Начало. Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»
По-видимому, еще не одно копье будет сломано в историографической битве будущих поколений историков вокруг вопроса: когда и как возник Киев. Мы никогда, убежден, не докопаемся до дна этого хронологического колодца, где, как надеемся, спрятана точная дата основания Киева. Однако имеем возможность, базирующуюся на исторических источниках, взглянуть на этот вопрос глазами средневековых книжников-интеллектуалов и выявить первоисточники и сакральное наполнение древнекиевского христианского праздника — дня рождения Города, который приходится на майские дни (11—12 числа).
Рецепция христианской историософии в средневековой Руси-Украине объективно предопределяла формирование представлений о ее стольном граде как о самом священном в восточнославянском православном мире городе. Старокиевские мыслители-книжники задекларировали взгляд на Киев как равнозначный Константинополю или Новому Иерусалиму град. Сообщая об организации военного похода из Новгородского Севера князем Олегом и захвате им Киева, «Повесть временных лет» — грандиозное летописное произведение старокиевского книжника, около 882 года среди прочего извещает: «...І сів Олег княжа у Києві, і мовив Олег: «Се буди мати градом русьским». Это летописное сообщение в научной литературе истолковывается обычно как объединение ранее разделенной на Новгородскую и Киевскую «половины» Руси в одно государственное тело с центром/головой в Киеве. При этом вложенные летописцем в уста князя-язычника Олега слова «Се буди мати градом русьским», давно уже ставшие хрестоматийными, трактуются буквально, как провозглашение Киева новгородским узурпатором, общерусской столицей.
Тем временем это словосочетание имеет давнее, книжное по своему содержанию происхождение и несет в себе на самом деле мощную идеологическую нагрузку. Перед нами библейский эпитет «мати градом», сопоставимый в средневековой литературе с Иерусалимом. Например, в одном из вариантов серии вопросов-ответов о первенстве разных вещей сакральной Голубиной книги утверждается, что «Иерусалим-город всем огородам мать — он стоит посредине света белого (в нем пуп земли)». В апокрифической Повести о царе Волоте Волотовиче, известной по спискам ХV в., также находим аналогичное отождествление: «Первый град всем градам мать славный град Иерусалим. А церковь Иерусалимская всем церквам мать». Персонификация города в образе женщины была весьма распространенным явлением в архаичном фольклоре многих народов мира. Мифологема «город-блудница», например, отождествляется с Вавилоном: «Великий Вавилон — мать разврата и гнусности земной» (Об.17, 5). Если Вавилон является «троном зла», то Иерусалим — «престол славы». В системе образов эсхатологической поэзии библейских книг предела Ветхого и Нового Заветов «город-мать» («город-дива») отождествляется с Небесным Иерусалимом. В новозаветном виденье Ивана Богослова Новый Иерусалим персонифицируется в образе «невесты Агнца». Олицетворение города в женском образе, который выступает в роли матери и невесты Спасителя и воплощает таким образом очертания Нового Иерусалима — идеальной столицы Церкви Христа и место Бога. Такая самоидентификация Киева и была задекларирована летописцем в мистически пророческих словах «Се буди мати градомъ русьскимъ». Текстологические параллели этому летописному фразеологизму, замеченные учеными в книгах Святого Письма (Гал. 4.: 26), Житии Василия Нового и апокрифических памятниках свидетельствуют о том, что знаменитыми, приписываемыми язычнику Олегу словами, Киев явно отождествляется с Новым Иерусалимом.
Утверждая себя с конца Х века как важный фактор христианской ойкумены, Киев не мог стоять в стороне развития средневековой библейской экзегезы, христианской теологии и эстетики, где иерусалимской идее отводилось почетное место. Рецепция христианской историософии на Руси объективно предопределяла формирование представлений о ее сопричастности с событиями и явлениями Священнной истории. Поэтому закономерно, что образ Святого Города — Иерусалима был здесь предметом особенно глубокой рефлексии. Ориентация старорусских книжников на библейскую традицию была неотделимо связана с рецепцией византийской политической культуры с ее православным осознанием исторического процесса. Христианская история продолжает и в то же время отменяет еврейскую. Новым Иерусалимом для всех православных христиан отныне является Константинополь — столица могучей Византийской империи и всего христианского сообщества.
Основана Константином Великим в 324 г. на европейском берегу Босфора (на месте древнегреческой Византии) столица Византийской империи, освящена 11 мая 330 г. и была известна в тогдашнем мире как Новый Рим (Constantinus novam Roma). Среди многих эпитетов, характеризующих его, в славянской письменной традиции укоренилось название Царьград. Официальный статус Константинополя как Нового Рима был закреплен соответствующими канонами Халкедонского и второго Константинопольского церковных соборов. В этой политической символике подчеркивалась имперская сущность Константинополя как столицы новой Imperium Romanum. Его же экклезиологическая, духовно-религиозная первенство отразилось в наименовании Новым Иерусалимом.
Представление о столице Византийской империи как наследнице Иерусалима основывались на основополагающей для «ромейской» идеологии концепции богоизбранности Византии — Нового Израиля. Бог пренебрег евреями и взамен призвал к себе греков. Он дарил им священство и царство, а также пророчество — Новый Завет, написанный на греческом языке. Эта идея выразительно прослеживается, например, в послании византийского патриарха Фотия к армянскому первосвященнику Захарию (862—876 гг.). В нем, в частности, утверждается, что построенный вторым Давыдом, то есть святым Константином, Царьград или Константинополь является «вторым Иерусалимом» — городом, в котором сбылось пророчество о непоколебимости Божьего Града: «Бог среди него, пусть не шатается» (Парсек. 45, 6). Вторым Иерусалимом называет Константинополь и византийский патриарх Фотий в своих лементациях по поводу осады города «варварами с севера» (отождествляемыми с Аскольдовой Русью) в 860 г.
Иерусалимский топос являлся определяющим для архитектоники городского пространства византийской столицы. Строитель христианского мегаполиса Константин Великий стремился превзойти Рим величием новой столицы. Как свидетельствуют материалы специальных исследований, урбанистическим идеалом для него был Иерусалим. Так, кафедральный собор святой Софии соответствовал Иерусалимскому Храму, а императорский дворец — дворцу Соломона; даже ипподром соответствовал иерусалимскому театру времен Христа.
Имитация «ромейской» парадигмы была присуща и другим православным народам, которые находились в орбите византийского культурного влияния. Так, в средневековой Болгарии на роль Нового Иерусалима претендовали Тырново и Преслав. А в Центрально-Западной Европе — Прага, Аахен и еще ряд других городов.
На Руси первым констатировал подобные претензии Киева из-за уподобления последнего Царьграду и его сакральному первообразу сподвижник Ярослава Мудрого, первый русский по происхождению киевский митрополит — Илларион. Сравнивая в своем знаменитом произведении «Слово о Законе и Благодати» крестителя Руси князя Владимира Святославовича с первым христианским властителем Ромейской империи — Константином, он отмечает, что подобно последнему, который, «со своей матерью Еленой принес из Иерусалима крест», Владимир со своей бабушкой княгиней Ольгой донес праведную веру «из Нового Иерусалима, из Константина-града».
Константинополь и его субститут — Иерусалим символизируют для Иллариона истоки и оплот христианской веры, откуда духовная традиция транслируется, пусть и через посредничество Константинополя, в Киев, из-за чего и последний теперь приобретает ореол нового Святого Города. Следом за Илларионом немного позже эту идею предельно ясно сформулирует Яков Мних в своей «Памяти и похвале князю Владимиру» такими лапидарными, но чрезвычайно красноречивыми словами: «Оле чюдо ! Яко Другий Єрусалим на землі явися Київ».
