Виктору Цою вчера исполнилось бы пятьдесят лет. Сайт echo.msk.ru собрал воспоминания блогеров о том, как они познакомились с музыкой Цоя. Предлагаем вашему вниманию некоторые из этих историй.
yoda-live:
В далеком 1990 году, когда мне было всего-то лет 8 от роду, я беззаботно прибежал домой с улицы. В комнате, которую мы делили со старшим братом, находилось еще человек 4—5. Они сидели молча с ничего не выражающими лицами. На столе стоял магнитофон, из которого слышались слова: «Попробуй спеть вместе со мной! Вставай рядом со мной!».
Несмотря на то, что мне было 8, я прекрасно знал, что это поет Виктор Цой, я так же прекрасно знал, что «Красное на черном» поет Кинчев, а «Твой папа — Фашист» поет Михаил Борзыкин. Все-таки соседство с братом-меломаном не проходит даром. И мне нравилась эта музыка. Мне нравился задумчивый Бутусов с зажженной сигаретой, смотрящий на меня с постера, мне нравился Гарик Сукачев в немецкой каске на другом постере и, конечно же, мне нравился Виктор Цой, весь в черном, со скрещенными на груди руками, смотрящий на меня сверху вниз.
В тот вечер, когда мой брат с друзьями сидел молча в комнате под звуки песен Цоя, я узнал, что несколько часов назад по радио сообщили, что этот азиатский парень с подведенными глазами разбился на своей машине. Разбился насмерть.
Я никогда не считал себя «Киноманом», лишь в начале девяностых друг моего брата привез мне из Москвы железный черный значок с белым профилем Виктора Цоя. А на следующий год, когда я сам оказался в Москве, на вопрос каких-то знакомых, у которых мы остановились, куда я хочу сходить, я ответил, что хочу на Арбат. Они думали, что меня тянет в МакДональдс. Да, поесть американских гамбургеров очень хотелось, но гораздо сильнее мне захотелось пройтись вдоль стены Цоя.
Я просто подошел к стене и несколько минут смотрел на нее. Прошелся туда-сюда. Кажется, кивнул головой и ушел.
В Москве я не был более 10 лет, но уверен, что при первом же визите в Белокаменную непременно поеду на Арбат, к стене Цоя. Не из каких-то популистских убеждений или показушнической любви. Просто мне там понравилось, я там чувствовал себя хорошо, и хочется снова испытать эти ощущения.
А голос Цоя периодически звучит в моих наушниках, многие тексты знаю наизусть, некоторые забыл, но как только слышу первую строчку — память восстанавливает весь куплет в голове. На автомате.
Сегодня у Цоя день рождения, был бы день рождения, ему бы исполнилось 50. Но не исполнится, ему всегда будет 28.
«Сегодня кому-то говорят «До свидания», завтра скажут «Прощай» навсегда».
orancat:
Вот и Цою 50. Я не был ни на одном его концерте. Более того, поначалу я считал его бездарностью за «Аллюминиевые огурцы». В чем смысл этого набора слов? — думал я. Вот Нау или Алиса — это да! БГ в плане филологии не рассматривался вообще — он нравился моей тогдашней пассии Ирке Быковой, и делать при ней «фи» было как-то неудобно. Шахрин и Ко играли в то время забойный рок-н-ролл, Борзыкин кричал про папу-фашиста, на прочие эксперименты типа Курехина или АВИА я не обращал особого внимания. Когда Сашка Комаров принес пластинку «Группа крови», то голос Цоя показался мне еще более отвратительным. Послушал раз... Потом еще. Потом в третий раз. И вот тут что-то случилось. Своим шаманством и практически горловым пением Цой очаровал. Машка Белозерова в то время фыркала: «Тоже мне, блин, знаток русского языка — «И внезапно вдруг...»
Я не был ни на одном концерте «Кино», но старался приобретать все выходившие диски Цоя. Меня мало интересовало его творчество до альбома «Ночь». Я ходил на «Ассу» и «Иглу», после чего в нашей компании появилось две знаменательные фразы, произносимые с непременным понижением голоса и иронией, — «Он музыкант» и «Скажи, он тебя трахает?»
Потом была армия. Не помню, то ли это была еще учебка в Стерлитамаке, или же нас уже отправили в Челябинск-15. О смерти Цоя мы узнали через две недели после трагедии из случайно найденной «Комсомолки». Новости в армию приходят всегда с опозданием, за исключением путча, но сейчас не об этом. В общем, мы узнали. Шок, конечно. Цой был в авангарде, все прочие шли либо рядом, либо уже занимали пантеон.
Я был на Арбате у знаменитой стены, я не писал сакральных утверждающих надписей, я играл его песни вперемешку со своими, хмыкал на ворчания Вовки «Кипежа» Нифонтова: «Цой с нами, Цой с нами... Ну и Цой с вами!», я не поеду на могилу Виктора, я просто сижу и слушаю сегодня его песни. В том числе и про огурцы.
И спасибо Виктору Робертовичу Цою за то, что «смерть стоит того, чтобы жить». И мы по-прежнему ждем перемен, и сердца требуют их. Спасибо, Цой! Без пафоса и рыданий.
minorowsky:
Я ушел в армию в 1986 году и все культурные перемены встретил в сапогах, за забором и с ружьем.
Вернулся — а уже во всю по стране кочует банда русского рока с передовыми отрядами в виде «Аквариума», «Наутилуса» и ДДТ.
И вдруг в поле внимания появился Цой со своим «Кино». Дерзкий мальчик в черной куртке, с модными очками и образом героя кунг-фу.
Уже погиб Башлачев, друзья-музыканты во всю экспериментировали с героином, «курить» считалось едва ли не нормой жизни. Когда погиб Виктор, это очень аккуратно уложилось в общее направление саморазрушения, по которому шли лидеры рок-движения: они выжигали в себе остатки советской культуры и погибали сами.
Прошло время. Я пришел работать в школу. И вдруг вокруг все стали петь Цоя. Дети, которым было по 14 и которые были больше чем на 10 лет младше меня, вдруг вцепились за этого худосочного рок-принца. С чего вдруг? Они строили себя. Цой дал им культурное и моральное основание новой правоты жизни. Башлачев предоставил оправдание смерти, но Цой, именно Цой, оправдал жизнь, послужил опорой для целого поколения и, думаю, не для одного. И именно это поколение воскресило меня, вдохнуло тот воздух, которым дышу я до сих пор.
Им сейчас по 27 лет. Как мне тогда. Недавно мы встречались. И мне показалось, что мы снова понимаем друг друга.
echo.msk.ru, 21 июня 2012 г.
