В основе его сценария лежит цикл автобиографических новелл Стаса Домбровского, бывшего наркомана и преступника. Он родился 21 февраля 1979 года в Одессе. В 17 лет узнал, что болен СПИДом. Неоднократно отбывал тюремное наказание (суммарный срок — 11 лет), страдал от тяжелой наркозависимости. В последние 5 лет порвал с наркотиками, издал сборник стихов и прозы, активно участвует в одесских общественных и политических мероприятиях, ведет блог на Фейсбуке, занимается журналистикой, женат, имеет двоих детей. «5 терапия» — его дебют как сценариста и актера. В съемках были задействованы не только актеры, но и реальные персонажи из событий, описываемых Домбровским. Собственно, еще и в этом необычность «5 терапии»: до сих пор у нас не было фильма, в котором бы практически все герои перевоплощались в самих себя.
Именно поэтому было бы неправильным характеризовать фильм как «чернуху». Здесь есть моменты инъекций, видим засыпанные шприцами наркотрущобы Одессы, квартиры наркоманов, переполненную тюремную камеру, госпиталь для умирающих от СПИДа. Но это не ради того, чтобы пощекотать нервы зрителям. Нам показывают повседневность тех, кого общество вычеркнуло из себя, приговорив к медленному умиранию. Старый принцип: нет человека — нет проблемы. Домбровский и Павловская доказывают, что там, на дне — тоже люди, и для них есть надежда. Разумеется, важно самому сделать усилие, но также и общество должно вспомнить, что изгои — всего лишь те, кому не повезло.
Домбровский показал возможность чудес своим примером. В режиссуре и драматургии фильма есть недостатки, но главную мысль «5 терапия» доносит убедительно: чудо возможно, спасение вероятно.
Мы поговорили со Стасом вскоре после премьеры.
«Я — ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ВЫЗДОРАВЛИВАЮЩИЙ»
— Как появился фильм?
— Я увидел первую работу Алисы Павловской — «Не хочу умирать» — о своем друге Стасе Подлипском. Подумал, что я тоже крутой маргинальный чувак со своей историей — и предложил ее Алисе. Сначала Алиса послала меня туда, откуда я пришел, но на протяжении года мы познакомились лично. Я выкладывал в Фейсбук маленькие эссе о своей прошлой жизни. Мы сделали из них сценарий и стартовали.
— Трудно было играть самого себя?
— Я — профессиональный выздоравливающий. Работаю над собой по 12-шаговой психологической программе. В ней есть понятие «спонсор» — это человек с б`ольшим сроком трезвости, которому я могу позвонить в любой момент, поделиться наболевшим, получить рекомендацию. Мне было рекомендовано прожить сюжет не как актеру, а как своего рода психодраму — прожить за пару месяцев те 20 лет. Так я и поступил. Прожил заново. Посмотрел на себя «убитого» трезвыми глазами.
— Результат на экране сильно отличается от вашего опыта?
— Одно дело — моя жизнь, другое — моя книга, третье — фильм. Реальности оно соответствует где-то наполовину. Важнейший момент, который мы сохранили, — встреча с самим собой в образе матери. Жесткая любовь, когда мать плюет в лицо. Вот такие программные вещи действительно в моем случае сработали.
«И ТВОРИЛ, И ГРАБИЛ»
— Как вы начали писать?
— Я очень любил читать. У меня была очень читающая семья, с большой библиотекой. Мои родители — театралы, я вырос на гастролях и с книгами под рукой. Всегда хотел что-то писать. Начал с того, что воровал произведения прозаиков и переделывал в стихи. Например, Ремарка — он очень поэтичный. Далее начал пробовать сам. Столкнулся с метареалистами и сменил стиль. Писал под Бродского, Маяковского, Есенина. Рисовал и писал. Для меня это была отдушина.
— С чего у вас начался уголовный путь?
— Этот момент показан в фильме. В 6 лет я зашел в пустой гараж и увидел на старых «Жигулях» рюкзак и золотые часы. У меня тогда даже мысли не было, что нельзя ничего брать. Схватил часы и ушел. Но я всю жизнь мечтал путешествовать, садился в поезд на Винницу и ехал в Африку, еще и друзей тянул за собой, поэтому вернулся за рюкзаком. Вот тогда меня и поймали впервые.
— Как вам удавалось совмещать настолько экстремальный образ жизни с писанием?
— В моем случае криминальность и наркотики были не образом жизни, а побегом от реальности. Думаю, это растет из деструктивных отношений в семье — с отцом, с матерью, и с их отношений между собой. А сочетать? Так это же одно и то же. Любое творчество — это единственный приемлемый преступный акт. Просто я и творил, и грабил. Это тоже было творчество — мне что, деньги были нужны? Я из обеспеченной семьи. Просто кайфовал от этого. Но неправильно направлял свои чувства. Вместо того, чтобы вовремя от чувства злобы написать стихотворение или картину, бил людей по голове и отбирал у них последнее. Украл скрипку и два кошелька — и в 14 лет получил полтора года. Стоит ли хотя бы один день в тюрьме этого кошелька? А начинал я с книжек. Воровал, читал и продавал книжникам. Одним словом, творчество — это преступление со знаком плюс, а асоциальное поведение — это творчество со знаком минус.
— Правда ли, что в неволе многие пишут, что это не редкость?
— Это да, и не только пишут, но и читают. Настоящий преступник — это человек, у которого в голове маленькая энциклопедия Брокгауза и Эфрона, умноженная на Большую Советскую. Чем ниже поступок, тем большее ему нужно оправдание. Поэтому воры в законе — это люди, которые знают 17 языков, но забыли собственный. Поэтому да, в неволе практикуют интеллектуализацию, за которой прячут свое поведение.
«НАША СИСТЕМА — КАРАТЕЛЬНАЯ, НЕ ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ»
— Заключение не исправляет?
— Пенитенциарная система высасывает из человека жизненные соки. Морально высохшую мумию полупомешанного выдает как образец раскаяния и полного исправления — это еще Достоевский написал. Но все зависит от того, как мы это воспринимаем. У меня сейчас двое здоровых детей. Их бы у меня не было без такого пинка, как ВИЧ. Для меня это сработало в плюс, как и тюрьма. Я искренне считаю, что если бы не находился там, просто умер бы от передозировки на улице. Я видел людей, которые после тюрьмы становились депутатами и писателями, видел и тех, которые там вешались. Да, наша система — карательная, не исправительная. Там все направлено на то, чтобы полностью человека наказать и превратить его в овощ. Но если смотреть внимательнее, то 99% людей в местах лишения свободы — это больные. Как можно назвать здоровым того, кто пятый раз ворует одну и ту же раму от мотоцикла? Это тяга к саморазрушению. Реальных преступников там мало, они откупаются. 1000 долларов стоит год пребывания в тюрьме, вопрос решается очень легко.
«НАРКОМАНИЯ — ЧЕТКО ОСОЗНАННОЕ САМОУБИЙСТВО»
— Многие религиозные организации тоже занимаются спасением зависимых. Помогает ли такая реабилитация?
— Мне не помогла. Больше скажу: к религии я отношусь так же, как к наркотику, и полностью не воспринимаю это. Религиозная зависимость — это не выздоровление. Когда Стас Подлипский умирал на улице, у меня не было другого выхода, чем отправить его в Новосибирск в религиозный центр. Потому что был выбор: он либо умрет, либо заменит один наркотик другим. Сейчас занимается прославлением. Просто нужно было, чтобы он остался жив.
— И все же, почему так мало зависимых излечивается?
— Потому что люди не хотят жить. Потому что наркомания — стремление убить себя за то, что я — подлец. Это невосприятие своего внутреннего душевного мерзавца. Выздоравливают всего лишь 3%. Остальные осознанно идут на смерть. Меня в 2007-м актировали из тюрьмы почти мертвым. Но я все равно кололся еще лет 5 и сидел полтора года. Выздоравливать начал в 2013-м. Что это, если не самоубийство?
— Но начинается как поиск удовольствия.
— Нет, причина более глубокая: побег от самого себя. Мы всего лишь люди. И в нас есть такая интересная штучка: хотим быть либо святыми, либо откровенными бесами. Но отнюдь не просто людьми, включающими в себя не только это. И потому отходим от реальности через зависимости — психотропные препараты, секс, игру. Проще залиться алкоголем, чем поговорить с собой. Тем же «Черным человеком» Есенина. Вот это и есть разбитое зеркало.
— Какая у нас ситуация с лечением зависимостей сейчас?
— У нас до сих пор нет достойной реабилитации не только наркозависимых, а даже ветеранов АТО с посттравматическим синдромом. О каких наркоманах мы говорим? Проще дать им заместительную терапию и убить по закону, чем создать государственную программу, как в Америке те же «Анонимные наркоманы». Это никому не нужно, это неудобно. Почему в самом наркотизированном городе Украины — Николаеве — не взяли «5 терапию» в прокат? Потому что неинтересно. Лучше на зависимых зарабатывать деньги, зачем они нам трезвые? Зачем вообще интеллигентные люди в стране? Над ними же невозможно господствовать.
«ПОЛНОСТЬЮ ОТОЖДЕСТВЛЯЮ СЕБЯ СО СТРАНОЙ, В КОТОРОЙ ЖИВУ»
— Что дальше для вас?
— У меня написан сценарий о Викторе Куливаре, известном в 1990-е в Одессе под прозвищем «Карабас». Он входил в любые кабинеты, общался со всеми бандитами, но не принял титул вора. На нем держалась какая бы там ни была справедливость. Жестокий и гуманный в то же время. Всего лишь человек. Но личность. Такой себе второй Беня Крик. Герой моего сюжета ищет деньги на фильм о Викторе Павловиче, чтобы заработать какие-то дивиденды. А найдя, понимает, что эти средства и дали ему те, кто убил Карабаса. Человека мы можем убить дважды: сначала телесно, а затем — духовно, сделав из него героя. Этот режиссер решает не убивать Виктора Павловича второй раз — и тогда уже те, кто финансирует его фильм, убивают его. Но здесь мы и понимаем, что родилась душа. Экзистенциальная драма, но в ней, надеюсь, будут и экшен, и триллер.
— Вот вы рассказываете о людях, которые поддерживают порядок, опираясь исключительно на свой негласный авторитет. А у нас вообще возможна справедливость по писаным законам?
— Я очень в этом плане верю в Украину. Плата за это будет жесткая. Будем идти к этому долго. Но мы в процессе. Я начал выздоравливать незадолго до Майдана. И я полностью отождествляю себя со страной, в которой живу. Я смотрю на это все и верю, что да, могу жить по законам. Почему я говорю о Викторе Павловиче с пиететом? Он, несмотря на весь ужас положения, всегда старался сохранить в себе человека. Вот это важно сейчас. Сохранить в себе не патриота и не ватника, а украинца. Украинец = человек.
