А между тем популярная, элитарная и народная культуры — это совершенно разные типы культур, отличающиеся друг от друга прежде всего назначением, способом творения и функционирования; они просто представляют «три различных типа отношений между творцами и потребителями», обслуживают разные, так сказать, общественные потребности. Новая украинская литература, убежден А.Гриценко, рождалась именно как литература популярная, подтверждением тому — юмористический, травестийный характер написанного Котляревским, Квиткой, Гулаком-Артемовским, Гребинкой — все те «колкости», басни и «прочая несерьезная всячина», которая, впрочем, «молниеносно приобретала популярность не только в бывшей Гетманщине и Слобожанщине, но и в Петербурге».
Традицию негативного отношения к популярной культуре А.Гриценко связывает с именем Пантелеймона Кулиша, который утверждал «новую для Украины, хотя и неоригинальную в Европе традицию проповеднического котурнового элитизма, называемого «культурничеством», и который действительно ругал «Энеиду» Котляревского как этакую барскую безделицу, «сміховину на малоросійський манір», называл повести Квитки «Пан Халявский» и «Конотопская ведьма» «гадостями» и «глупостями», а Тараса Шевченко упрекал в несолидности и даже пытался его соответственно подредактировать.
«Эта савонароловская традиция, — пишет А.Гриценко, — тянется через весь ХХ век — от пренебрежительно-сердитых отзывов Е.Маланюка о В.Винниченко и В.Сосюре (соответственно — самого популярного украинского романиста и единственного «культового» украинского поэта 20-х годов), до гневно-презрительных оценок современной украинской молодежной музыки или телешоу «долгоносиков» и Верки Сердючки. А между тем, «возможно, именно этой, ориентированной на массовый спрос и массовый вкус творческой продукции мы обязаны тем, что в течение десятилетий репрессий, преследований или лучших времен — цензурных ущемлений «высокой» украинской культуры сохранили национальную идентичность не только «сознательная» Галичина, но и несколькомиллионное сообщество провинциальных украинских интеллигентов, скромных учителей и инженеров, горожан в первом и втором поколениях, пылких почитателей Остапа Вишни, В.Симоненко, Н.Матвиенко и П.Глазового, людей, в значительной степени культурно сформированных как украинцы именно ими».
Отсюда — в принципе обоснованный вывод, что украинская культурология не должна сводиться к изучению культуры народной (фольклора) или элитарной («высокого» искусства). Наоборот, считает автор, следует «отнестись к популярной культуре (в том числе и массовой) серьезно, раскрыть ее роль как важной составляющей современной национальной культуры, как фактора формирования украинской идентичности — не только этнической, но и шире — национальной, «обрамленной» не только исторической и культурной традицией, но и живой современной культурой Украины, всем образом жизни ее общества».
Понимание культуры как «всего образа жизни общества» является, пожалуй, главным достоинством рецензированной здесь книги: благодаря такому подходу в поле зрения исследователей попадают не только такие безусловно культурологические явления, как «Кино», «Театр», «Музыка», «Стихотворения», «Язык», «Журналы», но и явления сопредельные — «Анекдот», «Жилище», «Мыльные оперы», «Садоводство», «Казачество», «Наука», «Реклама», «Тусовка» и даже, так сказать, запредельные — «Эротика», «Коллекционирование», «Кухня», «Очередь», «Предприниматель» и тому подобное.
Все эти очерки действительно дают интересный срез культуры как целостного образа жизни общества и в общем позитивно отвечают на предположение составителя, сделанное во введении, о причинах регулярных неудач «сознательного украинства», [которое] слишком прочно укоренилось в проповедническом дискурсе «просветительства», поклонялось абстрактному народу, а в то же время реальную «будничную культуру» этого реального, живого народа (а не мифических костюмированных пейзан) не знало, не уважало, «сорняком» называло».
Единственная серьезная погрешность книги, в меньшей степени проявляющаяся в отдельных очерках, зато четко видимая в предисловии, — почти полное игнорирование колониальных условий, в которых развивалась украинская культура, и, соответственно, неразличение двух различных проблем, двух противоречий в ее развитии. С одной стороны, это — характерная для всех культур нового времени («неоригинальная в Европе» как признает А.Гриценко) борьба между элитарным, «высоким» и популярным, «массовым». А с другой стороны, это — не очень типичная для европейских культур борьба антиколониального дискурса и антиимперских (эмансипационных) культурных стратегий с дискурсом и стратегиями колониальными, имперскими, интеграционными.
Более гибкий, диалектический взгляд на эти противоречия в украинской культуре дал бы возможность А.Гриценко увидеть, что П.Кулиш отрицал Котляревского и Квитку вовсе не как творцов «популярной культуры» (насколько тогда такая была возможной); он отрицал их прежде всего как творцов «смешинок на малороссийский лад», т.е. как авторов, объективно укрепляющих колониальный стереотип Украины и украинства, украинского языка и культуры как чего-то сугубо регионального, низкого, достойного снисходительной улыбки, но отнюдь не серьезного к себе отношения.
Украинский национализм, основанный кирилло-мефодиевцами (в том числе Кулишом), требовал языковой, культурной и, наконец, политической эмансипации от империи, и малороссийская культура воспринималась им как тормоз, препятствие, поскольку не претендовала на обособленность и паритетность с культурой великорусской, а наоборот — признавала свой регионализм в рамках культуры общероссийской.
По этим же причинам немало украинцев и сейчас подобным образом реагируют на малороссийский комизм каких-то «долгоносиков» или Верки Сердючки — ибо воспринимают его не только изнутри, с точки зрения украинской культуры (с такой точки зрения всякое самопародирование является даже желаемым), но и «извне», с точки зрения соседней, все еще господствующей культуры, имеющей древнюю и богатую традицию издевок над «хохлом», его простецким говором и крестьянской угловатостью. Дело, следовательно, не в тексте, а в контексте, важность которого А.Гриценко, к сожалению, не дооценивает.
Соответственно и построенная им антиномия между популярной культурой и «котурновым элитизмом» является искусственной. Украинские культурники были преимущественно эгалитаристами-народниками и отрицали популярную культуру не из-за эстетского высокомерия и надменности, а из-за обычного утилитаризма: они хотели, чтобы украинская культура была не только доступной, массовой, но и полезной, воспитательной, национально сознательной. Как написал недавно один острослов по поводу претенциозной повести Оксаны Забужко: ее героиня даже в кровать с любовником пытается затащить всю украинскую литературу. Поэтому действительно существенной для украинской культуры была и остается не столько противоречивость между «высоким» и «низким», сколько между «пропагандистским» и «развлекательным».
Относительно же собственно нужности или полноценности популярной культуры, то эти споры следует давно прекратить, если уж мы признаем культурой целостный образ жизни общества, а не только самые выдающиеся достижения человеческого духа.
В конце концов, еще в 1901 году Гилберт Кит Честертон опубликовал блестящую книгу «Защитник», в которой есть эссе «В защиту фарфоровых пастушек» (пожалуй, такой же символ мещанского быта, как и наши фарфоровые слоники и коврики с лебедями), и где в другом эссе, «В защиту бульварного чтива», писатель отважно утверждает: «Одним из наиболее наглядных примеров того, насколько мы недооцениваем жизнь простых людей, может служить наше пренебрежение к «вульгарному чтиву». Обвинять приключенческий жанр в литературной несостоятельности — все равно, что обвинять современный роман в несостоятельности химической, экономической или астрономической... «Вульгарная литература» не вульгарная уже хотя бы потому, что пленяет пылкое воображение миллионов читателей... Справедливости ради вынуждены признать, что авантюрный роман претендует на литературность не больше, чем застольная беседа его читателей — на ораторское искусство... не больше, чем дома, в которых они живут, на право считаться памятниками архитектуры. Не давать людям потешиться развлекательными сериями — то же, что запрещать им разговаривать на бытовые темы или иметь крышу над головой... Мы совершенно теряем ориентацию, разглагольствуя о «низших классах», в то время как речь идет о всем человечестве, за исключением нас самих. Эта тривиальная романтическая литература вовсе не является уделом плебеев, она — удел всякого нормального человека...»
