По бесконечной степи, далеко от торного пути, вдоль чуть
заметной запущенной колеи двигался одинокий экипаж. Ехал он прямолинейно
и вперед, ведь в степи дороги всегда прямые, а все направления — равноценные.
Птицы, впрочем, наблюдали за траекторией экипажа с некоторым изумлением.
С высоты их полета было хорошо видно, как повозка брала то влево, то вправо,
а иногда ни с того ни с сего поворачивала по собственных следах назад;
бывало и так, что странники старательно описывали изрядную окружность,
на что уходило несколько дней.
В повозке ехали двое — пассажир и ездовой (он называл себя
«водителем», от немецкого «фюрер»). Пассажиром был крепкий, еще не старый
человек. В начале путешествия он обычно лежал на своих котомках и мешках,
глядел в небо, мечтал, вдыхал степные ароматы. Или же сладко спал. За долгое
время путешествия, впрочем, настроения пассажира успели сильно измениться.
Так как вскоре оказалось, что повозка лишена всяких удобств, что кучер
везет не совсем так, как договаривались на старте, а дороге нет конца.
А нескончаемые дорожные «сюрпризы» превратили путешествие, обещавшее столько
удовольствий, в сущий ад.
Началось все с того, что потеряли колесо и не сразу заметили
потерю, а когда опомнились — слишком далеко было возвращаться. Кучер принял
решение — ехать дальше на трех колесах, хоть после этого обоих бросало
в повозке так, что зубы изо рта сыпались. Потом порвались гнилые вожжи,
кони понесли и вывалили пассажира в какой-то глубокий овраг, из которого
тот едва выбрался. Кони, вообще, вели себя как-то странно, — может из-за
того, что дышло скорее напоминало ствол зенитной пушки, чем часть повозки.
Пища, заготовленная в дорогу, давно закончилась, вода попадалась в степи
нечасто; зимой донимал холод, летом — жара. Можно ли было все это предусмотреть,
пускаясь в путь?
В конечном счете, пассажир начал сомневаться в том, что
они едут туда, куда уговаривались, и что едут по правильному пути. Чаще
всего эти мысли приходили ему в голову в тех редких случаях, когда повозка
на трех колесах случайно выползала из степи и приближалась к торному пути;
тогда можно было видеть многочисленные, блестящие экипажи. Все они на безумной
скорости летели в том самом направлении, которое с такими усилиями находил
кучер в буераках степи.
Тогда пассажир начинал роптать, требовал показать ему карту
(хотя что он мог там понять?), домогался «хлеба и зрелищ», а особенно —
четвертого колеса. В ответ на эти вспышки ездовой обычно вынимал из сундучка
гармонию и начинал задумчиво петь старинную песню о своем беспокойном сердце.
Слова протеста тонули в волнах музыки, и вскоре пассажир начинал поневоле
подпевать, так как он, следует заметить, отличался незаурядной музыкальностью.
Проблемы, тем не менее, оставались. Последнюю надежду пассажир возлагал
на почтовую станцию, на которой путешественники меняют коней. Там была
возможность заменить и кучера; оттуда уже рукой подать до станции назначения.
И вот, наконец, почтовая станция. Не успела знакомая повозка
заехать во двор, как ее окружило множество ездовых — каждый предлагал свои
услуги, каждый хвалил свою повозку, скоростную и комфортабельную; почти
все размахивали схемами самого лучшего пути до конечной станции. Пассажир
не знал, кого слушать, кому верить, кого избрать, и начал себе размышлять
таким образом: «Всех этих я вижу впервые. Что я о них знаю? Почему я должен
им верить? Может это разбойники с большой дороги? «Своего» я мало-мальски,
но все- таки проверил; достаточно того, что до сих пор остался живым. Точнее
сказать, почти живым».
Его старый ездовой тем временем быстро вынул гармонию и
во весь голос, изо всех сил растягивая меха инструмента, затянул знакомую
песню о сердце, заглушая ею все предложения, условия, варианты. Пассажир
все еще сомневался. Пока не вспомнил, что придется слезать с повозки (трехколесной),
к которой так привык, а к тому же, перегружать в другой экипаж все свое
имущество. Представил себе, как обременительно будет приспосабливаться
к манерам нового кучера, каждое движение или слово которого может оказаться
неприятной неожиданностью. Потом он горько вздохнул, почесал затылок и,
лежа в старой повозке, начал подпевать ездовому. Вскоре оба двинулись в
Дикую Степь. На трех колесах.
