Инстинкт самосохранения, безошибочно подсказывавший номенклатуре,
как начать и когда завершить «перестройку», как взяться за «перестройку
государства» и чем привлечь к этому прибыльному бизнесу своих оппонентов-оппозиционеров,
неожиданно (во всяком случае, на первый взгляд) не сработал. Ведь куда
логичнее было бы дать премию Шевелеву, нежели не дать, — хотя бы для того,
чтобы увеличить вес самой премии, очень скомпрометированной в предыдущие
десятилетия, а следовательно, и вес предыдущих лауреатов, которые рядом
с Шевелевым (Калинцем, Стусом, Светличным) могли бы чувствовать себя теперь
почти настоящими писателями и художниками, ничем не хуже тех, кого они
двадцать-тридцать лет назад распинали, порочили, уничтожали или, в лучшем
случае, замалчивали.
Интуиция, душеспасительно нашептывавшая усамостийненой
номенклатуре наградить Госпремией покойного Стуса, послать диссидента Лукьяненко
амбассадором в Канаду, нацепить какую-нибудь президентскую медаль оппозиционеру
Черноволу или провозгласить гарвардского профессора Прицака академиком
НАНУ, обломалась на Шевелеве наиболее парадоксальным образом. Шевелев,
нуждавшийся в Госпремии значительно меньше, нежели она в нем, оказался
отторгнутым как инородное тело, которое не поддается инкапсуляции или адаптации
— как, скажем, покойный Стус или растерянный и дезориентированный Лукьяненко,
или ослепленный собственным величием Черновил, или безгранично далекий
от злобы дня ориенталист Прицак. Шевелев был чужд любой советчине и чуждым
остался, что, собственно, и подтвердило распределение в этом году Шевченковских
премий, в ходе которого украинско-американского ученого «прокатили» во
второй раз.
Формальным поводом для «отлучения» Шевелева от Шевченковской
премии пять лет назад была его неблагосклонная (мягко говоря) статья о
«Таврии» Олеся Гончара, написанная еще в далеком 1953 году. «Если есть
в «Таврии» отдельные талантливые страницы (а они есть, в основном в лирических
партиях), то они только выпячивают разительную бесстильность целого и,
демонстрируя талант автора, показывают тем более главную утрату украинской
литературы под СССР — утрату культуры, — писал Шевелев. — Это горькие слова,
страшные слова, но они должны быть сказаны. Украинская литература в УССР
не только загнана на 70 лет назад, — она не обладает даже той степенью
культуры, которой обладала тогда... Бескультурье проявляется не только
в бесстильности, в утрате понимания стиля. Она проявляется в господстве
штампов, в копировании «литературы в самом худшем понимании слова».
Итак, закономерно, что драматическая коллизия между Шевелевым
и Гончаром вышла далеко за границы сугубо личных недоразумений (как это
часто бывает в литературе) и приобрела, так сказать, эмблематичное значение.
По сути, еще в 1953 году Шевелев очертил принципиальную для нашего сегодняшнего
дня проблему: как нам следует относиться к советскому прошлому в общем
и к его культуре в частности. Позиция Шевелева в этом вопросе далеко не
самая радикальная, скорее наоборот — она весьма примиренческая и по-своему
даже сочувственная. Но похоже, что именно эта сочувственность, эта воспитанная
снисходительность дразнит официозный клан сильнее всего. Ибо одно дело
— молодые радикалы, предлагающие разбить весь соцреалистический иконостас
и выбросить его с корабля современности, другое — мудрый рассудительный
Шевелев, предлагающий новый канон вместо старого иконостаса, усматривая
в соцреалистических классиках не только комедийных шутов, но и глубоко
трагических персонажей.
В иконостасе, где на главном месте «классики соцреализма»,
практически каждый сегодняшний литератор имеет шанс получить себе какое-нибудь
место. В каноне, где есть Пидмогильный, Домонтович, Шевелев, Стус, большинству
членов СПУ делать нечего.
Симптоматично, что большинство ораторов на презентации
новой книги Юрия Шевелева в Музее литературы так или иначе затрагивали
проблему Шевелев — Гончар, несмотря на то, что статья о «Таврии» в обсуждаемую
книгу не попала и вообще в Украине пока что не публиковалась. К этому,
очевидно, побуждала ораторов неприличная кампания по дискредитации Шереха-Шевелева,
развернутая в некоторых союзных изданиях, прежде всего — в «Литературной
Украине». Украинская интеллигенция, во всяком случае, собравшаяся в музее,
похоже, сделала свой этический и эстетический выбор. Как сделала его, в
конце концов, и та, которая собирается в других местах, печатая из месяца
в месяц разнообразные инсинуации на Юрия Шевелева, на Ивана Кошеливца,
на многих других людей, не укладывающихся в рамки закона стаи.
В одном из личных писем, упомянутых на презентации, Юрий
Шевелев сардонически отдал нужное «новой» украинской критике, научившейся
травить куда грубее, нежели советская. Но самым смешным оказалось письменное
признание метра в том, что он уже два года не выписывает «Литературную
Украину», однако с апреля, когда началась новая «антишевелевская» кампания,
кто-то снова начал присылать ему все номера — вполне бесплатно.
Поэтому, видно, не так уж и обнищал наш народ — и духовно,
и материально...
