Зачем зритель сегодня приходит в театр? Один, чтобы подсмотреть на сцене чужую историю, чтобы отвлечься от своей рутины. Другой — за сказкой, чудом, хочет после свершения чуда почувствовать импульс прозрения. Именно на такого зрителя ориентируется художественный руководитель Львовского академического театра имени Леся Курбаса Владимир Кучинский и ради него, зрителя, решает извечные вопросы — быть или не быть в театральном пространстве? А для того чтобы вырваться из болота провинциальности, нужно медитировать вместе с посетителями и конечно экспериментировать.
— Театр Леся Курбаса позиционирует себя как экспериментальный театр.
— Театр вообще не возможен без эксперимента. Главное, чтобы эксперимент не стал самоцелью.
— Но некоторых экспериментов зритель не воспринимает.
— Я это понимаю, но первая и основная заповедь для театра, особенно если он претендует быть не просто народным, а интеллектуальным центром, заключается в том, чтобы он шел дальше, чем зритель. Поэтому на наши спектакли некоторые посетители приходят по несколько раз, если человек не может сиюминутно дойти до глубины содержания. И это нормально, потому что когда все понятно в спектакле, когда у актеров на сцене нет секретов, некуда вести зрителя, а просто они пережевывают общеизвестные истины — это моветон. Тогда спектакль похож на цветное мелькание, которое притягивает взгляд, но не имеет смысла.
«В МОЕЙ ЖИЗНИ БЫЛО ДВА ХОРОШИХ УЧИТЕЛЯ»
— Чем же театр Курбаса привлекает зрителя?
— Когда создавался наш театр, в Украине функционировало еще приблизительно 200 коллективов. Совсем не то, что мы имеем на данном этапе. Поэтому должны были самоутверждаться, становиться лучшими из лучших самостоятельно, потому что не имели ни меценатов, ни финансирования. Конец 80-х время очень субъективное — все хотели перемен и у каждого были свои планы на будущее. А когда в 90-х, наконец, пришли эти перемены, то человек начал искать себя в мире. Прежде всего, я чувствовал себя не актером или режиссером, а идеологом — очень важно было выбрать стратегию развития театра. Это, вероятно, было важнейшим в моей работе художественного руководителя, ведь времена разные, и люди абсолютно за разным идут в театр, роль искусства в разные времена разная... В то время у курбасовцев появляются медитативные вещи, более близкие к Востоку, — «Марко Проклятый», «Благодатный Еродий», мы начали петь ирмосы и прочитывать апокрифы. Сейчас говорится о сочетании этих двух стихий. Театр — это два крыла, когда актер идет от внешнего к себе и наоборот. В истории театра Курбаса можно выделить три театра: первый основывался на западной импровизации, второй — на восточной медитации, а третий, сегодняшний, — сочетание этих двух понятий. Я вижу смысл интеллектуализма театра в путях между объективным и субъективным — когда актеры одновременно задевают субъективистские проявления сердца и вместе с тем поднимают на уровень объективного, поэтического, сакрального.
— Можно ли назвать театр Леся Курбаса нонконформистским в связи с необеспечением протектората от власти?
— Хотелось бы. Конечно, никто не против иметь стойкий финансовый статус, но и цена, которую необходимо за это заплатить театралам не соизмерима с деньгами. Хотя театры по своей сути чрезвычайно компромиссная территория, где нужно услышать партнера. В конечном итоге, мы работаем с людьми, а не с камнем.
— Кто из этих некаменных людей оставил в вашей жизни самый глубокий след?
— Создается такое впечатление, что меня один гениальный человек передает в руки другому и так все время. В моей жизни встретилось два хороших учителя — русский театральный режиссер и педагог Анатолий Васильев и выдающийся деятель польской и мировой театральной культуры, экспериментатор и теоретик театра Ежи Гротовский. На мой взгляд, эти два человека очень похожи в своей гениальности. Конечно, есть отличие в стилистике. Гротовский больше восточный человек, а Васильев — западный. Пик Ежи Гротовского приходится на 70—80-е годы, когда в Польше было военное положение и он выехал в Италию, где создал театр-лабораторию. Расцвет Анатолия Васильева можно наблюдать в конце 80-х — в начале 90-х, когда он, наконец, получил театр. На самом деле его театр начал функционировать всего на два-три года раньше, чем театр Курбаса. Я тогда был на третьем курсе. Как-то опоздал на сессию из-за постановки пьесы, а он за это обижался на меня целых полмесяца. Я чрезвычайно рад, что в моей жизни постоянно встречаются такие люди, которые владеют разными методологиями, особым интеллектуальным уровнем осмысления и ощущения искусства, которым занимаются. И такие люди постоянно попадают друг к другу в информационное поле. Подтверждением этому могу назвать конкретный случай: центр Гротовского делал на своей территории один проект с театром Курбаса, а другой — с Васильевым. Наши репетиции отделяла лишь стена. Как сейчас помню — Васильев ставил Чехова.
«ТЕАТРЫ — СИНТЕТИЧЕСКИЕ ПЛАЦДАРМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ РЕАЛЬНОСТИ»
— Гротовский в своем известном трактате «На путях к бедному театру» акцентирует внимание на актере и зрителе, ставит человека в центр, приуменьшая роль музыки, литературы, живописи в театре. А какие акценты в постановках делает театр Курбаса?
— Во всех театрах человек выходит на первый план, просто различными путями, ведь театр — это о людях. Еще начиная с того времени, когда Блаватская и английские аристократы делали проект, целью которого было вырастить вундеркиндов, из которых кто-то потом станет мессией мира. Зачинателем антропологического театра был Штейнер, Гротовский в контексте всего западного театра продолжил его деятельность. Зато русский театр благодаря Станиславскому придержался формулы переживаний, что и до сих пор модно в той театральной среде.
— Зато на Западе будет все более популяризироваться использование перформанса. Ваше отношение к этому явлению?
— Перформанс для меня — это разговор со зрителем объективными пространственными фактами. Для театра существование рядом с перформансом — это всегда испытание на провинциальность. Перформанс представляет собой простые действия, которые могут быть понятны и в селе, и во Львове, и в Париже, другое дело — как их трактует зритель. Театр всегда принадлежит какому-то социуму, а перформанс — свободное театральное перекати-поле.
— А как относительно синтеза театра и киноприемов, музыкальных вставок?
— Это дань современности. Но здесь не идет речь о вытеснении одного жанра искусства другим — если кино более мобильно, то театр — более многомерен. Это не значит, что театралам нечему поучиться у кинематографа, особенно у качественного артхауса, потому мы одни из первых создали в помещении театра Курбаса киноклуб, да и в спектаклях используем экран. В 90-е годы многие театры были закрыты, забывая о том, что они — синтетические плацдармы трансформации реальности, что им присуще взаимодействие разных жанров искусств. И уже через десятилетие театральные режиссеры начали работать открыто, проламывать эти препятствия, знакомились с разными людьми, побуждали к контактам, общим делам — это был такой фееричный карнавал, глоток свободы; сейчас уже все успокоилось и, к сожалению, даже начался процесс стагнации. Объединять нужно не только разные искусства, но и разные театры, разные труппы. Во Львове на данном этапе между театрами — легкое отчуждение. Тем не менее, театр Курбаса в свое время принимал много гостей.
— Каких?
— Мы проводили разнообразные театральные фестивали. По нашей инициативе здесь находились театральные труппы из Дании, певческие и пластические коллективы из Швеции, американцы, которые потом открыли для Заокеанья Ежи Гротовского. Не так давно нас посещали курды, есть планы на поляков и др. Конечно, были у нас и знаменитые украинские гости — Сергей Бабкин, группа «ДахаБраха», с которой мы давно дружим.
«ЛУЧШЕ ВСЕГО, КОГДА МОЖНО ПОНЯТЬ ДРУГ ДРУГА БЕЗ СЛОВ»
— А в каких театральных зарубежных фестивалях участвовал театр Курбаса?
— Раньше я вообще любил поездки со спектаклями за границу, потому что там не понимали украинского языка. Весь вербальный уровень практически исчезает, все сюжетные штучки, на которые можно купить зрителя нивелируются, есть лишь искусство игры. Это лучше всего, когда можно понять друг друга без слов. Потому что на словесном уровне много лжи, а телом, пластикой, мимикой не обманешь. С удовольствием вспоминаю, как мы играли спектакли по Платону в Македонии, Стусу в Англии и Польше, в Америке — по произведениям Сковороды и Достоевского. Казалось бы, заработать прибыль на украинском театре на Бродвее — утопия. Тем не менее у нас получилось. Нашими зрителями были молодые люди с разноцветными волосами, все в пирсинге, побывавшие перед этим на живой выставке, где пили вино и буянили. Я был в отчаянии перед выступлением, но публика нас удивила. Это был лучший спектакль по Сковороде, который мы когда-либо играли, — когда ты делаешь какой-то мини-жест, а в зале его воспринимают как огромное событие. Другое дело — русские театральные труппы. У них обязательно должен быть эпатаж, такая себе небольшая суета в спектаклях. Для них это вполне нормально, для Европы это интересно, но я не представляю их органичными на восточной территории, где-то в Индии.
— В настоящий момент за рубежом уже не путают украинскую театральную среду с русской?
— Все зависит от того, с кем будешь иметь дело. Конечно, это уже не начало 90-х, когда нужно было рассказывать, кто ты. Но зарубежный зритель не может создать для себя единый образ украинской театральной среды, потому что она и не является однородной. Театральная труппа из Харькова отличается от коллектива из Киева, и тем более — из Львова. Но радует то, что иностранцы находят ответы на вопрос, как существует украинская культура в целом в наших постановках. И даже больше — иногда украинские легенды больше известны за рубежом, чем у себя на родине. Жалко, что действительно качественный художественный товар у нас, в основном, чтобы не гнить на отечественных складах, должен идти на экспорт. Для коллектива международная слава это, бесспорно, и признание, и высокий уровень. Этот человек/группа ничего не теряет — теряет наше общество. У нас широко закрыты глаза, пора их хоть немножко открывать, а то не только утро, но и зенит проспим.
СПРАВКА «Дня»
Владимир Кучинский — украинский режиссер. Заслуженный деятель искусств Украины (1994). Лауреат литературно-художественных премий имени Василя Стуса (1989), имени Леся Курбаса (2000), лауреат Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко (2006). С 1988 года — художественный руководитель созданного им (вместе с Олегом Драчем и Татьяной Каспрук) Львовского молодежного театра имени Леся Курбаса.
В 1995 году на Международной конференции Центра Леся Курбаса театр под руководством Владимира Кучинского был признан лучшим театром в Украине. Театр принимал участие, побеждал и в частности получал Гран-при на престижных международных фестивалях в Украине, России, Польше (Театр им. Леся Курбаса сотрудничает с Театром Гардженице, Польша), Италии и США.
