Начало в №54, от 28.03 2000
Как я уже говорил, спор между олигархами, а особенно между Березовским и Чубайсом, является экзотическим эпизодом, но не таким экзотическим, как выдвижение Путина преемником Ельцина. Березовский смотрел на мир сквозь призму своих собственных интересов. У него нет проблем с подчинением судьбы России к ним. Он действительно верил, что он и другие олигархи купили правительство, оплатив переизбрание Ельцина, а теперь правительство отказывается от своего слова, разрешив честный аукцион относительно «Связьинвеста». Он был решительно настроен сбросить Чубайса за измену. Когда я предупредил его, что этим он выбивает почву у себя из- под ног, он ответил, что у него нет выбора; если он проявит слабость, он не выживет.
Я не мог этого понять тогда, но в ретроспективе времени это утверждение выглядит совершенно логичным. У Березовского не было возможности перейти к законному капитализму; его единственный шанс на выживание состоял в создании паутины незаконных связей, в которые он впутывал людей. Его влияние на Ельцина объясняется теми незаконными услугами, которые он предоставлял его семье. Например, он сделал зятя Ельцина руководителем Аэрофлота, чьи прибыли в твердой валюте переводились на счета швейцарской компании под названием «Форас», что означает написанное вместе английское «for us» — «для нас» (как мне объяснили). Это дало ему власть над Ельциным, которой не было ни у одного олигарха. Березовский также держал под влиянием Чубайса, и когда ситуация стала критической, он без сомнений использовал свой компромат. 90 000 долларов США, полученные Чубайсом в качестве гонорара за ненаписанную книгу, стоили ему временного отстранения от власти.
Эти знания помогают мне проанализировать современное положение вещей. Березовский и семья Ельцина искали пути обеспечения своей неприкосновенности, которой они пользовались во время президентства Ельцина. Они использовали много путей, некоторые из них выглядели довольно смешно. В одном из случаев, по наушению Березовского, Ельцин информировал спикера Госдумы о намерении назначить Николая Аксененко премьер-министром, но после вмешательства Чубайса Думе был официально предложен Сергей Степашин. Впоследствии Степашина освободили от должности. Положение Березовского стало очень опасным после того, как в 1999 году вспыхнул скандал об отмывке российских нелегальных денег в американских банках. Он понял, что не сможет найти убежища на Западе. Так или иначе, ему нужно было найти преемника для Ельцина, который бы защитил его. Вот когда зародился план выдвижения кандидатуры Путина.
Во время перелета из Сочи в Москву Березовский рассказывал мне истории о том, как он подкупал полевых командиров в Чечне и Абхазии. Поэтому, когда Шамиль Басаев вошел в Дагестан, эта история мне показалась нечистой. Показателем для меня стал вопрос: выведет ли войска Басаев в срок, назначенный Путиным? Он сделал это. И даже после этого я вряд ли поверю, что взрывы жилых домов в Москве являются частью плана для того, чтобы оправдать войну. Это было бы слишком дьявольской выходкой. Это не стало бы чем-то уникальным — российская история изобилует случаями преступлений, совершенных агентами-провокаторами — от Азефа до убийства Кирова, использованного для оправдания сталинских чисток — но эти взрывы оказались бы беспрецедентным явлением, если бы были из этого разряда.
Но все же исключить такую возможность я не могу. С точки зрения Березовского, это выглядело бы логичным. Это не только позволило бы избрать президента, который обеспечит неприкосновенность для Ельцина и его семьи, но также дало бы Березовскому инструмент контроля над Путиным. Пока мы не имеем фактов, которые бы отрицали эту гипотезу.
В то время, как мы никогда не узнаем правды о взрывах в Москве, без сомнения, именно война в Чечне двигала Путина к победе. Я считаю этот факт очень неутешительным. Во время первой чеченской войны в 1994-1996 годах, население России переживало по поводу разрушений и страданий, причиненных вторжением в Чечню. Протесты солдатских матерей и правозащитников, наподобие Сергея Ковалева, помогли приблизить переговоры и урегулирование. Теперь же реакция населения является абсолютно иной, чем пять лет назад. Несомненно, ответственность за это в большой мере лежит на чеченских террористах. Они брали в плен сотрудников благотворительных организаций и журналистов, требовали за них выкуп и неоднократно убивали заложников. Фред Къюни, герой Сараево, погиб именно так. Немного осталось людей, которые бы хотели помогать чеченцам или рассказывать об ужасах, которые они пережили. Эти общественные настроения стали инструментом для умелого манипулирования против чеченцев. Отношение россиян, изменившееся за эти годы, доказывает этот факт.
В начале пост-Горбачевских времен у россиян сложилось абсолютное неприятие насилия. В те времена проливалось очень мало крови и в очень немногих случаях людей избивали до смерти: в Тбилиси, Литве, а позднее при осаде Думы в 1993 году общественное мнение обращалась против тех, кто осуществлял насилие. Но теперь это не так. Избрав Путина президентом в марте, россияне станут еще более причастны чем когда-либо к кровавой резне в Чечне.
Существует теория, что жертва насилия сама становится способной к насилию. Этот случай срабатывает на материале уголовных преступников, но также можно его использовать на почве этнического насилия. (См. Ричард Роудз, «Почему они убивают: Открытие независимого криминолога» (Knopf, 1999)). Сербы в течение длительного времени считали себя жертвами, и Милошевич смог использовать это чувство для осуществления этнических чисток. Что-то подобное сейчас происходит в России.
Путин попытается отстроить крепкое государство и может преуспеть в этом. Во многих аспектах такое развитие событий будет желаемым. Как научил опыт России, слабое государство может представлять угрозу для свободы. Сильное государство является необходимым для функционирования рыночной экономики, которой необходима сила, устанавливающая правила игры. Выполнив переход от грабительского до законного капитализма, Путин может стать автором экономического возрождения; вот тогда мои инвестиции в Россию — в том числе «Связьинвест» — начнут приносить прибыль.
Но государство, которое строит Путин, вряд ли будет основано на принципах открытого общества. Скорее всего, что оно будет базироваться на ощущениях деморализованности, унижения и растерянности россиян. Оно будет эксплуатировать ощущение ужаса, которое появилось у россиян после взрывов жилых домов. Это государство будет стремиться установить власть государства в частной жизни населения и упрочения величия России в мире. Точные прогнозы невозможны, но все идет к тому, что новое правительство будет авторитарным и националистическим. Об этом свидетельствует один из первых шагов Путина — отказаться от альянса с партиями Явлинского, Гайдара и Чубайса и договориться о поддержке со стороны коммунистов. Для меня является очевидным одно: перед нами открывается перспектива, которую можно было бы предотвратить, если бы открытые общества Запада сами твердо следовали бы принципам открытого общества.
В своей прощальной речи Ельцин просил прощения у россиян:
«За то, что много наших надежд не оправдалось. За то, что много вещей, которые казались простыми, оказались сложными. Я хочу попросить прощения за то, что не смог оправдать надежды многих людей, которые верили в то, что мы сможем одним прыжком перенестись из серого тоталитарного и загнивающего прошлого в светлое и цивилизованное будущее. Я сам верил в это. Но так не вышло. В некотором смысле я был слишком наивен».
Ельцин не сказал о том, что он и многие другие верили в Запад, но Запад не оправдал их, очевидно завышенных, надежд. Я могу говорить только за себя. Сначала я считал, что западные государственные деятели просто не понимают, что происходит. Желание Горбачева изменить систему было слишком красивым, чтобы быть правдой, поэтому они хотели проверить это. Они устанавливали барьеры, и когда Горбачев преодолевал их, они ставили барьеры еще выше. Со временем они были вынуждены признать, что перемены происходят, но в то же время абсолютно потеряли уважение к России, как к сверхдержаве. Они начали относиться к россиянам как к попрошайкам. Благодаря закону Нанна-Лугара, они нашли деньги для поддержки ядерного разоружения, но больше ни на что. Я вспоминаю российского экономиста, который разговаривал в самолете с Государственным секретарем Джеймсом Бейкером на протяжении пяти часов, безуспешно уговаривая его о помощи во время полета в Сиэтл.
Я также помню, как главный единомышленник Горбачева Александр Яковлев рассказывал мне, какое унижение он испытывал во время контактов с американцами. К сожалению, я пришел к выводу, что концепция открытого общества для целого мира не волнует Запад. Если бы такая заинтересованность существовала, процесс перехода все равно был бы болезненный, со многими ошибками и диспропорциями, но во всяком случае он бы двигался в верном направлении. Россия могла бы стать действительно демократической страной и настоящим другом США, как это произошло с Германией после второй мировой войны и Плана Маршалла. Сейчас мы имеем дело с другой перспективой.
Мой фонд продолжает очень активно действовать в России и получает хорошую поддержку от российского общества. Мы основали тридцать два компьютерных центра в российских провинциальных университетах. Это помогло развитию Интернета в России; он-лайн информация появляется в качестве альтернативы прессе, которую все больше запугивают. В большинстве наших последних программ мы настаиваем на совместном финансировании со стороны местной власти. Например, мы поставляем книги в пять тысяч местных библиотек и требуем в первой год 25% их стоимости, во второй год — 50%, третий год — 75%; и мы действительно получаем их. Когда мы хотели внедрить реформу образования в шести областях, пятнадцать обратились к нам с просьбой о совместном финансировании. Я намереваюсь поддерживать деятельность фонда в России до тех пор, пока он имеет поддержку со стороны общества и имеет возможность функционировать. Стремление к открытому обществу является тем огнем, который невозможно погасить даже сталинским террором. Я уверен, этого не будет в России, каким бы ни было ее будущее.
