Хоть он родился в семье малоземельного казака-хлебороба (3 декабря 1722 года — по новому стилю — в селе Чернухи на Полтавщине), род которого отличался присущими в веках украинскому народу добродетелями — трудолюбием и непобедимостью в битвах с врагом, однако получил бессмертие не благодаря искусному владению оружием, а благодаря непокорности своего духа, благодаря непоколебимости в поисках истины в безбожном (он десятки раз убедительно доказывал это!), несправедливом и хищническом мире. Григорий Савич Сковорода — выдающийся украинский философ всех времен, и этот факт не может быть опровергнут неумолимым временем, даже невзирая на то, что в наше время появились профессиональные, высокоуважаемые ученые — гуманитарии, которые пишут об «архаичности» взглядов мыслителя, о том, что значение его жизни и деятельности якобы было «слишком преувеличено» в советское время и тому подобное — следовательно, Григорий Сковорода всю свою жизнь искал «истинного человека» (поневоле вспоминается древний грек Диоген, не так ли?). Однако искал не столько во внешнем мире, сколько внутри себя. В своей душе. И призывал делать так всех людей.
Есть ли общий знаменатель в произведениях Сковороды, его философских диалогах, стихотворениях, баснях, притчах (а все они, надо признать, с непростительным опозданием были трансформированы из слова устного в слово печатное, а с еще большим опозданием были изучены, систематизированы и упорядочены — хотя еще при жизни имя философа было известно миллионам украинцев, прежде всего «внеэлитным»)? Ответ на этот вопрос можно сжато сформировать так: человек, достойный этого звания, не должен (не имеет права!) быть никчемным рабом материального «мира вещей» — того мира, что его мудрец из Полтавщины беспощадно и въедливо окрестил «напомаженной обезьяной». Ведь нужно жить по законам добра и любви! Слишком просто? Утопически? Не большей утопией ли будет надеяться — учитывая катастрофу культуры и морали наших дней — на то, что уроки Сковороды когда-то потеряют свою насущность? Конечно, если они дополнены реальным действием!
Что мы можем узнать о чертах Сковороды как человека? Почитаем воспоминания современника, философа Федора Лубяновского, который не раз встречался с ним. Вот что пишет Лубяновский: «Не было у него никакого имущества: что на нем, то было его. Не имел он и постоянного местожительства. Старый, выше среднего роста, в сером байковом «сурдуте», в украинской бараньей шапке, с палкой в руках; по языку настоящий малороссиянин (Именно так! Это к сведению тех господ, что до сих пор называют Сковороду «выдающимся русским философом». —И.С.). Показался он мне уставшим и задумчивым. Он предпочитал жить в крестьянской среде; любил переходить от слободы к слободе, от села к селу, от хутора к хутору; везде и всеми был встречен и на прощание проведен с любовью; у всех он был своим. Не нажил он ни золота, ни серебра; но не ради того и принимал его народ под свои «стріхи». Жители, особенно тех слобод и хуторов, где он чаще и дольше оставался, любили его, как родного. Он отдал им все, что имел: не золото и серебро, а хорошие советы, напутствия, дружественные упреки за несогласия, неправду, нетрезвость, недобросовестность: радовался, что труд его странствующего жития не совсем был бесплодным».
Возможно, прочитав эти строки, мы лучше поймем, почему такой вселенский авторитет, как Лев Николаевич Толстой (граф, не забываем об этом!) с «белой завистью» думал о Сковороде, о чем сохранилось множество свидетельств. Почему? Толстой искренне стремился «слиться с народом» (согласно своему представлению об этом народе), «раствориться» в этом народе, а для украинского мыслителя это вообще не было проблемой, его демократизм был органическим, как воздух, как вода. И когда Сковорода говорил: «А мой жребий с голяками» — он был абсолютно искренен. Так же был искренним наш мудрец, когда с гневом и безудержным возмущением разоблачал издевательство сильных, богатых, властных людей над «убогими мира сего». Вот что писал философ в диалоге-притче «Сон» (несомненно, перекликается с Шевченко): «Оны одhтого в черну свиту до колhн человhка с голимы голенами и в убогих сандаліях, будуча уже убитого, в руках держа при огнh, колhна и литкы жарили и, с истекающим жиром мясо отрhзуя, то огризая, жрали». Та праведная ярость, которая пронизывает эти строки (невзирая на определенную архаичность языка), убедительно опровергает тот образ «доброго дідуся» — Сковороды, который и сегодня некоторыми людьми воспринимается буквально. «Світ ловив мене, але не спіймав» — это слова не меланхоличного отшельника, а духовного борца, который, кстати, при жизни нажил немало врагов!
Именно борец мог написать такие строки: «Подражай пальме. Чем сильнее ее сжимает скала, тем быстрее и прекраснее вздымается она вверху. Это — то дерево, которое дается в руки мученикам-победителям, как это можно видеть на иконах». Именно борец, постигши взором своим и «Полаты царскіи», и «Постоялы дворы», и хаты, где живет «простая чернь», мог увидеть, что везде все «человъческимы порокамы поскверненно», потому что везде господствует страсть «до фебролюбія», «до скверного свирчаства». Именно борец (не политический, но духовный!) всю жизнь клеймил «желудковую» и «череватую» философию, вся «премудрість» которой сводилась к одному: «научиться сыскать место для пропитанія». И именно борец до конца дней своих верил: «мы сотворим свът получшій. Созиждем день веселъйший». Именно этим для нас дорог Григорий Савич Скворода.
