Мастер пришел в кино в беспокойные 30-е годы. Беспокойство в квадрате, в кубе: вертелся в водовороте мир, порождая Аденоида Хинкеля (как назвал его другой режиссер), бурлила Франция, как буриданов осел — между призраком свободы и искушением милитаризма. Лихорадило и французское кино, на которое стремительно наступал дядя Сэм со своим Голливудом (поэтому производство отечественной «фильмы» внезапно сократилось на 30 процентов). Знакомая ситуация? Немало режиссеров эмигрирует за океан, кое-кто сидит без работы. Жорж Малье — человек-легенда, первый режиссер в истории «последней музы» — торгует на базаре игрушками (именно в 30-е его отыщут, вытянут для шумного юбилея, который совершенно ничего не изменит в его судьбе). Но — «место — молодым» (название статьи самого Карне, который пять лет отдал журналистике). Юный нахал-парижанин бежит из отцовской мастерской столяра, долго перебивается на ассистентских хлебах. До тех пор пока один из мэтров не исчезает со съемочной площадки. На день, всего на день — но этого оказывается достаточно, чтобы его помощник, который до этого занимался рекламной продукцией, успел снять гениальный эпизод. Что-то подобное когда-то было с Леонардо да Винчи, который дебютировал, нарисовав ангела на полотне своего учителя. Творческое возмужание Карне было внезапным, словно вскипание молока на быстром огне. (Угасание таланта, к сожалению, — тоже).
Привычка к установившимся терминам (таким, например, как «поэтический реализм») препятствует увидеть очевидные вещи. Например, что у Карне жестокости — не меньше, а больше, чем поэзии. Реализм его создается на лезвии бритвы. Часто — с уголовным привкусом. (Поэтому на склоне жизни экранизировал Карне Жоржа Сименона; «Три комнаты в Манхеттене» 1965 г. — не о комиссаре Мегре, а о любви, но...) Смерть слепо идет за большинством его героев («Набережная туманов», «День начинается», «Вечерние посетители», «Тереза Ракен», «Обманщики» и пр.). Жан Габен остервенело бьет кирпичом по голове своего соперника, Мишеля Симона (между прочимым, в реальной жизни — не только актера, но и советского агента: тотальный детектив!)
Продюсеры «Набережной туманов» были так шокированы этим эпизодом, что немедленно вырезали его. Но режиссер настоял на его возврате. Не забывайте, что история эта происходит в 1938 году — и обычаи в кино более манерные, нежели на улице.
А как вам нравятся два негодяя-оригинала (обоих сыграл в 1936—37 годах Жан-Луи Барро)? Длинноногий горбун-преступник, сноб Верблюд, который пьет только молоко и не прикасается к женщинам («Женни»), мститель-вегетарианец — убивает только мясников! — следовательно, предшественник радикальных «зеленых»? («Смешная драма»). Или же — хлюст-пижон Люсьен, с эсэсовской элегантностью отправляет на тот свет габеновского дезертира («Набережная туманов») — и Дьявол, в образе которого французы в 1942 году угадывали фюрера («Вечерние посетители»), тот так и говорит: «могу весь мир держать в своих руках», мир не мир, но весь замок с его обитателями он усыпляет на смерть без всяких колебаний. (Бестыдство доброго и злого — примечательная черта «поэтического реализма»). Следовательно, не удивляешься, когда видишь, что и положительный герой («День начинается», одна из лучших ролей Жана Габена) ведет себя, словно адепт pulp fiction. Его реальный прототип — механик Арсений Балазен выстрелил в своего приятеля, который пришел к нему в гости, а потом стал отстреливаться от «копов», которых во Франции называют «коровами», пока его не выкурили дурманным газом. Но, герой Габена успевает наложить на себя руки — но и это не объясняет абсурдности его поступка.
«Игра с огнем» и один мертвец есть в фильме «Обманщики» 1958 г. (где на втором плане мерцает еще очень юный, сопливый и неизвестный Жан-Поль Бельмондо. Карне его и открыл, как в свое времени открыл Франсуа Перье в 30-е годы — будущего адвоката Терразини в сериале «Спрут»). Пожилой Карне обвиняет во всем развращенную, циничную молодежь. Точнее — ее недостойных представителей — которые через год-полгода действительно «совершат преступление»: «новую волну» в кино, и это по-настоящему отодвинет Марселя Карне на второй? — четв ертый, пятый план в искусстве. Хотя и не настолько, чтобы помешать успеху последней ленты «Убийцы именем порядка» в 70-е годы. Фильм пришел к зрителю, когда Франция была возбуждена «делом Тевенена»: полисмен замучил до смерти на допросе мужчину, к тому же — невиновного, и суд его (в кино, и в жизни) оправдал. И снова Карне остается неисправимым романтиком (если угодно «поэтическим реалистом»), заставляя декламировать возвышенные монологи комиссара полиции и проститутку. Тогда всех это удивляло — и режиссера — в который раз! — упрекали за «болезненное целомудрие».
Сегодня, устав от блатной «фени», которая затопила кино — уже далеко не «искусство» — я рад приветствовать высокую условность мастера.
Значительно интереснее, когда в «Детях райка» (1944) встречаются «плохой парень» и «плохая девушка», плохой персонаж и актриса-предательница. «Плохой парень» — элегантный преступник Ласенер, который в финале убивает своего соперника в турецких банях. Персонажем он является второстепенным, но его одноименный прототип — несмотря на свои мелкие правонарушения (не убийство, а попытка убийства) таки остался в истории как «Манфред темных кабаков», так назвал его Теофиль Готье, который посвятил сонет... его мумифицированной руке. Ласенера гильотировали в 1836 году; философ Мишель Фуко так комментирует конец: «администрация тюрьмы вынуждена защищать его от узников, которые пытались с ним поквитаться, и только высший свет устроил ему перед казнью торжества...»
Актриса-предательница — Арлетти, в 20-х годах — бывшая манекенщица, ее Карне снимал достаточно часто, и даже хотел пригласить старушку в фильм «Корм для птичек», но Арлетти внезапно ослепла. Во время оккупации у нее был роман с атташе немецкой амбасады, в 1945 году ей это «припомнили». На какое-то время актриса оказалась за решеткой, а потом на три года вынуждена была забыть о всяком кино. В фильме же Арлетти — воплощение гальской легкомысленности, «шампанской» неожиданности, настоящий эльф любви и чувственной шаткости.
Взаимоотношения между искусством и жизнью своей непредвиденностью ставят в глухой угол даже авторов романов. Романтика и поэзия — это мы видим на примере творчества Карне — иногда наводненного уголовной хроникой. Другое дело, что к ней они не сводятся, и ею они не заканчиваются. По-видимому, сегодняшние синефилы не могут простить этого автору, который не закрывал глаза на темное в жизни, и знал ему место в творчестве. Поэзия — перевесила. Но сегодня поэзию почитают мало, и Карне давно кажется старомодным. Ленты его иногда украшают телеэкран — и, как минимум, втрое реже, чем Хичкок. Может, потому, что юбилей первого — все-таки неполный, и до круглой цифры не хватает десятилетия?
