«Смотри, смотри — Ужвий», — подталкивали друг друга ярые киевские театралы, сопровождая неотразимой красоты актрису от Крещатика до сквера перед театром имени И. Франко. Ее игрой в трагической роли матери в фильме «Радуга» был поражен американский президент Дуайт Эйзенхауэр. Гениальный поэт Павло Тычина не пропускал ни одной премьеры с ее участием и посвятил ей вдохновенные строки. Известный писатель Джон Бойтон Пристли, увидев ее в «Гибели эскадры», ворвался за кулисы, выкрикивая: «Настоящая революционерка! Твердая, непреклонная, откровенная!» У экспансивной кинозвезды Франчески Гааль, которая увидела Ужвий в представлении «Много шума из ничего», поневоле вырвалось: «Видеть ее в шекспировской Беатриче — присутствовать на празднике истинного искусства».
В течение нескольких довоенных и послевоенных десятилетий Наталья Ужвий была первой украинской артисткой — по характеру, верности актерскому призванию, по масштабу таланта. Увенчанная всеми мыслимыми государственными знаками отличия, она еще при жизни стала легендой. Сегодня же, в историко-культурной ретроспективе, фигура артистки может восприниматься (особенно теми, кто не видел ее на сцене) и как эмблема соцреализма.
Так кто же она — Наталья Ужвий? В истории украинского театра, в горьком опыте наших бесконечных переосмыслений? Будем исходить из того, что ее жизнь в искусстве — это судьба таланта в тесных объятиях эпохи, противоречивое драматическое и не до конца постигнутое проявление индивидуальной творческой правды в лицемерном времени. Имею в виду не столько наличие или отсутствие внутренних противоречивостей в биографии Н. Ужвий — нам не дано этого знать, сколько разногласий между судьбой реальной, жизнью, которая состоялась, и судьбой вероятной, гипотетической, которая могла развернуться, если бы... Если бы не «задушили» «Березіль»? Если бы Наталья Михайловна повела себя иначе на том собрании харьковской труппы, в кабинете завотделом агитации и пропаганды ЦК КП(б)У Андрея Хвыли, когда решалась судьба Курбаса? Возникает и другой вопрос: какова, в конечном счете, мера личной инициативы артистки в отступничестве от Курбаса? Где она действовала искренне от себя и что вынуждена была говорить по принуждению? Опять-таки — не нам судить. Лично я не стал бы укорять Галилея за то, что он не наследовал Джордано Бруно.
Произошло так, как произошло. И вот по одну сторону остались ее второй муж Михайль Семенко, и Микола Кулиш, Лесь Курбас, березильские искания, которые все дальше отдалялись от нее, становясь едва ли не историей чужой жизни. И по другую сторону — неумолимая реальность с ее жестоко-победной поступью, театр франковцев, обреченный на лидерство, и она, актриса, которая назначена лидером. Ужвий предназначалось стать украшением театра Корнейчука, великого мифотворца советский поры. Она сыграла в его пьесах десять ролей. И все они, по моему мнению, из разряда неблагодарнейших — сплошные ходячие добродетели. Но в том и парадокс, что именно эти роли прославили артистку. Не в последнюю очередь потому, что оживить, одухотворить эти роли могла только актриса такого таланта.
Ну, скажите пожалуйста, как можно оправдать такую реплику: «Які слова, слова які знайти, щоб зрозумів ти партію керманичів?» Ужвий, надевая кожанку, произносила их так, что ни у кого не возникало сомнения ни в искренности комиссара, ни в самой большевистской правоте. Или такая почти анекдотичная реплика: «Міцна сім’я — міцна держава. Руйнуєш сім’ю, сучий син, підриваєш і державу». Но Ужвий произносила эти слова с таким неподдельным возмущением, гневом, болью, пренебрежением, что зрители верили и этой, мягко говоря, не несомненной сентенции.
Наталья Ужвий — яркая представительница актерской школы переживания. По нормативам этой школы, актер должен пропустить через себя все, что играет, спроектировать обстоятельства чужой жизни на себя и вдохновляться при этом глубоко личными мотивами. Это умение чрезвычайно пригодилось Наталье Михайловне при исполнении «идейных» ролей. Как Корнейчук вдохновлялся идеей создания эталонной советской пьесы, так Ужвий вдохновенно, образ за образом, лепила на франковской сцене «галерею полнокровных и художественно убедительных образов советской женщины». Сначала — женщины-революционерки, далее — женщины-труженицы, потом — женщины-матери и, как апофеоз, — Матери-Родины.
Но ведь не только Корнейчука играла Ужвий! Лучшие свои роли сыграла она в классике. Трагедийная Анна в «Украденном счастье» И. Франко, буффонная Москалева в «Дядюшкином сне» по Ф. Достоевскому, коварная Елизавета в шиллеровском «Доне Карлосе», азартная Городничиха в гоголевском «Ревизоре». Одной из творческих жемчужин артистки стала роль Марины Мнишек в пушкинском «Борисе Годунове». Какой утонченный в психологической переменчивости рисунок, барокковое нюансирование художественных штрихов. И интонации, которые смело можно было перевести на нотный стан: польется мелодия.
В 1933 году Наталья Михайловна Ужвий сыграла совестливого подростка Маклену Грасу в последнем спектакле курбасовского «Березіля». Властвовала на протяжении всей жизни на франковской сцене. А одной из последних ее ролей стала старомодная, отстраненная от суеты будней Войницкая в спектакле Сергея Данченко «Дядя Ваня».
