Последняя премьера Театра драмы и комедии на левом берегу Днепра «Обман длиною в жизнь» похожа на вызов, брошенный режиссером Екатериной Степанковой киевской публике.
Во всех ее прошлых постановках (всего их было три: «Розовый мост» и «Вася должен позвонить» в Театре драмы и комедии, а также «Будьте как дома» в камерном «Сузір’я») в главных ролях была задействована Ада Роговцева, на этот раз — исключительно «зрелая молодежь» труппы левобережцев. А на смену современной пьесе пришла современная проза израильской русскоязычной писательницы Дины Рубиной.
Повесть «Двойная фамилия» Рубиной так и тянет по-старинке назвать реалистичной. Семейная пара (Отец — Ахтем Сеитаблаев, и Мать — Анастасия Киреева) много лет ждет ребенка, и когда надежда иссякла, на свет появляется сын Тимур (Виталий Салий). Тут же выясняется, что настоящий отец мальчика — случайный общий знакомый пары Виктор (Андрей Мостренко). Пятый «сборный» персонаж «Обмана» — Женщина (Светлана Орличенко), она же Судьба, она же медсестра, она же законная жена Виктора. Тайна, которая много лет держит в напряжении всех заговорщиков-взрослых, в финале спектакля ложится на плечи их общего сына...
Всю смесь семейной драмы и бытового детектива, исповедальных монологов и непринужденных домашних бесед режиссер Степанкова, с одной стороны, попыталась оградить от избыточной театральности, сохранив в собственной инсценировке по максимуму авторский текст, а с другой — вывести на уровень обобщенных сценических метафор.
Кстати, в последние годы в Киеве это уже третий заметный спектакль по прозаическим текстам — после «Левушки» Игоря Славинского и «Счастья» Андрея Билоуса. Екатерина Степанкова не скрывает, что с долей настороженности и недоверия относится к актуальной драматургии (говорит, что перечитала под тысячу новых пьес, да все как-то даром), а творческое вдохновение черпает главным образом в качественной беллетристике. Кроме того, у нее есть едва ли не самое важное, что требуется молодому режиссеру, — сплоченная постановочная команда и круг любимых, талантливых актеров. Чувствуется, что над «Обманом...» все они трудились на равных. Этот же принцип выдержан в самом спектакле, где едва ли просматривается разница в возрасте и статусе между «старшими» и «младшими». Для Степанковой, как и для Рубиной, все, от мала до велика — люди: хорошие, сложные, спотыкающиеся, ошибающиеся, отчаивающиеся и искренне пытающиеся разобраться в себе и обстоятельствах. Но главное — любящие и ради сохранения этого самого главного в себе готовые на многое...
Актриса и режиссер Екатерина СТЕПАНКОВА рассказала «Дню» о недавней премьере спектакля «Обман длиною в жизнь» в Киевском театре драмы и комедии на левом берегу Днепра, о сотрудничестве с Романом Виктюком и секретах сосуществования в их большой творческой семье.
— Премьерные показы спектакля проходили два дня подряд в одном актерском составе. У вас было желание что-то изменить или подкорректировать?
— Нет, я ничего не меняла... Нынешние условия таковы, что режиссеры вынуждены выпускать спектакли в кратчайшие сроки. Финансирование театров снижается, а людям надо платить зарплату. Эдуард Маркович Митницкий отреагировал единственно возможным для руководителя способом: «Значит, мы будем работать больше». В последнее время Театр драмы и комедии дает 46 спектаклей в месяц. Представьте: дней в месяце 30—31, а спектаклей — 46! Выпускать что-то новое в таких условиях очень трудно. Каждый вечер — спектакли. Сцена занята! Более того: та же команда людей, которая утром репетирует, вечером играет спектакль. Условия работы пожарные. О чем можно говорить, если декорации пришли за пять дней до премьеры...
— Каждый спектакль вы создаете своей командой, не привлекая «левобережных» художника и музыкального оформителя...
— Я мечтаю работать с Александром Курием. Мечтала об этом даже тогда, когда только начала заниматься режиссурой. Но мне кажется, что еще недостаточно готова, не доросла, чтобы стать с ним в пару. Курий — очень волевой человек. Он не просто звукорежиссер или музыкальный оформитель. Он музыкальный режиссер. К Курию я чувствую колоссальное уважение. Не представляю, как скажу ему: «Александр Дмитриевич, мне здесь надо это, а вот здесь — то». Если же говорить о людях, с которыми я дебютировала в этом театре и с которыми продолжаю работать, то все мы знаем друг друга больше двадцати лет. Тарас Ткаченко — универсальный художник. Занимался книжной графикой, работал в кино. В «Конотопской ведьме» у Галины Шегаевой он был художником по костюмам, потом с Артуром Гуралем ставил «Псалом» по Булгакову... Затем, в эпоху перестройки, его жизнь «вильнула»: пару лет был главным художником на телеканале «ТЕТ». Для меня важно, что Тарас Ткаченко все делает своими руками, даже те алюминиевые декорации, которые зрители увидели в «Обмане...». Это не просто металл, а нечто живое, обжитое... Тарас всегда слышит меня, но слышит по-своему. Я могу кричать: «Нет, это не то!», — но он все равно сделает по-своему и найдет возможность меня убедить. И меня это устраивает. Композитор спектакля Андрей Шусть имел отношение к «рождению» Александра Пономарева, который дебютировал с его песней. Он был другом моего брата. В студенческие годы делала маленький спектакль по поэме «На красном коне» Цветаевой, а Шусть написал к нему музыку. Он же написал музыку для маминого (Ады Николаевны Роговцевой. — Ю.Б.) бенефиса «Благодарю». По всей видимости, Андрей соскучился по театру, потому что я пришла к нему за аранжировками, а получила целую «симфонию» на основе двух колыбельных песен. В общем, у меня к себе гораздо больше претензий, чем к кому-либо из команды.
— В этой же команде над пластическим решением «Обмана...» работал ваш муж Алексей Скляренко...
— Это второй спектакль, который мы делаем вместе. В «Будьте, как дома» (театр «Сузір’я») Алеша ставил танцевальные дивертисменты. Для хореографа, конечно, такая работа не слишком интересна, но без его номеров я не представляю себе этот спектакль. В случае с «Обманом...» изначально не знала, будет ли пространство для пластического решения. Но затем поняла, что хочу включить Виктора (эту роль играет актер Андрей Мостренко) в сцену празднования Нового года, и это должен быть не реалистический ход, а пластическая метафора.
— В основу «Обмана длиною в жизнь» легла повесть Дины Рубиной «Двойная фамилия». Катя, вы разделяете книги, которые читаете «для себя» и «для театра»?
— Когда я открыла повесть «Двойная фамилия» Рубиной, то поймала себя на том, что читаю ее вслух. На следующее утро у меня выкристаллизовалась инсценировка. Это было два с половиной года назад на фестивале в Благовещенске, где мы с Ахтемом Сеитаблаевым играли «Варшавскую мелодию-2». Книгу Рубиной я взяла с собой почитать во время отдыха. Когда же дошла до монолога жены, поняла, что хочу это играть. Собственно говоря, эту инсценировку я писала «под себя». А потом в «Трех сестрах» Митницкого увидела Настю Кирееву... А поскольку режиссерский зуд у меня не меньший, чем актерский, то решила не ждать, пока кто-то это поставит со мной и Ахтемом.
...Я знакома с Диной Ильиничной Рубиной, очень ее люблю. В свое время просила у нее рассказ для дебюта в кино, который до сих пор не состоялся. Сценарий давно готов. Сейчас просто не очень хочу включаться в кино.
— Финансирование премьеры взял на себя театр?
— Наш «Обман...» от начала и до конца — спонсорский спектакль! Больше всего денег ушло на декорации. Алюминий — дорогое удовольствие... Театр не занимается поиском спонсоров, тем более что я — внештатный режиссер.
— Вам хотелось бы более плотного сотрудничества с «левобережцами» ?
— Очень! Эдуард Маркович Митницкий знает меня буквально с рождения: еще находясь в животе у мамы, я мешала ей играть «Варшавскую мелодию». Я благодарна, что он дал мне возможность дебютировать как режиссеру. «Розовый мост» был, с одной стороны, предложением Митницкого, с другой — маминым заказом.
— Получается, что Ада Роговцева сделала из вас режиссера?
— Нет. На тот момент я оканчивала Высшие режиссерские курсы Петра Тодоровского. В режиссуру меня потянуло отсутствие актерской работы. Выходить на сцену пять раз в месяц — это не работа. Даже если это приносит достаточное количество денег. Мама долгое время играла по 26 спектаклей в месяц, и это норма! Иначе не заняты ни голова, ни сердце... Мотивацией было и то, что колоссальное количество актеров, которых я люблю, не играют того, что они могли бы сыграть. А время уходит...
— А как же Московский театр Романа Виктюка, в котором вы играете?
— Думаю, что буду оттуда уходить. На сегодняшний день у меня там остался один спектакль — «Нездешний сад. Рудольф Нуреев». Театр Виктюка — государственный, но не репертуарный. В зале, где создаются спектакли, около ста мест, поэтому театр работает на арендованных площадках и очень много гастролирует. Несколько моих спектаклей уже сняли с репертуара, потому что ушли люди — например, «Заводной апельсин», я его очень любила. У меня там была серьезная роль, на которой фактически Роман Григорьевич сделал из меня артистку. В «Нурееве» я играю Марго Фонтейн, главную женскую и пластически очень сложную женскую роль. Два года назад спектакль возили на очередные гастроли, и после этого — ничего... Как-то не складывается. Либо я распределяюсь, а Роман Григорьевич не берет пьесу в работу, либо я распределяюсь не так, как бы мне этого хотелось, и параллельно в Киеве выпускаю спектакль. Театр Виктюка — специфический театр. С одной стороны, это авторский театр, с другой — в нем есть премьер, Дмитрий Бозин, вокруг которого все вертится... А еще есть верные или не очень верные театру люди.
— А вы — верная?
— Конечно, верная, если выдержала 14 лет! Но вместе с тем было желание родить второго сына, чаще видеться с первым, быть рядом с мамой, что-то сделать для людей, которых я люблю. Я не могу сидеть в Москве, получать зарплату и играть один спектакль в год. В конце концов, когда я забеременела, то оказалось, что меня очень легко заменить... Роман Григорьевич взял меня в свой театр в то время, когда в Киеве никто не звал. Первая моя антреприза началась сразу после института. Я еще не выпустилась, а уже держала пьесу в руках. «Бульвар Сан-Сет» дважды обкатали по всей Украине и трижды — по России. За семь лет мы побывали в Израиле, Прибалтике и фактически во всех странах, где понимают русский язык. Поскольку я показала себя «движущейся» артисткой, что для Виктюка важно, то он взял меня в театр. А окончательно «обыгралась» и состоялась я в «Заводном апельсине». Там я кричала, плакала, меня били, кормили гвоздями... Технически играть спектакль было трудно. Роман Григорьевич много со мной работал, учил, как на сцене кричать и рыдать взахлеб. Другой настолько же интересной актерской работы у меня не было...
— Если сегодня какой-либо из киевских театров поставит вас перед выбором — актерство или режиссура, как поступите?
— Никакая актриса не согласилась бы в 40 лет уйти со сцены! Но, опять же, я иду, когда меня зовут. В жизни не была ни на одном кастинге! Криштофович позвал на пробы, я пришла, меня утвердили, и я сыграла. Улыбаться на камеру, показывать зубы, ноги и бюст?.. Мало того, когда я вижу то, что сегодня снимается, то думаю: какое счастье, что я не имею к этому никакого отношения! Конечно, если в багаже есть серьезные работы в кино, то заниматься чистым «заробитчанством» не стыдно. Но у меня другая ситуация. К сожалению, в свое время не получилось сняться у Параджанова (мама не пустила), а у Татарского, который прислал мне сценарий и пригласил на главную женскую роль в мелодраме, вскоре случился инсульт...
— Как Эдуард Митницкий отреагировал на вашу идею поставить «Двойную фамилию» Дины Рубиной?
— Он спросил: «Ты собираешься что-то делать в нашем театре?» Я говорю: «Есть инсценировка, под которую мне дадут деньги». Спонсоры спектакля — мои друзья, и они хотели, чтобы я продолжала работать. Идея с повестью Дины Рубиной была воспринята на «ура»! Ведь темы измены, детей и любви «цепляют» за сердце каждого. А еще когда любовь вопреки всему. Любовь, которая все равно созидательна, как бы исковеркана она ни была!
— Спектакль начинается с рождения мальчика (у вас меньше года назад родился сын). Это случайное совпадение, или в нем кроется некий автобиографический подтекст?
— Скажу больше: младшей дочке актера Андрея Мостренко (он играет роль Виктора) сейчас три месяца, младшей дочери Ахтема Сеитаблаева (он исполняет роль Отца) — чуть больше двух. Но прямой автобиографичности в нашем спектакле нет. Просто я люблю взрывные, исповедальные, драматические тексты. В мировой драматургии таких текстов мало, а в прозе, даже в беллетристике, — очень много! Иногда само по себе литературное произведение слабовато, но в нем есть то, что нужно для театра. То, что есть у Платонова, Абрамова, Матиос. Чтобы я, артистка, на сцене могла говорить от своего имени, ничего не «подтасовывая». И, обобщая свое, говорить о каждом. Ради таких текстов хочется жить, такой материал интересно ставить!
— Одна из главных, по сути, библейских, тем спектакля — осуждение, которое разрушает отношения и убивает любовь. Насколько вы сами строги к людям?
— Я легко прощаю мелочи, но всегда обозначаю: не ты плох, плох твой поступок. А если не прощаю, то навсегда. Что касается сюжета «Обмана...», то здесь прощение ничего бы не решило, потому что ситуация — патовая. Рубина все связала в очень тугой узел. Тут, мне кажется, работает другой закон — неисповедимы пути Господни. Возможно, все произошло только ради того, чтобы на свет появился такой чудесный мальчик (в спектакле роль Тимура играет Виталий Салий. — Ю.Б.). Ведь у его «законных» папы и мамы не могло быть детей, и должен был появиться третий, который дал бы им сына. А сыну — любовь двух отцов, каждый из которых повлиял на него и сделал из него человека. Это то, о чем писала Юнна Мориц: «Не бывает напрасным прекрасное!» Даже изломанная любовь, исковерканная — все равно даст плод.
— Между вашими детьми огромная разница в возрасте — почти двадцать лет. Насколько за это время изменилось ваше представление о правильном воспитании?
— Я воспитываю не ребенка, а человека. Если с грудным ребенком не разговаривать по-человечески, то потом уже никогда и не заговоришь. Мой старший сын Алеша знает, что я его никогда не обману, помогу в любой ситуации, даже когда он виноват. Скажи правду — получишь по голове, но и получишь помощь. Если он выбирал этот путь, ему было проще. Если же предпочитал хитрить, терял мое уважение. Мы с ним всегда сосуществовали по взрослым, жестким законам. Теперь же, с Матвеем, я понимаю, насколько жизнь хрупкая. Да и нервы уже другие...
— На ваш взгляд, о чем сегодня есть смысл говорить со сцены?
— О настоящем, человеческом. О том, чем люди живут каждый день, как они влюбляются, женятся, рожают детей, как дети уходят, а родители стареют, как один умирает, а второй остается... Если театр говорит обо всем этом, человек перестает быть одиноким. Он идет на спектакль, чтобы плакать, смеяться, чувствовать себя соучастником. Друзья меня дразнят, говорят, что я «режиссер-амурист».
— На самом деле люди большую часть времени проводят не с родными, а на работе. Возможно, своими спектаклями вы пытаетесь вернуть человека в семью?
— Конечно! Мы же часто врем, хамим близким людям, игнорируем их. Хороший спектакль — это призыв к душевной работе. Любовь — это душевная работа! Тяжелая, ежедневная, вдумчивая. Понимать друг друга очень сложно. Особенно когда тебя не хотят понимать, а ты все равно продолжаешь любить. Тем не менее, это нужно делать, иначе мы потеряем свое человеческое лицо.
— Катя, вы живете большой или малой семьей?
— Большой. В нашей московской квартире часто бывают моя мама и мой муж — такая вот странная «малая» семья, один из ее вариантов. После рождения Матвея я купила квартиру и съехала от мамы. Мамин дом привык быть «взрослым». Там постоянно курят, репетируют спектакли, что-то снимают. Находиться там с ребенком не очень удобно. Но сказать, что я полностью отделилась, нельзя. Мама и Алеша часто ночуют у меня, помогают, когда нет няни. Так что, в принципе, мы все подчинены друг другу.
— В чем, по-вашему, секрет совместной жизни? Как не раздражаться по мелочам, находить общий язык?
/b> — На этот счет есть хорошая актерская поговорка: «Займись собой. А если хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай сам»!
