Сценическую редакцию и постановку известной пьесы Александра Островского осуществила молодой режиссер Тамара Трунова (художник — Мария Погребняк).
Подобно тому, как иногда на афишах пишут «18+», здесь бы не излишне написать «до 50» или что-то подобное. Это было бы определенное предостережение для людей со зрительским опытом. Потому что с тем опытом чувствуешь себя так, будто пришел на дискотеку с громоздким чемоданом и не знаешь, куда его приткнуть. Он тебе дорог, в нем лежит, возможно, твоя память о Рязановском фильме «Жестокий романс» 30-летней давности. Или о еще более давней элегантной «Бесприданнице» нашей Русской драмы начала 1970-х. Этот твой чемодан с милыми сердцу воспоминаниями здесь никто не украдет, но высмеять могут запросто. Собственно, с этого и начинается спектакль Т. Труновой. Двое лакеев, Иван (Иван Завгородный) и Гаврила (Сергей Петько), лежат себе где-то на частном пляже и лениво болтают на тему «мохнатый шмель» и «душистый хмель». А ты же шел сюда, возможно, напевая как раз «шмель-хмель», этот киношный романс полуаристократического плейбоя. А здесь так, с порога, дают понять, что твой чемодан с романсами не понадобится тебе. Потому что этот спектакль простецко-легкомысленный, словно хохма из школьного сочинения на манер «Передо мной сидело невиданное зрелище. Это зрелище была Маруся»...
Тебе хочется полюбить этот спектакль, потому что ты любишь людей, которые его сделали. Но вот беда: твоей любви трудно за что-то зацепиться. Вот приходит Паратов (Андрей Саминин) с букетом хризантем — и тут из-за кулис высовывается симпатичная лошадиная морда и жует хризантему. Морда, конечно, бутафорская. Но, кажется, она чувствует себя своей между других персонажей. Потому что эти персонажи созданы из какого-то не очень весомого материала, как будто вырезаны из бумаги. Иногда вырезаны искусно, даже виртуозно, как например, Мокий Парменич (Анатолий Ященко), или Робинзон (Акмал Гурезов) или Харита Игнатьевна (Леся Самаева). Явно более упитанная — Лариса (Анна Топчий), но эта упитанность выразительно тинейджерская, то есть, не с «той эпохи». Здесь возникает осторожный вопрос: а что эта Лариса и все другие, делают на территории этой пьесы? И что мы все здесь делаем?
Когда-то Нечуй-Левицкий говорил, что нашей публике не интересны пьесы Островского, потому что описанные им купцы московские вовсе не похожи на наших купцов. Это важное слово — «похожи» или нет. Представьте, что вы ставите Островского и ищете «что-то похожее» в окружающей жизни. И вдруг видите, что ни среди наших, ни даже среди московских нынешних купцов уже нет «похожих на тех, что у Островского». Ни даже на тех, которыми они еще недавно нам представлялись.
Слова плейбой и плебей стали подобны не только по звучанию. Все стремительно упростилось до уровня примитивного школьного произведения. Какой там «шмель-хмель»! Если вы не хотите перепевать старинные романсы и сделать честный спектакль — он будет похож на трагифарс Тамары Труновой. Кто-то скажет об этой постановке — «цирке на проводе». Пусть — но актеры работают здесь так серьезно, словно действительно балансируют на том проводе где-то под куполом! Может, эта мысль несколько умозрительна, от нее не заплачешь бескорыстными слезами сопереживания и сочувствия. Но хотя бы становится понятно, что перед тобой и почему это сделано именно так. По крайней мере, я так понял — держась за свой потертый чемодан с опытом.
Следующий показ спектакля «Бесприданница. Версия» состоится 24 ноября.
