Национальный ландшафт — это категория места и времени, атрибутивно соотносимая с предметом, методологией и методами гуманистического ландшафтоведения. Но ландшафтно организованная природа — структура многосложная, которая сама по себе есть и фон, и почва для отдельного, более тщательного рассмотрения: с учетом междисциплинарных исследований. Опыт зарубежных и украинских ученых говорит о перспективе такого подхода в сфере географических наук — когда разные стороны гуманистического потенциала территории и очерчены по-новому, и в новых смыслах восприняты.
Национальный ландшафт — это, прежде всего, «культурный ландшафт», то есть такой, что уже «завоеван» и кем-то, в какой-то степени, «окультурен». Человек своим присутствием превратил просто природный ландшафт в сельскохозяйственный (agricultural), расселенческий (ruralcultural), промышленный (industricultural), городской (urbocultural) или какой другой — в любом случае затмив инвариант. Но каждый окультуренный, то есть измененный человеком, ландшафт имеет свою историю, приобретая, таким образом, геокультурную сущность. Геокультура же есть диалектическое единство материальных и духовных ценностей, что доступны воображению человека в своем видении данной Территории.
Национальный ландшафт — это идеальная гуманистическая ценность общности людей, представляющей себя миру как нация. Но понятие о национальном ландшафте включает в себя как минимум ретроспективный взгляд на его образность, и, поскольку воображаемые образы, которые возникают при этом, связаны с определенной территорией, они называются геообразами. Изучение, классификация (в определенном смысле и создание!) геообразов входит в приоритеты науки под названием геоимиджелогия.
ГУМАНИСТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ ПРИРОДЫ
Гуманистические ценности природы Кинбурнской косы, которые относят к экосредовым материальным составляющим потенциала ее ландшафтных комплексов, определяют формирование научно-рефлексивных образов ландшафтов. Идеальные же — историко-культурные — составляющие этого природного комплекса обогащают перцепцию (восприятие) исследователя и логично формируют образ ландшафтов-откровений1, воспринятых как воображаемая действительность (imagenity-real). Ключевые представления такого восприятия описаны понятием геообраза; они отображают видение ландшафта в зависимости от различных исторических эпох и вполне могут соотноситься с внутренним мифом (и исходящей из него картины мира) человека. Как художник живописует красками на пленере, и природа помогает ему в поиске цветовой гаммы, так и исторические и мифические события, а также ландшафтный антураж территории, имевший к ним отношение, составляют перцепцию (то есть сущность восприятия) и целенаправленного исследователя — субъекта восприятия, и сопереживающего — под воздействием внутренней апперцепции (когнитивного импульса) — обывателя. Высветленная геообразом, полнее раскрывается геокультурная сущность именно этого уголка планеты.
ГЕРОДОТОВСКАЯ ГИЛЕЯ
Самый известный, распространенный и распространяемый геообраз Кинбурнской косы. Территории, которую древнегреческий историк (и мифогеограф!) Геродот из Милета определил так: «А как перейти Борисфен, то сразу же первая от моря лежит Лесистая (Гилея) страна, а от нее вверх живут скифы-земледельцы». Но если скифы — это кочевники-воины, то причем здесь труженики земли, всегда стремящиеся к миру и стабильности? На самом деле, мы начинаем отслеживать странноватые — как для обывательского смысла, обыкновенные вещи, которые в измененных обстоятельствах начинают говорить о конкретном, но языком другого времени.
Мы видим картину мира, но не как Художник, который, имитируя свое волнение, через элементы искусства создает Картину, а как бы совершаем обратный путь: через ощущение отдельных элементов Картины имитируем разложение общности вещей на части, в каждой из них ища смысл. Мы как бы перерастаем обыкновенного зрителя и выходим за рамки объекта-ландшафта или объекта-мира, освобождаясь от сковывающего гипноза стереотипа. Что это значит? То, что в нашем сознании яснее мыслится факт самостоятельной роли элементов Картины, и в то же время тускнеют необязательные силуэты. Субъективно, это — картинки Истории, которые сохраняют какую-то внутреннюю силу и способны разворачиваться в многовариантность смыслов в зависимости от особой выраженности ландшафтов. И тогда проявляется ритмика Времени, и за каждой песчаной дюной современного Кинбурна мы начнем различать таинственность, скрытую в темном фоне Картины, и она не будет копией оригинала, а станет нечто большим — ее не поддающейся выражению сущностью.
«История — это очень сложный механизм, — скажем вместе мы, убедившись, что сей механизм не отрегулирован на подобие часов, а... со множеством бифуркаций. — И трогать его — эти дивные часы — все равно, что малышу на компьютере набирать книгу о том, как воспитывать ребенка...».
ГЕРОДОТ-ДЕМИУРГ
Не вмешиваться в ход истории, который не изменить, но влиять на наше восприятие этого хода можно!.. Апокалипсис для человечества грозит в двух случаях: от причин космических, и здесь никак не повлиять на волю Универсума, и от причин внутренних раздоров, в глобальном варианте — цивилизационных. А причем здесь наша Гилея?
Когда предчувствие в объекте ритмических ценностей цивилизационного типа толкает нас — как чутких наблюдателей: Территории и ее Истории — в сторону обобщения, тогда за складками рельефными, лишенными ненужных подробностей, нам видятся драмы вождей — личностей, известных по мифу о происхождении скифов, или даже целых народов — рожденных, как написано у Геродота, Гилеей. Это когда — в дремучей местности северного Понта — совокупились, влекомые разными интенциями, ищущий быков Гериона Геракл и змеевидная Ехидна, дочь бога Борисфена, и Геродоту-автору, почти что демиургу, казалось, что он имеет право вмешиваться в их судьбы: мифических персонажей и реального этноса. Мы не знаем, насколько сильными были impressions (впечатления) древнего ионийца от описанных им самим ландшафтов, но постижение нами идеальных сущностей воображаемой Гилеи позволяет увидеть в ней идеальные черты и свойства, а также духовные функции — такие, что и определяют их значение. Геродот-мифогеограф смог разглядеть их, иначе не стал бы великим. А, может, это мы воспринимаем его таким, намереваясь выискать в самом себе признаки нациетворчества.
Мы говорим о них: и о реальных личностях, и о мифических праотцах скифов, потому что хотим, чтобы они существовали, потому что верим в миф, в том плане, что мифологическое мышление присуще нам и никогда не покидало наше мышление. Поэтому мы воспринимаем нацию как миф, и, выискивая для себя категории национального мифа, обращаем свой взор к ландшафтам, среди которых горит на ночном причерноморском небе звезда невымышленной Гилеи. Мы говорим о релятивизме ландшафтов — когда ландшафт становится Природой, которая вмещает в себя тело человека, и это тело — все, полностью! — становится органом, чувствующим собственно Ландшафт. А Он, в свою очередь, есть тем реагирующим нервом, который безгранично распростерт в Природу и растворен в ней. Такое восприятие — вне границ второй сигнальной системы — не связано с вербальными языками: связь тела и ландшафта «молчит». Эта связь пред-языковая. Именно на этом уровне возникает явление топофилии — тяги к местности. Чтобы эта связь проявилась, надо пройти путь от Homo sapiens (человека разумного) до Homo divinus (человека духовного). В таком случае говорится уже о человеко-ландшафтной тотальности, пронизывающий весь спектр Mitwelt, так называемого «среднего мира», или «мира современников», в котором навеяны образы Vorwelt («мира предков») и Nachwelt («мира потомков»).
ГЕОИМИДЖЕЛОГИЯ: А КАКАЯ ОНА, ДНЕПРОВСКО-БУГСКАЯ ГИЛЕЯ?..
Все смешалось на ее широких просторах: и небо, и вода, и земля, и песок. И растительность: густая и сочная, хрупкая, и жесткая, непролазная и топкая. И это — несмотря на пустынный характер материка, прилегающего к восточной окраине Гилеи. Долина Борисфена-Днепра плавно перетекает из дюн в море зеленого тростника, серой воды и черной земли. Вследствие благотворного влияния атлантических циклонов мощная растительность укрепляет почву. Название «водной страны» она заслуживает в период разлива или долгих ливней, когда масса вод в колоссальном бассейне становится несравненно обильнее, и над травянистой и кустарниковой местностью возвышаются целые острова с погруженными в воду деревьями. Запредельные линии все одно недостижимы, но если, продвинувшись вглубь, оглянуться вокруг, то заметнее всего станут огромные стаи птиц, гнездящихся на множестве кочек, ставших островками с пышной растительностью. А если представить себе еще и огромные стаи рыб, больших и малых, имеющих здесь замечательный нагул, то картина настоящего озера-болота в умоглядной «лесной стороне», возбудившей когда-то фантазию Геродота, станет настоящей инсталляцией прежнего могущества природы. К тому же сизая полоса подтопленных деревьев, отливаясь на горизонте, вполне допустит наличие мрачного, виртуально вообразимого леса в самой идее Гилеи.
«Но как это видение, возникшее в нашем воображении похоже на другую картину!.. Или — это и есть воспоминание, которое мы, инсценизируя миф коллективным текстом, называем памятью поколений, а ученые говорят в этом случае об исторической реконструкции, которая не зависит от социальной памяти, а зависит от нашего восприятия действительности, и тогда историко-мифологические ландшафты Кинбурна-Гилеи можно рассматривать как символ национального ландшафта, в пределах которого происходило зарождение будущей нации: и переплелись в ней и земледельцы-автохтоны, и скифы-пахари, и воины, которым начхать на всех людей, на все народы, а лишь больше территории вокруг — и ею владеть?..»
ГЕОИМИДЖЕЛОГИЯ -2 (ПО Н. НАДЕЖДИНУ):
Богом устроено Северное Причерноморье так, что кроме ровной степи в его ландшафте есть речные долины, полные леса — прежде и теперь. Несмотря на пустынный аравийский характер окружающих степей, края широкой долины, по которой Днепр струится к морю, конечно, вследствие благотворного влияния питательной и крепительной влажности, по местам укрепляются зеленью кустарников и даже сенью деревьев. Скрай лимана, на самой Кинбурнской косе, мелькают дубовые гайки, березовые рощицы, а между ними саги-болота, утоптанные в песчаные кучугуры. Несколько выше, вокруг селения Збурьевка, находится род леска, состоящего из дуба, осины, ольхи и лозняка. Наконец еще выше, где начинаются и длятся на протяжении двадцати верст, а местами и более, Алешковские пески, древесная растительность поражает своим присутствием и содержанием густых куп ольхи и березы. И это, в сравнении с наготой степей, конечно, могло дать берегу Днепра название «лесной страны», особенно в древние времена, когда масса вод в колоссальном бассейне была несравненно обильнее, а потому и сила прозябания вокруг гораздо могущественнее. А если продвинутся вглубь дельты и взглянуть только на самую долину Днепра, то станет перед глазами настоящая «лесная сторона», вся покрытая густою дремучею растительностью. Эта долина раздвигается иногда на недоступную взору ширину и состоит из непрерывной сети так называемых плавней или островов, образуемых бесчисленными ответвлениями речной трубы, которые все сплошь зарощены не одним только камышом, но и настоящими, любящими влагу деревьями. В безотрадной пустыне голых степей она отливается на горизонте сизою полосою, при виде которой в самом непоэтическом воображении невольно возбуждается идея мрачного леса. Приходите сюда созерцать набережную опушку Днепра, и вы увидите в натуре Гилею, совершенно согласную с тем описанием, которое о ней оставил Геродот.
ГЕОИМИДЖЕЛОГИЯ -3 (ВЗГЛЯД МИФОПОЭТИЧЕСКИЙ):
Богом устроено так: когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал!.. И Гилея, что вырастает вдруг — как стая богатырских птиц, шелкострунными своими островами, как острова-странники, скользнувшие вдоль серебристых облаков за горизонт, плывут и плывут, и все — в направлении на запад, в сторону запрограммированного Историей своего цивилизационного ландшафта, в котором, достигнув горизонта, затеряются снова из виду... на некоторое время. Отдельными деревьями и группами уже несутся они небесами, будто рваные клочья туч под штормовым ветром.
Но — большее еще движение катится низом, где роится весь земной простор, где леса-народы передвигаются в нем направо и налево. В долинах-государствах, изгибаясь удлиненными телами, подобно змеям, заползли они и на равнину, и на пригорки, чтобы одним исчезнуть и растаять — в далекостях зовущих... а другим — взбираться выше, и оттуда, с высот, другим уже недоступных, взирать на остальных и радоваться: и за себя, и за других — которые и в силе, и в желании передвигаться...
«Величественные леса покидали землю — н холм, где, содрогнувшись, я стоял и, потрясенный, смотрел, как надвигался массив древесный, очень шумный. Словно ковер из сказки, он поднялся с побережья вырванным из грунта могучим останцом и мимо медленно проплыл, а в нем стояли путники высоколобые: дубы, спокойные березы, осины женственные и буки стальнокорые, а к их стопам по-детски прижались кусты зиновати, колокольчики ритмично кивали цветом, как будто в знак прощания... Беспрестанно колыхались кроны — катилась песня, в ней звучали: хвала свободе, освобожденное достоинство, конкретность новых пристаней и сожаление к покинутому миру, и грусть от вечного прощания с землей — той почвой, на которой они, деревья, причал нашли уже когда-то», — сказал Мыкола Зеров. «Гилея», — сказал увидевший их Геродот...
