В последние годы перед большинством из нас встала очень сложная и персональная проблема — выжить. Такая проблема могла, конечно, возникать также в минувшие времена, но тогда, еще так недавно, от нас самих зависело очень немногое. Сегодня же, как ни крути, почти все. От нашей энергии, изобретательности, трудолюбия и гибкости ума. Не в последнюю очередь также — от наших потребностей, иными словами, от тех требований, которые мы сами предъявляем к жизни. Одним достаточно просто не умереть с голода, ради чего не нужно особо ломать голову. Другим главное — сберечь свое былое достоинство, как они его понимают; такие люди будут скорее голодать, чем возьмутся за что-то, с их точки зрения, унизительное. Оно, возможно, и ничего, но вместе с ними часто страдают другие люди — их дети, родители. Есть среди нас и такие, которым в этой жизни нужно очень много и в погоне за этим «много» они теряют еще больше, порой все.
Можно избрать путь, который очень ценят философы всех времен, а именно — средний. То есть, выжить, но выжить достойно и честно, что всегда означает — своим трудом. Какой бы он ни был и как бы ни было его много, только бы обеспечивал определенный (достойный) уровень благосостояния семье, детям. Именно о таком человеке пойдет сегодня рассказ. С его героем я познакомилась случайно, ожидая своей очереди под окошком будки тогда неизвестного мне сапожника на Оболони. Он в тот момент обсуждал со старенькой бабушкой детали ремонта очень старых ботинок. Бросилось в глаза, как доброжелательно и заинтересованно он с нею разговаривал и как потом назвал плату, которая, очевидно, никак не соответствовала работе, потому что те ботинки нужно было не ремонтировать, а восстанавливать, как птицу Феникс из пепла. Когда успокоенная бабушка пошла своей дорогой, мы с хозяином будки разговорились и вскоре у меня вызрело намерение взять интервью у этого человека — у Виталия Петровича Гомона, оболонского сапожника.
— Скажите, уважаемый господин Гомон, часто ли приходится выполнять такой сложный ремонт, как у тех ботинок?
— К сожалению, часто. Бывает, приносят обувь, от которой целыми остались только шнурки, все другое нужно к ним добавить. Особенно жалко старых людей и молодых девчонок. Видишь, что это у нее единственная модная обувь, что она долго на нее собирала деньги, а другую не за что купить. А качество — ну, вы знаете, какое теперь. Все норовят обмануть друг друга — только бы блестело на момент продажи. Вот и стараешься что-то придумать: делаешь заплаты в виде художественной аппликации или прикрываешь новые швы каким-то стальным украшением. А сколько безнадежных супинаторов я восстановил! Иногда сам удивляюсь, как это у меня получилось. От окошка все отходят удовлетворенные. Случаются, правда, и такие, что и «спасибо» не скажут.
— Вы, очевидно, всю жизнь занимались сапожным ремеслом?
— Нет. Имею среднее техническое образование, закончил железнодорожный техникум, 20 лет проработал на оборонном заводе — когда-то «Коммунист», теперь «Радар». Занимался электричеством, точной механикой. Большой коллектив, оборонные госзаказы. Интересная случалась работа. Казалось, что другой жизни и быть не может. Но и в те времена вынужден был подрабатывать всяким ремеслом — плотничал, ремонтировал электроаппаратуру — собирал деньги на квартиру, на мебель, на детей. Помогал и помогаю родителям в селе.
Когда украинская оборонка начала умирать, пришлось туго. Я, впрочем, недолго ждал у моря погоды, не слонялся по цехам, как тень. Начал искать выход — за что только не брался. Бывало такое, что вместе с женой по ночам убирали железнодорожные дворы, составы, чистили рельсы, перроны.
А многие мои коллеги до сих пор на заводе, хотя язык не поворачивается сказать, что они там «работают» — ни работы, ни заработной платы, ни надежды. И так годами — чего-то ждут, с утра до вечера ругаются, растравляют душу обидами. Особенно держатся за завод люди с высшим образованием и с важными должностями (сегодня эти должности как бумажная корона на голове). Апломб, амбиция: «Я, старший инженер — с моим опытом, с моими заслугами и пойду куда- то в батраки (или в продавцы, или в купцы, или, кстати, в сапожники)!» Так и сидят на своем престиже и очень часто на шее жены. Не в состоянии поставить на ноги собственных детей. Некоторые спиваются, без работы совсем опускаются.
Мне очень повезло — вся моя семья — жена и двое сыновей — в каждое мгновение готовы на любую работу. Чего только не пробовали, за что не брались — пирожки пекли, квартиры ремонтировали. Теперь вот завел «предприятие», ремонтирую обувь — без выходных, без праздников, с утра до позднего вечера. Хорошо, что семья помогает. Часто вечером приношу домой мешок обуви, жена всю ночь сидит и шьет, чтобы к утру все было готово. Днем к окошку подходят клиенты — «битте-дритте», все сделано, как обещано, как часы.
Спрашиваете, как я отношусь к своей новой профессии? Хорошо. Сколько технических проблем приходится решать! Когда только начинал, то до многого приходилось своим умом доходить, снова «велосипед изобретать». Иногда ночи не спал — думал, как сделать то или иное. Порой начинает казаться, что я родился именно сапожником. Подозреваю, впрочем, что если бы я был приставлен к какому-то другому делу, скажем, ремонту квартир или бытовых механизмов или работал бы по дереву (это я всегда очень любил), то было бы то же, что и с обувью. Моим рукам, похоже, все равно, чем заниматься.
— Не планируете ли вы, Виталий Петрович, расширить свое небольшое производство, открыть хорошее ателье, закупить современное оборудование, взять несколько подмастерьев?
— Сейчас такое время, что лучше не планировать. Конечно, хорошо было бы иметь ателье, а главное — полный набор необходимых инструментов, которые сейчас не могу купить, до сих пор не заработал. Поэтому приходится многое делать вручную. Особенно не хватает специальной швейной машины. Есть такие немецкие — очень хорошие. Правда, ситуация с налогами, с законами о малом предпринимательстве остается до сих пор такой, что лучше «не высовываться». Как сейчас у меня с налогами? С каждой заработанной сотни гривен выплачиваю налогов и в Пенсионный фонд более 50 гривен. Правда, вычитают те суммы, которые пошли на закупку материала.
— Скажите, пожалуйста, нормальная ли складывается ситуация вокруг ремонта обуви? Защищены ли вы властью от рэкета, от давления монополии?
— Какая там защита! В городе действует глобальная монополия (не буду уточнять подробности) — все районы плотно заставлены мастерскими, принадлежащими единому «центру». Меня обложили со всех сторон! А люди ведь не знают, что к чему, не сразу разбираются, кто как работает. Потому что в тех «монопольных» мастерских сидят наемные работники на ставке. Им чем меньше работы — тем лучше, как в старые времена. Я смотрю на своих соседей: половину времени закрыты — то болеют, то пируют. Опасность исходит не только от конкурентов, ведь есть еще хулиганы и воры на нашу голову. Выручает не власть, которая должна отрабатывать те налоги, которые мы ей выплачиваем, выручают — рэкетиры. Для людей, подобных мне, это единственная гарантия хоть какого-то покоя, нормальной работы. Нужно признать, что со мной они обходятся по-божески — рассчитываюсь всегда работой. Но когда есть какие-либо проблемы с окружением, то достаточно позвонить по телефону своим «опекунам», и все мгновенно становится на место. Обращение же в соответствующие государственные органы никогда не приносит немедленных практических результатов.
Возможно, кто-то не поверит, но я считаю свое занятие весьма интересным — постоянно какие- то новые виды работ, нужно что- то придумывать, конструировать. Часто приходят клиенты, которым уже отказали несколько мастеров; тогда появляется чистый азарт, спортивный интерес: они не могут, а я могу. Логика в голове такая: если когда-то человек это сделал, то и я должен. Что, у меня руки не оттуда растут? Поэтому люди идут ко мне во второй раз, в третий раз. Греет понимание того, что ты всем нужен, что результаты твоей работы всегда незамедлительны и видимы. Не знаю, как кто, а я это очень ценю.
Бывает, вспоминаю оборонный завод — чем я там занимался, скажите на милость? На какую такую пользу работал? Как в том старом анекдоте — за что бы ни брались, а все равно получается автомат Калашникова. Иногда, когда очень устаю, лезут в голову мысли, что так, как я, люди жить не должны — работа, работа, только работа и опять работа. И мир — через маленькое окошко. Должно же быть в этой жизни и немного солнца. Дождусь ли?
Киев, Оболонь, «Ремонт обуви»
