущими украинскими культуртреггерами
вселяет в тебя веру в светлое будущее нашей культуры?
— Если оценивать перспективы коммерческого искусства, которое
мне кажется наиболее интересным — динамичным, демократичным, а потому правильным,
то уверен, что «все у нас получится». К сожалению, в Украине низкая покупательная
способность. Мы не можем себе позволить произвести International Star,
попросту говоря, в доступной форме рассказать всему миру об Украине — наших
привычках, вкусы, пристрастиях, манерах — в силу того, что это требует
значительных вложений. Хотя, конечно, дело не только в раскрутке, но и
в системе продюсирования. В той же Англии любой безработный парень знает,
что можно не пропивать денежки в пабе, а откладывать их, чтобы записать
с друзьями кассету, а потом, за свои же деньги, отправить ее в реккординговую
компанию. И если они кого-то заинтересуют, то парни уже съезжают с пособия
по безработице, ну а попадание в топ-тен — равносильно выигрышу в лотерею.
И система здорово работает: на одной только прошлой неделе в Англии было
выпущено 462 сингла, а по закону больших чисел среди миллиона человек гораздо
больше шансов встретить гения, чем среди трех. Таким вот образом в Англии
появляются «Битлз». В Украине тоже очень скоро поймут, что нельзя бесконечно
привозить чужую Аллу Пугачеву, и методом проб и ошибок начнут наращивать
собственный культурный слой, просто потому, что в долговременном плане
это выгодней. У нас нет других вариантов. За последние пять лет у нас все
стало значительно лучше — все: набор продуктов в магазинах, возможности
отдохнуть, местная сцена, рекламные плакаты, телевидение… Значит, это закономерный
и необратимый процесс. Я не исключаю, что, как это было у старика Некрасова:
«Жаль это время прекрасное, уж не увидеть ни мне, ни тебе». Но ведь не
это важно.
