Молодежь, соблазненная посулами маэстро пустить всех желающих в зал театра оперетты, где режиссер «наколдовал» томную сюиту для актерского дуэта — маститого Евгения Паперного и пока безвестной среди театралов Татьяны Стрельбицкой, напоровшись на свирепое сопротивление местной администрации, учинила сущий митинг, завершившийся после дружного скандирования имени модного кумира выбитой дверью и активными и жесткими действиями охраны, ловко устранившей из толпы зачинщиков скандала и препроводившей их в милицейский «воронок».
По свидетельству очевидцев, сам Роман Григорьевич внимал звону разлетающихся вдребезги стекол с почти экстатическим блаженством. Собственно, это и понятно. Что лучше подтверждает славу, чем беснование и безумный восторг почитателей? Виктюк же, похоже, достиг в Киеве пика обоготворения. Обожание толпы достигло апогея, что проницательного и дьявольски умного Виктюка, возможно, должно бы и насторожить. Не потому, что мода — капризна (вычурные и пряные сценические фантазии режиссера всегда будут находить яростных приверженцев), но просто из-за непреложности закона, согласно которому за достижением кульминации неминуемо должен следовать спад. Признаки зрительского охлаждения ко все более тавтологичным сценическим сочинениям маэстро легко угадывались, кстати, и на премьерном представлении «Любовника». Уж слишком контрастировала апатичная, как на психотерапевтическом сеансе, атмосфера в зале возбужденному ажиотажу той же публики у входа в театр.
Что же случилось? Досужие слухи, с усердной мстительностью распространяемые в театральной среде, о том, что, дескать, Виктюк беззастенчиво халтурил в новом спектакле и ставил его чуть ли не по телефону, хотелось бы сразу опровергнуть. Виктюк — подлинный (вот уж, действительно, на зависть его недоброжелателям) профессионал, к тому же, в отличие от легиона местных кустарей, пекущийся о своей репутации. Если он уж решается отвечать именем на афише за сделанное, то уж не сомневайтесь — мастерил его честно и добросовестно. Кстати, и в «Любовнике», который изготавливался, если не врет театральная молва, для ублаготворения творческих амбиций жены продюсера спектакля (сюжет, в сущности, лирический — спросите себя честно: вы продадите квартиру, чтобы утолить прихоть любимой?); так вот свой гонорар режиссер, безусловно, заработал. Дабы выгоднее «подать» исполнительницу, он придумал поистине беспрецедентное решение: погрузил сценическую площадку практически на все действие в полумрак, заведомо избавив актеров от сложностей прихотливой, подробной, изощренной психологической игры. А для выражения «чувственных нюансов» находчиво, хотя и воспользовавшись достижениями технического прогресса в виде радиомикрофонов, оставил партнерам на сцене только голос. Хотя предпочтительнее сказать шепот. Сладкий, воркующий, томный, исступленный, жадный. Ну, конечно же, эротичный. Партитура этого страстного вздыханья и пыхтенья, иной раз смущающая своим едва ли не «порнографизмом», разработана Виктюком безукоризненно и, во всяком случае актрисой, воплощена истово, что свидетельствует если не о ее таланте, то уж об упорном характере точно.
Виктюк, в принципе, скроил «Любовника», констатирую это не впервые, по им же запатентованным моделям. Его оригинальные специи в аранжировке любого театрального блюда хорошо известны: нарочитая плавность движений и жестов, алогичные восклицания, перемежающие старательную заторможеность речи, экстравагантность сценических костюмов, с исключительным вкусом подобранный музыкальный аккомпанемент действию и обязательная пикантность — сценических ситуаций, реплик, поз. Этакий едва уловимый, как запах хороших духов, аромат порочности. И если публике это начинает слегка надоедать, то не стоит ее за это винить. Она не противиться магии виктюковских фокусов, а просто настолько досконально изучила все пасы знаменитого театрального престидижитатора, что они на нее постепенно перестают действовать.
В содержание же виртуозных экзерсисов маэстро, похоже, никто из зрителей даже не собирается углубляться. Вроде бы от гипнотируемого это и не требуется. И вот в который раз слышишь от виктюкофилов восторженное блеянье: «О, красота! О, любовь!». «Любовь — это теловычитание», — одарил фееричный маэстро афоризмом на фуршете по случаю премьеры одну из своих поклонниц.
Сентенция настолько же изящная, насколько и двусмысленная, хотя бы потому, что по законам антиномии предполагает наличие скабрезного мотто о «телосложении». Впрочем, даже декларируя формулы «духовной близости», режиссер из спектакля в спектакль продолжает доказывать, что достигнуть ее можно исключительно через порок. Так и в «Любовнике» героям-супругам, дабы просто физически соединиться, необходимо неоднократно предать друг друга, да еще при этом выпотрошить перед партнером всю хмурь и пакость своей души.
«О, любовь», — вздохнем напоследок и мы, с почтением взглянув на хитро прищурившегося маэстро.
