«День» продолжает публиковать историю нашего автора из Горловки, которая стала вынужденно перемещенным лицом. Начало — см. «День» №145-146 от 14 августа и №153 от 27 августа 2015 года.
...Смотрю внутрь себя и понимаю, что там, глубоко в душе, в сердце и разуме, многое действительно переместилось: что-то ушло в тень, уснуло до поры, забылось и стало малозначимым, а что-то — приобрело четкость очертаний, яркость красок и болезненную остроту. Все мои роли, маски и лица — все сдвинулось со своих устоявшихся мест, перевернулось, открыло новые детали и грани...
* * *
Да, теперь, когда я уже бездну времени не была дома, когда начала забывать трещинки на асфальте перед подъездом, когда голоса соседей превратились в воспоминание, я стала ревнивой.
...Утро начинается с вопроса, от которого уже тошнит: что там, в Горловке? Вечер заканчивается им же. Ответ как-то автоматически разыскивается в СМИ, в соцсетях и в бесконечных телефонных разговорах с друзьями по несчастью, с родственниками, с соседями и коллегами, которые ТАМ.
Ответ на этот вопрос очень нужен с единственной целью: чтобы понять — могу ли я уже возвращаться?
— Кума, — звоню соседке, — стреляют?
— Да уж недели три как не стреляют. Чего не едешь домой-то?
— А цены как?
— Ну, цены...
— А танки под окнами?
— Ну, танки, положим, не под окнами, но наблюдаются, конечно...
— Разглядываешь или отворачиваешься?
— Отворачиваюсь. Тут, если разглядывать, — не так понять могут.
— Ну, и че ехать-то?
— Так домой же!..
Прежнее место работы — работает. Мой звонок застает заместителя директора врасплох:
— Мы тут, в Харькове, собираемся выпустить газету нашу детскую, расскажете что-нибудь о том, что у вас там происходит? Без политики! Просто о детях! Газета все же горловская...
— Мы очень рады вас слышать! А имеете ли вы право ТАМ выпускать НАШУ горловскую газету? О том, чтобы что-то рассказать — подумаем, посоветуемся, спросим. И перезвоним. Если не перезвоним — значит нам НЕЛЬЗЯ!
Не перезвонили.
Им нельзя.
Если я вернусь домой — мне тоже будет нельзя на эту свою старую, любимую работу: к детям нельзя будет, чтобы воспитывать их, как раньше...
Вдруг отозвалась в соцсети коллега:
— Я так рада с тобой пообщаться!
— Я тоже! Как вы там?
— Мы? Мы выживаем. А точнее — мы живем тут полной жизнью! Это вы вот уехали, и вам там хорошо, да? А мы тут — то в подвалах, то на субботниках: разгребаем то, что твои друзья-укропы понатворили! Знаешь — мы не сдадимся! Мы устраиваем концерты, флешмобы всякие! Мы все тут восстанавливаем, потому что любим наш город и не даем ему умереть! Мы все друг другу помогаем, и вообще!
— Что — вообще?
— А то: мы — настоящие горловчане, а вот вы, которые уехали, и не знаю, кто теперь... Как вы будете нам в глаза смотреть, если вернетесь и станете порядки свои наводить, а? Думаешь, мы вас простим, что вы нас тут бросили?
* * *
Я в Горловке родилась, выросла и прожила всю предыдущую жизнь.
Можно ли назвать меня коренной горловчанкой?
В Древнем Риме гражданами республики считались лишь те, которые прожили в городе пять поколений.
А мои родители в Горловку приехали после Отечественной. Бабушка с папой из Орловской области, а мама — из Ростова по распределению на машзавод после техникума.
Они родились далеко от Горловки. Она им — не родина.
Но в Горловке родились мои дети и внуки.
Но ведь даже внуки — это только третье поколение, которое, к тому же сейчас, как и я, — не в родном городе.
Да, но мои дети — они же и дети моего мужа-украинца, предки которого в Донбассе живут с 1830 года примерно. Значит они — коренные?
Но — коренные кто?
В роду — поляки, украинцы, русские и даже, возможно, калмыки, если судить по некоторым чертам лиц некоторых ближайших родичей с Дона...
Жуткая путаница какая-то получается, которая сводит к нулю всякие рассуждения о том, чья же это все-таки земля, которая Донбасс?
Оставшиеся в Горловке твердят, что защищают СВОЮ землю — русскую! — от напавших на них укропов.
Мой муж — укроп! — сидит рядом и спрашивает куда-то в неизвестность: а моя земля где?
Да, где его земля, в которой предки лежат с середины позапрошлого века? Имеет он право хотеть вернуть себе свое и вернуться, наконец, домой, чтобы (пусть через сто лет!) тоже лечь в эту родную землю рядом с мамой и дедами? И надгробную табличку подписать на родном украинском языке у себя дома?
* * *
Они там больше не считают меня горловчанкой и даже радуются, что я как бы без родины теперь: так мне и надо, раз уехала! Птичка улетела — место прогорело!
Они там без меня что-то планируют, что-то восстанавливают, что-то строят, что-то нововводят...
Без меня!
У меня дома!
Метут мои улицы, подбеливают мои бордюры, сажают цветы на моих клумбах, перевоспитывают моих детей! Да так перевоспитывают, чтобы они меня ненавидели! И чтобы не пришли больше ко мне на занятия. И даже чтобы в город меня не пустили! В мой город!
Меня: русскую Шевченко, которая всю жизнь этому городу посвятила!
Они там — чувствуют себя героями, которые стоят за свою землю и совершают ради нее подвиги.
Они там заставляют меня чувствовать себя предательницей, которая их бросила, и потому больше недостойна гордого звания горловчанки!
И у меня — разрыв шаблона.
И ладно бы, если бы только у меня.
Читаешь посты в соцсетях и видишь невооруженным взглядом эту жуткую ревность: мы, внутренне перемещенные, ревнуем наши города к оставшимся в них, а они, оставшиеся, ревнуют всю Украину, которая их как бы бросила, вычеркнула, забыла...
А ведь ревность — это страшная сила!
* * *
...И мне снится, что я вернулась. Каждую ночь. Во сне, дома, я ищу алгоритм поведения, принципы взаимоотношений, занятие себе ищу новое, понимание ищу — нужна ли я вообще своему городу? И нужен ли он мне...
Это как развод в фильме «Суета сует», когда от героини Галины Польских муж уходит к другой, но вдруг остро ощущает, что эта ДРУГАЯ (работа, жизнь, страна, идеология!) ему абсолютно чужда, и мучительно ищет повод, чтобы вернуться...
Там, в фильме, герои находят и мужество признать ошибки, и повод, чтобы все уладить, и все возвращается на круги своя.
А мы, в этой страшной военной жизни, в этом расколе сознаний, в разрыве шаблонов, в ревности взаимной, которая, надеюсь, обусловлена, прежде всего, любовью, мы — найдем ли повод и причины к возвращению?
