На днях я посмотрел французский фильм «Муж парикмахерши» (режиссер — Патрис Леконт, 1990). 20 лет назад он мне показался вполне приемлемой и неглупой драмой о любви — с замечательными актерами (в главной роли — светлой памяти Жан Рошфор), качественно снятой, без пошлых манипуляций чувствами аудитории.
Согласно сюжету, местами похожем на инверсию «Лолиты» Набокова, герой по имени Антуан с детства имеет пристрастие к парикмахершам, и наконец, повзрослев, женится на одной из них, красавице Матильде (Анна Галиена). Живут они 10 лет душа в душу, а потом она прыгает с моста, чтобы остаться для Антуана вечно молодой и прекрасной.
Итак, повторюсь, все это мне тогда показалось невероятной историей об идеальной любви или, точнее, об идеальной возлюбленной.
Теперь, после второго просмотра, я поймал себя на мысли, что на самом деле это история превращения живого человека в идеальный объект потребления. Матильда не имеет прошлого, у нее нет семьи и даже детских фото (!), в ее парикмахерской не обслуживают женщин, она принимает предложение руки и сердца практически сразу (молодая и красивая без единого воздыхателя?), и весь фильм занимается только тем, что удовлетворяет фетишистскую страсть своего мужа. И в реку прыгает, чтобы, по сути, угодить Антуану, ведь зачем она ему нужна старой.
То есть получается ода обслуживанию мужчин, доведенному до смертельного абсурда. По-французски эстетизированное и романтизированное женоненавистничество или, говоря более современно, мизогиния.
Вряд ли Леконт закладывал именно такой пласт смыслов. Дело здесь, скорее, в традиционном представлении о распределении ролей между мужчиной и женщиной, которое тогда, в конце 1980-х, царило повсеместно, и никто, кроме феминисток, об этом особо не рефлексировал.
Возможен ли сейчас столь же художественно убедительный фильм с героиней-объектом по крайней мере в Европе?
Ответ все еще неочевиден.
