История была бы очень предсказуемым, линейным, легко описываемым процессом и подвергалась бы несложному моделированию с использованием доступного арсенала точных наук, если бы не... память. Память человечества, память нации, память личности. Сама память эта до сих пор далеко не во всем постижима, даже таинственная «вещь в себе», была, есть, и, очевидно, будет тем скрытым двигателем истории, который уж слишком часто игнорируют в своих расчетах даже признанные стратеги, политтехнологи и специалисты-интеллектуалы. А тем временем такой подход является, во всяком случае, легкомысленным и недальновидным. Ведь ни что иное, как самые разнообразные «вибрации» национального чувства вообще и национальной памяти в частности, «искривляют» нормальную (с точки зрения рационалиста-догматика) траекторию запланированного развития истории; речь идет о памяти об исторической славе, историческом же унижении, памяти о свободе, и о предательстве прошлых десятилетий и столетий. В конечном счете, как сказал Генрих Гейне, «лучшие люди страны идут из жизни только ради того, чтобы их образ сохранился в памяти и душах потомков — иначе само существование народа вообще теряет смысл, а с течением времени становится невозможным».
Эта проблема, безусловно, была одной из главных (однако далеко не единственной для участников Международной украинско-российско-французской конференции «Национальные истории и историческая память. Перекрестный взгляд из Украины, России и Франции» (организаторы — Институт политических и этнонациональных исследований им. И. Кураса НАН Украины, посольство Франции в Украине, Французский культурный центр в Украине, журнал «Україна модерна» и Французско-российский научный центр социальных наук в Москве), которая работала в Киеве 26 и 27 ноября. Возможно, таким является субъективное впечатление автора этих строк, но привлекало на этом уважаемом научном мероприятии то, что для всех приглашенных и участников (среди них стоит вспомнить такие имена как Жорж Минк, Николя Верт, Даниель Бовуа, Галина Зверева, Арсений Рогинский, Виктор Кондрашин, а из отечественных интеллектуалов — Мирослав Попович, Иван Драч, Юрий Шаповал, Евгений Головаха, Наталья Яковенко) тема исторической памяти, ее колоссальных разногласий и многочисленных загадок, ее влияния на общественно значимые события прошлого, современного и будущего была по-человечески интересной, воспринималось как что-то насущно важное, необходимое для дела самопознания нации. И хотя эта проблема уже была предметом рассмотрения для ряда научных форумов в столице Украины (в частности, один из них проводился в декабре 2008 года на базе Киево-Могилянской академии), общим было понимание того, что интеллектуальное «невспаханное поле» является воистину огромным.
Посол Франции в Украине Жак Фор, приветствуя участников конференции, отметил, что, на его взгляд, одной из важных особенностей этой встречи ученых-гуманитариев Украины, Франции и России является то, что «появилась возможность вести разговор без «табу», тем более что Украина как государство завершает свое формирование — не только институционно-политическое, но и творческо-интеллектуальное, и это делает необходимость именно такого разговора еще более острой». Так, по мнению господина посла, французские ученые могли бы принять действенное и активное участие в дискуссии (а возможно, и в выработке нового подхода) по вопросам украинско-российских отношений. А присутствие «третьей стороны» (в этом случае — Франции) сможет вписать этот диалог в более широкий европейский контекст. Следует отметить, что сама украинско-российская дискуссия, добавил Жак Фор, является действительно интересной и даже по-своему непредсказуемой благодаря тому, что исторические персонажи, отношение к которым является, казалось бы, абсолютно однозначным, вдруг предстают перед нами в «новом свете». В качестве примера господин посол привел славного Тараса Бульбу и его творца, гениального сына украинской земли Николая Гоголя, отметив при этом (с сугубо французской дипломатичностью и элегантной уклончивостью): «Недавний фильм российского режиссера Владимира Бортко заставил меня перечитать эту повесть. Такое впечатление, что обе стороны стремятся разорвать Гоголя, а не делить его между собой».
Известный французский историк и философ Жорж Минк начал свое выступление с того, что указал на огромное количество обстоятельных (и не очень) научных трудов, в которых исследуются соотношения понятий «национальная история» и «национальная память», однако, по его мнению, и до сих пор здесь есть немало дискуссионных вопросов. Особенно если учесть туманный по содержанию, таинственный, однако весьма актуальный и уместный термин «месть памяти», введенный французским историком Пьером Нора. Вряд ли можно иметь сейчас сомнения — сказал Жорж Минк — в том, что история влияет на память, и наоборот — сегодня это утверждение является едва ли не банальностью. Весь вопрос в конкретных формах этого взаимовлияния. Ведь существуют разные «тональности» памяти — память индивидуальная, память социальных и национальных групп, память победителей и побежденных».
Анализируя динамику исторической памяти, отметил Жорж Минк, мы видим, как движение «сверху вниз», так и движение «снизу вверх» (если принять как «низ» массовую, общественную сознательность, а «гору» — правящую элиту). При этом нарративные (повествовательные) источники памяти могут оставаться в индивидуальной сфере или же институциолизироваться через СМИ, массовые коммуникации. Кроме этого, необходимо отличать официальную историю и официальную «память, навязанные победителями, но, с другой стороны, память, загнанные в подполье... Не следует забывать и о так называемых белых страницах памяти — загнанных в подполье... Не следует забывать и о так называемых белых страницах памяти — там хранятся (до востребования!) исторические представления, запрещенные властью. И характерно, что все типы памяти используются для максимализации внутриполитической выгоды, в интересах тех или иных сил. В то же время, по мнению Жоржа Минка, нельзя уже ограничиваться изучением взаимодействия памяти и истории только в рамках одного конкретного государства (или узкой группы государств). Ведь процессы транснационализации и глобализации требуют применения качественно новых подходов. Однако уже сейчас, подчеркнул Жорж Минк, заметно, что институты национальной памяти используются (и не только в тех странах, представители которых принимают участие в работе конференции) не только как хранилище архивов, но и как орудие для поражения исторических — в то же время и политических — неприятелей.
Представитель российских ученых Арсений Рогинский (общество «Мемориал») акцентировал внимание на том, что в различных странах (Украина и Россия здесь — не исключение) существуют различные образы прошлого, что, в случае нежелания искать взаимоприемлемый компромисс, приводит к «конфликтам памяти» или даже «войнам памяти». Действительно, если для России, например, 1944 год является годом «освобождения Эстонии от немецко-фашистских захватчиков», то эстонцы на это отвечают: «Да, спасибо, что освободили, но почему вы потом остались? Вы освободители, но вы и оккупанты». Также противоположным является, например, восприятие в России, с одной стороны, и в Польше и в Украине, с другой стороны, известных событий 17 сентября 1939 года.
И вот, учитывая это, сказал господин Рогинский, наше общество «Мемориал» недавно приняло декларацию по проблемам исторической памяти, где четко указывается: нужно учитывать, что память соседних с Россией стран — другая, и это нужно уважать, потому что сосед имеет, бесспорно, право на свое представление о прошлом. В то же время мы видим, сказал Арсений Рогинский, что российские политики (и, к сожалению, вокруг кремлевские историки) интенсивно формируют сейчас образ российского «славного прошлого» как сплошного пути от победы к победе. Между прочим, въедчиво подметил господин Рогинский, все это очень напоминает печально известную идеологическую установку графа Бенкендорфа, самого влиятельного лица из окружения императора Николая II. В 1833 году граф написал буквально следующее: «Прошлое России славно; настоящее ее прекрасно; будущее же ее таково, что превосходит всякое воображение!» Вот такие, довольно причудливые, идеологические сближения иногда происходят... Но, по мнению Арсения Рогинского, не стоит так уж преувеличивать значение созданной президентом Дмитрием Медведевым известной Комиссии по борьбе с фальсификациями истории — ведь из комиссий, созданных в России, абсолютно недееспособные (от себя возразим; а если именно эта комиссия окажется неожиданно дееспособной? Тем более что явная поддержка ее на наивысшем государственном уровне России не является тайной).
Отдельно Арсений Рогинский остановился на том, какой видится Украина (и украинцы) в массовом сознании «простых» россиян. Еще десять лет назад, констатировал он, Украину очень значительная часть россиян, по существу, не воспринимала как отдельное государство. А сейчас я лично не встречал в России людей, которые бы в этом сомневались. В чем причина? Ответ прост: состоялась оранжевая революция!» Для российской массовой сознательности Украина — очень важная часть этакого объединительного «мы», часть «нашей» сознательности, с нею случалось все то, что случалось с «нами» (в то время как украинское сознание видит это, подчеркнул господин Рогинский, совсем иначе: мы всегда были другими и особыми!). Еще одно убеждение «среднестатистического россиянина»: «Никогда мы никакой независимости никого — а тем более Украины — не лишали!» Вот что является самым опасным... Что же делать? — спросил себя и присутствующих Арсений Рогинский. Ответ таков: обществу следует находиться в постоянном режиме диалога. А перед историками — двойной долг: а) профессиональный (не пропускать заангажированные оценки и методики в свои труды), и б) гражданский — не дать использовать себя как орудие вражды, которое и так существует. И не забывать: если историк сделал текст, который не понравился ни одной из конфликтующих сторон — это честный текст, подытожил Арсений Рогинский.
Андрей Портнов (журнал «Україна модерна») отметил, что в случае украинско-российского диалога (в отличие, например, от диалога украинско-польского) важно то, что это постсоветские общества, постсоветские академические среды. А вследствие этого возникает иллюзорное представление о «легкости» понимания и восприятия происходящего у соседей. К этому добавляется и легитимизация украинофобских и русофобских настроений и взглядов в наших странах, вообще катастрофический недостаток культурных, взвешенных голосов, заявил Андрей Портнов. И он также задал присутствующим вопросы: что делать историкам в условиях, сложившихся ради понимания между Россией и Украиной? Очень многие историки ожидают «социального заказа», являющегося очень досадным явлением, отметил Андрей Портнов. Потому что объединить может не та история, которая «не обижает» соседа, которая является компромиссной, а та, которая является аналитической, где есть столкновение мыслей и интеллектуальная честность перед собой. Слава Богу, изменились отношения между историком и обществом (теперь историк уже не является «властителем мыслей»). Но он был и остается гражданином — особенно когда пишет учебник.
Эта «интеллектуальная честность перед собой» (и в этом были единодушны большинство участников конференции) как раз и является главной гарантией против опасного национал-шовинистического «самовозвеличивания» на псевдоисторической основе. Это в равной степени справедливо независимо от того, идет ли речь в дискуссиях о проблемах государственной и идейной преемственности Киевской Руси, о восприятии в украинском и российском обществах катастрофы Голодомора 1932—1933 годов, и об ответственности за нее или о злободневных проблемах украинско-российских отношений. Можно не сомневаться, что честный, незаангажированный историк (а таких, верится, подавляющее большинство) прекрасно знает о глубинной правоте слов одного бессмертного литературного персонажа: «Говорить правду — легко и приятно». Он имел в виду — легко и приятно перед собственной совестью, не перед прагматичными расчетами. Этого булгаковского персонажа звали Иешуа Га-Ноцри...
