С луганчанином, директором филиала ПАТ НСТУ «Луганская региональная дирекция», Андреем Шаповаловым мы познакомились в Святогорске во время «Донбасс медиа форума». Поднятая тема так называемого языка вражды распределила собравшихся — Шаповалов достаточно четко обозначал в этом вопросе необходимые ориентиры. Тем, кто регулярно находится рядом с боевыми действиями или под обстрелами, рассказывать о том, что объединяет правду и патриотизм, не стоит. В реалиях войны рождаются естественные принципы поведения и стандарты профессиональной этики, где четко определяется приоритетность, но не взаимоисключение между профессией и гражданством.
«ДЛЯ МЕНЯ ЕСТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ОТСЧЕТ, КОГДА ЖУРНАЛИСТИКА СТАЛА ДРУГОЙ, — ЭТО УБИЙСТВО ГЕОРГИЯ ГОНГАДЗЕ»
— Складывается впечатление, что во время зарождения журналистики, уже в независимой Украине, она пошла не тем путем. По вашему мнению, когда произошла эта эрозия, почему профессия стала обслугой тех или иных сил или запроса на дешевые мысли?
— Вы знаете, для меня есть определенный отсчет, когда журналистика стала другой, — это убийство Георгия Гонгадзе. Для меня тот трагический случай разделил время в журналистике на «до» и «после». Хотя и до того убивали журналистов, в частности из Донбасса, и после. Но то убийство было показательным.
— Потому что прозвучала фамилия президента.
— Да. Это выходило за любые нормы восприятия. Гонгадзе стал образом и символом того, что за журналистику могут убить. И главное — уже сколько лет вокруг этого убийства ломают копья, вроде бы найдены убийцы, но заказчиков так официально и не назвали. Хотя все понимают, кто стоит за этим убийством. Этот факт нависает суровой тучей, в том числе, и над настоящим. А еще он подчеркивает двойное дно реалий, в которых мы существуем. Сейчас вроде бы определенной страховкой для журналиста является соблюдение этики, проверка фактов. Тем не менее есть много опасных тем, которые связаны с тем, как наживались первые. Расследования, которые докапываются до первого миллиона, так или иначе приводят к «шкафу со скелетами», как бы респектабельно ни выглядел человек. Богатые люди очень не любят этого.
— Расследование, как правило, является локальным исследованием. Но если оно будет оторвано от контекста, то его легко использовать в качестве инструмента для манипуляций. Поэтому если журналист стремится быть действительно объективным, он не должен погружаться только в эпизод, но пытаться проследить причинно-следственные связи фактов как явлений.
— Я абсолютно согласен с вашими словами. Сейчас, кстати, есть много информационных вбросов, которые внешне выглядят как борьба за правду, а в действительности являются лишь элементом манипуляций — или сведением счетов между теми или иными силами, или просто отвлечением внимания. Например, периодически нам рассказывают о задержании коррупционеров. Куча телекамер, громкие сообщения и заявления высокопоставленных чиновников, а спустя некоторое время об этом человеке забывают, и оказывается, что он уже на свободе. В известной степени это еще и один из болезненных симптомов развития коммуникаций. На людей просто обваливаются ежедневно потоки информации, а у масс очень короткая память. Людям среди этого потока нужно системно напоминать о принципиальных вещах.
— Но это потребителю быстро надоедает, ему нужен новый продукт, новый фокус внимания.
— Да. И бывает, что манипуляция сознанием происходит не потому, что тот или иной журналист злой и плохой, а просто потому, что в журналистику пришло много людей, которые в действительности от нее далеки. Вот они просто так решили, что журналистика — это писать о чем-то, говорить о чем-то, искать что-то интересненькое и подать это ярко.
«ГИБРИДНЫЕ ВОЙНЫ, ГИБРИДНЫЕ ЖУРНАЛИСТЫ, ГИБРИДНЫЕ ПОЛИТИКИ...»
— Как это произошло с блогерством. С одной стороны, это просто замечательно, когда можно открыто находить свою аудиторию, свободно экспериментировать с формами подачи, а с другой — была просто искажена система ценностей и ориентиров профессии журналиста.
— Блогерство уничтожило ответственность журналиста. Так же, как была уничтожена ответственность политиков теми, кто пришел в политику не ради построения государства, а ради собственных амбиций или прихотей. Стал перед микрофоном, провозгласил ряд лозунгов — и называешь себя политиком. Так и в журналистике, если пишешь, значит, журналист. Но все это из серии «одна бабка сказала». Популярный блогер что-то написал, ему поставили тысячу лайков, и вот вам целая информационная волна, которая разносится по интернету. К сожалению, мы сейчас переживаем рождение целого ряда «гибридов». Гибридные войны, гибридные журналисты, гибридные политики. Надеюсь, что хоть гибридные хирурги не появятся, потому что если еще и они будут, то можно к врачам не обращаться. Почему-то люди считают, что нельзя подпускать к операционному столу человека без хирургического образования и практики, а вот человеку без образования журналиста можно давать эфир; человеку, не сформированному как политик, можно давать трибуну и позволять принимать законы или государственные решения. Это на самом деле тотальная и трагическая девальвация институтов. Невежество — источник ошибок и трагедий, которые на государственном уровне могут быть необратимыми для всех нас. Если хирург оперирует тело, то журналист оперирует наши души, сознание, поэтому может натворить много бед.
— Российские журналисты имеют образование и являются профессионалами, но являются ли они журналистами?
— Журналистика — это не пропаганда. Они являются именно пропагандистами. Утонченными, с большими ресурсами.
— У нас идет война. Как украинские журналисты должны им отвечать? У вас лично есть формула поведения?
— Да, для себя я эту формулу вывел. Когда речь идет о войне, то считаю эту тему не пригодной для публичного обсуждения. Я знаю четко, как себя вести, и знаю, что за мной — правда. Существуют линии здравого смысла. Те, кто выходит за них, отмечая свою якобы объективность, просто манипулируют этим термином. То, что делает Министерство информационной политики, должно не обсуждаться, а давать результат, ведь мы находимся в состоянии активных боевых действий. Если этот факт не чувствуется в Киеве, то в Северодонецке это чувствуется намного больше, а особенно в городах, которые находятся в непосредственной близости к линии фронта. Среди российских журналистов, которые, в сущности, являются пропагандистами агрессора, есть часть тех, кто находится в сознательном обмане, а часть убеждена в своей правоте. Причем чем такой журналист более провинциален, тем карикатурнее он копирует соловьевых и киселевых. Это даже по гротесковым манерам видно, по менторскому тону. Такой себе «участник дискуссии» с правом давать оценки гостю, обижать, поучать.
«ПРЕЖДЕ ВСЕГО — ТЫ ГРАЖДАНИН»
— Мы с вами были на «Донбасс медиа форуме», при открытии которого проводился анализ так называемого языка вражды. Спикеры пришли к выводу, что СМИ на оккупированной территории используют чаще язык вражды, чем СМИ на свободной территории. Вам не кажется, что те, кто задал именно так вопрос, «спутали берега» и находятся в другой реальности?
— Я вообще считаю такую постановку вопроса бессмыслицей. Эти люди действительно находятся в другой реальности. Скажу откровенно, что на одном из подобных мероприятий в прошлом году я был крайне возмущен. Когда один из спикеров выступил, то я к нему подошел в холле и спросил: верит ли он в то, что говорит? Он признался, что работает на западное издание и что у него есть обязательство перед своим работодателем, то есть он должен эти вещи проговаривать перед аудиторией. «Но сам ты в них не веришь?» — спросил я. Он ответил: «Конечно — нет, я же не сумасшедший».
Это вам для примера касательно позиции, что, мол, нужно выслушать другую сторону, нужно предоставить им право высказаться, может, они и не такие плохие, как мы о них думаем, может, они действительно «ополченцы» и т.п. Какие «ополченцы», когда это оккупанты, которые выгнали нас из наших домов? Мне говорят, что нужно поехать к этой мрази, которая оккупировала наши дома, и послушать их мнение. Конечно, я их с удовольствием послушаю, но в Гаагском трибунале на скамье подсудимых, а не на украинском телевидении или радио.
Западные партнеры хотят мира. Их, скорее, больше интересует не целостность нашей страны, а чтобы наконец «закрыть вопрос». Их цель — любым способом сделать ретушь этого тлеющего, но неугасающего конфликта. Что же должны делать мы? Скажу «страшую вещь» — не раскачивать лодку, чтобы мы в запале не утонули все вместе. Простите, хоть ты журналист, хоть ты повар, хоть ты политик, но прежде всего — ты гражданин. К чему приводит пренебрежение этим правилом, мы уже все увидели.
— Сейчас принято говорить о стратегиях реинтеграции и деоккупации Донбасса. На востоке чувствуется, что какая-то стратегия вообще существует?
— Я не видел содержания никакой стратегии, и никакого ощущения того, что какая-то стратегия вообще существует, на востоке нет. Могу сказать, что если РФ решит выйти из Донбасса, то информационная политика на этих территориях может измениться на 180 градусов. РФ даже сможет убедить, что никакой «хунты» и «бандеровцев» не было, и они опять поверят в это так же, как поверили в их наличие. Так же, как в РФ в определенное время верили в евроинтеграцию, в «безвиз», а затем в определенный момент они, подобно флюгеру, начали смотреть в другую сторону. В Луганске тоже еще осенью 2013 года вся областная рада голосовала за евроинтеграцию, а затем, как по команде, изменила свое решение. Поэтому вопрос деоккупации является вопросом техники.
— Мы заговорили о параллельных реальностях во время войны в самой Украине. Мирная жизнь и фронт сейчас в стране очень далеко друг от друга в сознании граждан?
— Вы знаете, когда бываю в Киеве, то удивляюсь количеству камуфляжа. Столько камуфляжа нет среди гражданского населения на Луганщине, даже близко к фронту. Это какая-то игра в войну с полным непониманием реалий. Хочу сказать, что для Донбасса вышиванка имеет особое значение, хотя и не часто луганчан можно в ней встретить. А все потому, что вышиванка у нас «под кожей».
