Оружие вытаскивают грешники, натягивают лука своего, чтобы перестрелять нищих, заколоть правых сердцем. Оружие их войдет в сердце их, и луки их сломаются.
Владимир Мономах, великий князь киевский (1113-1125), государственный и политический деятель

Киплинг на Майдане

Как «Книга джунглей» связана с событиями на главной площади Украины?
24 января, 2014 - 12:36
«БУДЬ ТВЕРДО УВЕРЕН, ЧТО ЭТОТ РУБЕЖ НИ ЙОТЫ ЗЕМЛИ НЕ СДАСТ» (Р. КИПЛИНГ) / ФОТО НИКОЛАЯ ТИМЧЕНКО / «День»
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ

На первый взгляд, Киплингу здесь, на Майдане, делать ничего. Апологет Британского империализма, поборник колонизаторства, неоднократно обвиняется в расизме — вот такая гремучая смесь! Однако надо просто прийти на Майдан и прислушиваться — не зазвучат ли вокруг строки его произведений?

Много уже написано о самоорганизации Майдана, о жесткой дисциплине, которая удивительным образом согласовывается с всеобъемлющим духом свободы, господствующим здесь, о самоотречениях людей, стоящих на этой площади. Это сообщество, уникальное в своем единстве, своем разнообразии и открытости, — больше всего напоминает модель общества, о которой мечтал Киплинг и о которой писал в своих книжках.

Кто из нас не читал славную «Книгу Джунглей»? Кажется, каждый удивлялся и увлекался бессмертной формулой «Мы с тобой одной крови.» И вот, наконец, — на Майдане она начала действовать. Заветные слова, которыми вы, попав сюда, приветствуете друг друга, становятся вашим пропуском в сообщество, гарантией, что вас защитят в случае необходимости, что вы получите поддержку и почувствуете дружественное плечо. Собственно, слова магической формулы не имеют большого значения, можно говорить «Слава Украине», а можно просто здороваться, однако люди чувствуют, что вы — одной с ними крови, потому что в основе узнавания своих лежит что-то большее, чем просто слова или просто идеология. Что-то такое, о чем хорошо знал Киплинг, который неоднократно находился в зонах военных конфликтов, работая корреспондентом газеты.

Та же «Книга Джунглей» предлагает еще одну формулу и алгоритм действий — «Мир воды». Когда в джунгли приходила засуха, все становились равными перед лицом новой общей угрозы. Все дрязги, хищнические инстинкты отходили в небытие, даже голод отступал перед жаждой.

«Замовкли струмки,

пересохла земля —

Віднині ми друзі — і ти, і я;

Запалені очі, сухі язики

В усіх, що зібрались на берег ріки.

Нема тут ловців, позабуті двобої —

Всі жертвами стали

посухи страшної.»

Кажется, это правило работает на Майдане, около бочек с огнем одновременно греются представители разных политических сил и их побратимы без политической принадлежности. И пока законы Мира Воды соблюдены, до тех пор можно не бояться раскола. Что же происходит с теми, кто совершает наибольшее во время засухи преступление — переступает через запрет и охотится у водопоя?  По Киплингу, такие существа обречены на пожизненное изгнание, и кто обвинит творца «Книги Джунглей» в чрезмерной жестокости?

О войне, мытарствах и потерях Киплинг знал не из книжек, переживая долгие остановки в лагере или многодневные переходы вместе с военными частями. Когда усталость и отчаяние, притворная бесцельность, отсутствие немедленного результата или хотя бы какого-то продвижения доводило воинов до умопомрачения, он тоже был там, и чувствовал это на себе.

«Вдень — ще — не — так — бо —

 тоді ми вкупі всі —

Та — ніч — і — ми —

знову бачимо все те ж —

Рух — рух — рух — рух —

рух чобіт угору — вниз.

Не звільнить ніхто на війні!»

Но вместе с тем и в прозе, и в стихотворениях Киплинга ярко прослеживается линия патриотизма и жертвенности. Не многие знают, но в той же «Книге Джунглей», кроме рассказов о Маугли, есть еще и рассказ о лагерных животных — слонах, волах, тянущих пушки, лошадях... Все они знают свою работу и выполняют ее безошибочно для общего дела, готовые сталкиваться с опасностью и повиноваться приказу. Не зря Первая мировая война стала для Киплинга знаковой. Знаковым стало и его творчество для англичан на тогдашних фронтах. На Майдане блокпосты на баррикадах встретят вас решительными лицами уставших людей, которые много дней подряд несут вахту. Возможно, именно кто-то из них той ночью противостоял отрядам в черной униформе, получившим приказ зачистить Майдан.

«Будь твердо певен, що цей рубіж

Ні йоти землі не здасть.

Крізь лютий вітер і скрип зубів

Поки не спаде вода,

Крізь силу стихії і грім війни

Міцно держим стерно.

І — будь що буде, лиш твердо будь,

Бо третього не дано.»

Собственно, большая часть творчества Киплинга посвящена именно военной тематике, в его наработке целый ряд фронтовых репортажей и зарисовок. Но самый большой счет, который выставила ему война, — это его сын. Молодой Джон Киплинг имел плохое зрение и был освобожден от службы в армии, но и сам юноша не мог оставаться в стороне ужасных событий, и его отец приложил все усилия, чтобы Джон Киплинг, которого дома называли Джеком, отправился защищать свою Отчизну. Тогда единственного сына Киплинга видели в последний раз. И сегодня, когда до сих пор еще не все дети, находившиеся на Майдане 30 ноября, нашлись, холодком подбираются к сердцу слова поэта и отца.

«Щось про Джека нове відомо?

Під іншим вітром...

Чи вертається він додому?

Іншим морем, під іншим вітром.

Може, люди про нього чули?

Під іншим вітром...

Не спливе те, що потонуло,

В жоднім морі, під жодним вітром.»

Движение сопротивления охватило совсем разных людей. Много здесь студентов, много молодежи, но сразу выделяются люди, у которых уже есть семьи. Вот взволнованный мужчина звонит по телефону домой и из отрывков эфира пытается выловить слова жены. Как там ребенок, все ли в порядке? Встревожено вслушается в трубку, затыкая другое ухо указательным пальцем, а тогда качает головой — нет, он еще не может вернуться, он здесь еще нужен. И я не знаю, кто сумел бы выдержать хотя бы один взгляд таких глаз.

«Іде до бою одинак —

За себе б’ється він.

Та жонатий вояк, той воює не так —

За трьох стоїть один.

Є він, вона, а в них — воно

(Де два, там буде три!)

Домів вернути мусить знов

Обідньої пори.»

Живое и динамичное сообщество Майдана прорастает далеко за его пределы, люди приходят и уходят, помогают на кухне, когда есть свободное время, приносят еду и теплые вещи. Таких — сотни, иногда тысячи. Но есть и другие — те, которые проходят мимо, считая, что это их не касается. Кое-кто слишком мудр, чтобы повиноваться общему порыву, кое-кто — слишком неуверен собственных силах или просто сомневается, присоединяться ли к движению, надевать ли на одежду желто-синюю ленту. Может, без него все обойдется? А Редьярд Киплинг когда-то давно в разгар Первой мировой, со дня начала которой, к слову, в этом году исполняется сто лет, написал:

«Навіки гріхи їхні змила рать,

Я ж маю єдиний гріх:

Коли запитали, чи я їм брат,

Сказав, що не знаю їх...

Мовте, братове, спасіть од біди,

Як прийде спокійний час,

А раптом насправді я той один,

Хто тричі зрікався вас?»

Поэтому, уже в который раз перетряхивая шкафы в поисках свитеров, снимая с карточки сэкономленные средства, проходя вечером вход в метро, на котором ехал бы просто домой, зайди на Майдан. Это место, где честь и достоинство значат больше комфорта, где над всем господствует закон, где самопожертвование и человечность идут плечом к плечу. Потому что здесь воплотился мир, придуманный Киплингом, и созданный теми, кому поручено все, и ты, пройдя сквозь него, никогда не будешь прежним.

«Йтимеш ти шляхом новим,

Вже не вовчим, а людським,

Хай з тобою скрізь і всюди

Ласка Джунґлів наших буде!»

(В материале использованы стихотворения Р. Киплинга).


 

«Царствующий раб»

 

Владимир ЧЕРНЫШЕНКО

Все в этом мире не ново, и так или иначе, когда-то случалось. До боли похожие события и персоналии всплывают раз за разом. Хотя, так бы хотелось узнавать о многом только из книг...

Сегодня, когда события на улицах ужасают, когда людей калечат, похищают и запугивают, многие все чаще оглядываются на власть предержащих — почему они не реагируют? Почему нет уступок, переговоров, почему остановка кровопролития и отведение худшего — гражданской войны — не становится приоритетом для политиков всех уровней и цветов? И почему молчит главный политик страны — ее президент?

Логику его слов и поступков многие пытаются отыскать, но никто не находит. При этом глубоко в сердце теплится надежда, или что-то  уже меньше надежды, что будут уступки и смягчение позиции... Но этого не происходит, и я, кажется, недавно прочитал — почему именно.

Книга англичанина Редьярда Киплинга, изданная в 1919 году получила название Inclusive Edition, потому что включила в себя массив стихотворений, которые писались с начала века и до 1918 года. Часть из них входила в сборники того времени, часть — нет. Киплинг в эти годы переживал едва ли не самые большие потрясения — и личные, и мировоззренческие. Гибель сына, Первая мировая война, потеря влияния Британской империи... И еще, как это ни странно, падение империи Российской и приход к власти коммунистов. Последняя тема вызвала у поэта красноречивую реакцию, о которой я еще когда-то расскажу, но одно из них вместило гениальную и целостную формулу, которая объясняла действия власти нового типа, — «царствующий раб»...

Горе тем, над кем будет царствовать раб! — предостерегает Киплинг. Но даже не он изобретатель этого понятия. О «рабе на царстве» он сам прочитал в «Приповістях Соломонових», а тогда описал, прибавив к библейскому сюжету впечатление о том, что видел сам. И о том, что видим мы, как оказалось,  через сто лет...

Трясется земля под тремя и под четырьмя, которых снести не может она: под рабом, когда он воцарится, и под неразумным, как хлеба наестся, под распутницей, когда становится женой, и под невольницей, когда выгонит госпожу свою! (Книга Приповістей Соломонових 30:21-23, пер. І. Огіенка):

«Три речі ангел Божий

Записує у звіт,

Четверту з них не може

Стерпіти білий світ.

Три кари ангел знає,

Що людство їх знесе,

Та раб, який царює,

Страшніший за усе.

Служницю господиня

Премудрості навчить.

Натопче пузо дурень -

Ляга і мирно спить.

Розпусна віддівує,

Та й шиє пелюшки.

Лиш раб, який царює,

Рабом є навіки.

Рука його лінива,

Хода його тремка,

Ротяка галаслива,

Але кишка тонка.

Він вірить, його влада,

Щоб бити і лякать,

Йому не треба правди,

Суди при нім мовчать.

Усе життя колишнє

Він панові служив,

Тримався його рішень,

За спиною тремтів.

Тож нині, як зачує,

Що смаленим несе,

То раб, який царює,

На інших скине все.

Брехливі клятви в нього,

Довіра — нетривка,

Боїться він усього,

Від правди утіка.

Та ж шобла ним керує,

Яку собі завів...

Бо раб, який царює,

Найбільший із рабів».

Газета: 
Рубрика: 




НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ