Кто сегодня в художественном мире не знает Павлова? Вопрос риторический, ибо ответа не требует. Знают, и... боятся. Язык — острый, как коготь зверя: «СХ Украины морально деградировал... Выставки — братские могилы, духовные навозные кучи постбольшевистской эстетики... Художник потакает потребителю, проявляя лакейские наклонности... Он стал халявником, балаганной личностью...»
Выбор самого Павлова — тотальное неудобство по отношению к зрителю. И — уединение («Я — за художников, которые исповедуют культ уединения творческого акта, несут свое непреклонное бремя священно и величаво»). В кругу современной украинской абстракции, где почти все группируются, спариваются, сбиваются во фракции, он выглядит язвительным отшельником, который чуждается толпы — но не в силах эту толпу не замечать.
Хотя Павлов свел счеты с реализмом задолго до эпохи «разрешенной свободы» (за это ему — мое искреннее уважение), однако на его примере убеждаешься, что курс на абстракцию, который был взят в конце 80-х годов большинством наших художников, для многих из них закончился тупиком, в лучшем случае — топтанием на месте. Еще и сегодня абстракция в Украине продолжает мессианские претензии на Царство Великих Идей (как Павлов прорицал: искать «лик Творца и воспевать Бога...»). Сказал бы просто: комфортное цветовое пятно на стене в тон обоев с цветочками (на Западе уже смешно звучали бы иные формулировки). Мещанство? Пусть так, но хотя бы не возведенное в ранг высоких идей. Критик сравнивает картины Павлова с «вулканом». Странные, однако, его взрывы: лава извергается и застывает в одно и то же мгновение; мы — ее жертвы. Преобладает антрацитовый тон, из-под наслоений которого несмело звенят струи фиолета («Интенция»). Нерасчлененный, бурный хаос делает невозможным какой-либо намек на артистизм — так откуда здесь «Арабески»? «Шум раковины» — как грохот стальных катков. «Сияние леса» — светит, но не греет. «Диалоги с бесконечностью» (несколько закорючек серого цвета) — заканчиваются не начавшись.
Павловская абстракция желает глаголить и прорицать, находить какие-то неведомые дороги там, где давно проложен асфальт. Архитектор по образованию, Павлов строит живописные конструкции, которые, словно сооружение в «Бессмертном» Борхеса, — «без окон, без дверей» — не заглянешь, не выкарабкаешься. Но какая радость понимания охватывает, когда наконец увидишь в его «Звукоряде» силуэт цыпленка в колпаке (хоть что-то наконец дошло!)
Безусловное преимущество выставки, состоявшейся в КСХ, — вход на нее был свободен для всех. В окне — авторский плакат и вдумчивый портрет Параджанова (каковые заслуживают наивысшей оценки). В залах — иное.
Ну, не люблю я такой абстракции, что поделаешь. В конце концов, она отвечает мне взаимностью.
