Фонд «Изоляция. Платформа культурных инициатив», базирующийся в Донецке — на сегодня одна из наиболее успешных региональных организаций, курирующих искусство. «День» уже писал о выставке китайского художника Цай Гоцяна «1 040 метров под землей», ставшей художественной сенсацией минувшего года. На днях «Изоляция» пригласила корреспондента «Дня» на открытие групповой экспозиции «Переменная облачность».
На конкурс, объявленный Фондом в прошлом году, пришло 280 заявок из 40 стран. Восемь финалистов (интервью с ними смотрите в «Дне» № 93-94 от 1-2 июня) были отобраны с учетом рекомендаций выдающегося украинского фотохудожника, обладателя премии «Хассельблад» Бориса Михайлова. Фотографы Нуно Баррозо (Португалия), Марина Блэк (Россия—Канада), Флавия Жункейра (Бразилия), Гомер (Саша Курмаз, Украина), Наталья Павловская (Россия—Венгрия), Александр Стринадко (Украина), Марко Цитрон (Италия) и Ричард Энсетт (Великобритания) также работали под руководством Бориса Андреевича. Художники провели в Донецке от четырех до шести недель — фотографировали, участвовали в мастер-классах и дискуссиях.
Авторам предложили исследовать достаточно неопределенно сформулированную тему «переменной облачности» применительно к пейзажу Донецка; пейзаж здесь — самое широкое понятие, включающее географические, социальные и культурные аспекты. Что касается ландшафта самой выставки, то здесь наиболее заметно умение кураторов арт-центра работать с пространством бывшего завода изоляционных материалов, тем более что размеры цехов-галерей позволяют подбирать для каждого отдельного художника оригинальную структуру экспонирования. Другая особенность — все участники «Переменной облачности» в определенной степени наследовали эстетику Бориса Михайлова — его принцип спонтанности впечатления, внимание к маргиналиям и маргиналам, к китчу и наиву.
Так, Курмаз в занавешенных кабинках-боксах представлял большое фото отдельного героя и россыпь мелких карточек (термин Михайлова для обозначения фотографии), которые должны героя так или иначе характеризовать. Прилагался звуковой ряд: запись голоса объекта исследования либо звуки, ассоциирующиеся с ним. Но, вопреки оформительским ухищрениям, осталось досадное ощущение так и непреодолимого беспорядка: есть характеристики — нет характеров, есть фразы — нет истории. Курмаз не смог из подчас остроумных сценок собрать единое целое. То же касается Нуно Баррозо: выхватывая наугад буйно веселящихся аборигенов, небогатые интерьеры их кухонь, особняки новых хозяев жизни и прочую экзотику, португальский фотограф, пожалуй, только и ограничился передачей своего восхищения этим живописным хаосом, подменил антропологию туризмом.
У Марко Цитрона, напротив, все очень упорядочено, однако слишком предсказуемо. Полтора десятка стендов, на одной стороне которых — пейзажи Донецка с высоты птичьего полета (деревья и пафосные новостройки), на другой — фотографии жителей дворов, потерявшихся среди этого самодельного великолепия. Цитрон, похоже, буквально воспринял расхожее утверждение о самом зеленом индустриальном городе мира: зеленое у него преобладает, грозит перелиться через края изображения, и при этом все общие планы читаются как парадные открытки. Противовесом могли стать дворовые фотографии, но там все так же приглажено: та же показная зелень, то же пренебрежение деталями, многие герои неприкрыто позируют. Горожане у Цитрона столь же невыразительны, как и многоэтажки с другой стороны стендов — и это не та содержательная невыразительность, с помощью которой можно было бы передать отдельный замкнутый (анти)мир.
Как раз именно такой стертости смыслов удалось добиться Наталье Павловской. Ее девять снимков увеличены и оформлены как рекламные баннеры и висят так же — рядком на стене одного из цехов. Внешне кричащие, они одновременно до головокружения банальны: какая-то медвежья шкура на полу среди «евроремонта», пластмассовые венки в бюро ритуальных услуг, манекен в псевдофольклорной одежде, счастливая девочка на лоне природы с пакетом еды из «Макдональдса», простой донецкий дед с внуками на отдыхе в парке. Художница работает с представлениями массового сознания о безбедной жизни и приличной смерти, и из этой малости взращивает собственное высказывание о том обществе дешевого спектакля, в котором мы сейчас живем.
Другую инсталляцию Павловской — Missing space 2 («Недостающее пространство») — можно назвать наиболее концептуальной во всем проекте. Наталья просто собрала двенадцать выброшенных надгробий и выставила их, сгруппировав на аккуратном белом помосте. Это стандартные металлические советские обелиски со звездами на вершинах, порядком проржавевшие, с облупившейся краской и с пустыми рамочками на месте фотографий давно умерших людей. Жест сильный сам по себе, с широчайшими коннотациями — от классического memento mori и ритуалов прошлой эпохи до взгляда на природу фотографии как «зафиксированной памяти» — или, напротив, как способа избавления от воспоминаний.
Александр Стринадко — единственный житель Донецка в проекте, и, чтобы достичь необходимой дистанции, он сосредоточился на той части города, в которой ни разу не был, кстати, в Буденовском районе находится и «Изоляция». Серия называется «Больше жизни» (табличка одного из ресторанов, попавших в кадр) и составлена черно-белыми фото, экспонирующимися на разбросанных, похожих на камень серых тумбах. Стринадко руководствуется уже упомянутым форматом случайной фотоохоты, запечатлевая всю районную обыденность с питьем пива на тротуарах, пьяными песнями под баян, ежедневным отовариванием в магазинах, ничегонеделанием на пороге неказистых домиков. Фотограф выступает как исследователь с принципиальным и сочувственным взглядом, и смотреть его глазами на вот эту жизнь «больше жизни» крайне интересно.
Нескольким сериям «Переменной облачности» присущи — ни много, ни мало — определенные метафизические акценты. Марина Блэк, начиная работу над циклом «До дневной поверхности 14 метров», обратила внимание на свою ассистентку из местных жителей, 16-летнюю Настю, которую и сделала главной героиней. Настя не запечатлена на фото в прямом смысле — ее лицо не попадает в кадр, иногда вся фигура смазана, иногда это просто пустая заброшенная комната. Сама реальность этих руин призрачна, как и призрачным кажется невероятно замедленное время, протекающее в неостановимом разрушении.
Работы Ричарда Энсетта выставлены на лайтбоксах в огромном зале, напоминающем католический собор. Четыре фото с одной стороны, шесть с другой, и впереди, по центру, в «алтарной» части — три горизонтальных композиции из серии «Мать и дитя». Ричард снимал пациентов в больничном саду, отдельно — детей-аутистов. «Мать и дитя» скомпонованы по одному и тому же принципу — младенец лежит на кровати, над ним на стене нехитрая картинка — знак семейного уюта, мать представлена протянутой с правого края кадра рукой с растопыренными пальцами. По контрасту, фотографии детей и пациентов выполнены с мощной вспышкой, из-за чего создается эффект ночного фона: из темноты выступают только герои в обрамлении цветов. На этих снимках Энсетт достиг выразительности, достойной Караваджо. Люди в повязках и с гипсом потрясают сочетанием достоинства и скульптурной лепкой тел; но лучше всего получились дети с аутизмом. Ричард передал их тайну — они у него выглядят носителями внутренней силы, доступной разве что мифическим героям. Коннотации с живописью барокко усилены и общим размещением, и полной затененностью зала. При всей наглядности формы, это действительно о вере, или, скорее, о красоте веры одинаково, что в высшую силу или в своих близких.
Для Флавии Жункейры сделали исключение, позволив дополнить донецкие фото работами предыдущих лет, а также отвели отдельный модуль — так называемый Чайный домик, оборудованный в бывшей щитовой. Интерьер оформлен в этаком псевдомещанском стиле — на стены наклеены обои в цветочек, с потолка свисают стеклянные люстры, словно только что купленные по уценке в советском магазине. Донецкие фото соединяют наивный детский китч — воздушные шарики, игрушки, статист в костюме Микки-Мауса — с полуразрушенным барокко дворца культуры в Горловке. На других работах те же игрушки и шарики вторгаются в урбанистический хаос Бразилии. Иногда вещей столько, что они практически поглощают персонажа на фотографиях — альтер-эго художницы. Вещь и человек — главная тема Жункейры, но и более: автору удается показать момент, когда у вещей появляется собственная самостоятельная жизнь, и это, несмотря на присутствие внешне легкомысленных элементов, придает ее работам скрытый ужас.
Успех «Переменной облачности» организационный не хуже, нежели художественный. При относительном расцвете галерейного движения в Украине очень немногим удается правильно сочетать экспозиции с выставочным пространством. У кураторов «Изоляции», стоит повториться, это выходит виртуозно. Оправдал себя и сам замысел: по сути, в Донецке на короткий период была создана школа фотографии под руководством Бориса Михайлова, давшая на выходе (выпуске) очень хороший результат. Независимо от степени одаренности отдельных участников, «Облачность» произвела настолько убедительный эффект присутствия современного искусства, что уже сейчас можно назвать новый проект «Изоляции» одним из крупнейших событий выставочного сезона наряду с киевской «Арсенале». И, наконец, Донецк, среди горячки политических потрясений и диктатуры вечносоветских региональных князьков получил, пожалуй, наиболее достойное и художественно богатое визуальное отображение за все годы независимости.
