Сокрушительные тридцать седьмой – тридцать восьмой годы… Обитатели городских домов при звуке автомобильного мотора вблизи подъездов в ночи со страхом просыпались: «За кем приехали?..» Никто не был застрахован от ордера на арест. В целях определенной страховки, в те же месяцы, Михаил Афанасьевич поделился однажды замыслом – написать пьесу о Сталине. Среди слышавших, казалось бы, случайную фразу, были и неслучайные лица…
Спустя несколько дней посланцы МХАТа обратились к драматургу, ранее отвергнутому театром, с просьбой подготовить такую работу. Ведь приближается 60-летие вождя. И Булгаков взялся за перо. Что им двигало? Не только мечты об обещанной четырехкомнатной квартире, а жилищный вопрос для него был всегда острым, но и подспудная вера, что если спектакль удастся, увидит свет и его откровение «Мастер и Маргарита».
К началу лета 1939 года пьеса, как всегда мастерская и неотразимая, была завершена. Перебрав несколько названий, Михаил Афанасьевич остановился на нейтральном «Батуме», где началась революционная деятельность Джугашвили.
Проект не был секретом. Возник своеобразный бум вокруг предполагавшихся актов, текст, при его зачитывании автором в театре, слушали стоя. В. Немирович-Данченко, руководитель МХАТа, направил отпечатанный на машинке экземпляр в секретариат Сталина, рассчитывая на одобрение. Ответили уклончиво: «С работой знакомятся».
И все же директорат МХАТа решается, как бы заранее, отправить на Кавказ – для изучения будущей местной обстановки спектакля – двух сотрудников – Лесли и Виленкина. Вместе с ними Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна. Театр не поскупился: тронулись в мягком вагоне. Но сомнения, что все это зря затеяно, не оставляли Мастера.
В Серпухове, на остановке, в вагон вошла почтальонша со срочной телеграммой: «Надобность в поездке отпала возвращайтесь назад». Это означало: герой произведение отринул. Лесли и Виленкин успели выскочить…
В Туле, сойдя с поезда, Булгаков с женой наняли машину и вскоре добрались до Москвы. В дороге, в августовский день, Булгаков все время заслонял от солнца глаза. В сентябре выяснилось, что возникло заболевание почек – острый гломерулонефрит.
Здесь нельзя не добавить, что в том же возрасте, приближаясь к сорока девяти годам, умер от схожей болезни Афанасий Иванович Булгаков. Наследственный фатум нельзя, следовательно, исключить.
И, тем не менее, криз носил и эмоциональные черты. Неудачи, унижения, провал многих замечательных пьес Михаил Булгаков переносил мучительно. «Батум» не был сервильным панегириком.
Вскоре, впрочем, выяснилось: против пьесы как таковой Иосиф Виссарионович не был против. Быть может, его смущало, что содержание отличалось, так или иначе, от череды истинных реальных событий, пусть и поданных героически. «Не нужно пьесы о молодом Сталине», – таким было его мнение.
К слову, его отношение к Булгакову, при внешнем внимании, было двойственным. Было, в закрытых бумагах, зафиксировано, к примеру, отрицательное суждение Политбюро о пьесе «Мольер», о чем Булгаков не знал. Но косвенно ударили статьей в «Правде». и спектакли были приостановлены.
Состояние заболевшего Михаила Афанасьевича вызывало опасения, ряд решающих цифр в анализах намного превышал норму. Угрожающе снизилось зрение. Булгакова консультировали несколько врачей, в том числе Арендт, потомок доктора, пытавшегося утешить Пушкина после смертельного ранения. Диагноз консилиума звучал несколько облегченно: начальная фаза артериосклероза почек. Ведь пациент был врачом…
Около двух месяцев Булгаков лечился в привилегированном санатории «Барвиха», что означало и некую благосклонность верхов к нему.
Постепенно, благодаря лечению и диете, приблизились к желаемому показатели анализов, появилась возможность понемногу читать. Но Булгаковых свалил грипп, все опять осложнилось. Вирусы оказались роковыми. В глубине души Михаил Афанасьевич осознавал: из беды не выбраться… Уже дома его посетил Александр Фадеев, встреча, видимо, была «рекомендована». Беседа, хотя Булгаков оставался в постели, потрясла председателя Союза писателей своей глубиной.
6 марта 1940 года, перед кончиной, Булгаков проговорил, уже почти беззвучно, Елене Сергеевне: «Составь список… Список, что я сделал… Пусть знают…» Этот список был обнародован только спустя десятилетия.
Но обращусь к своей рукописи конца восьмидесятых – «Доктор Булгаков». В какой-то мере на ее завершение меня подвигнул Виктор Иванович Лосев, основной булгаковский публикатор и биограф, во время встречи с ним в Москве. Узнав, что я врач, Лосев предложил мне тут же, в приемной Фонда рукописей, ознакомиться с несколькими справками о заболевании Булгакова. Эти скрепленные в тетради бумаги передала сюда Елена Булгакова.
Нам не дано предугадать… В 1988 году я опубликовал в «Медицинской газете» заметку об увиденном и постигнутом. Внезапно она обрела продолжение. На мои строки откликнулась Анна Елизаровна Пономаренко, одна из медицинских сестер, ухаживавших за страдальцем.
Она вспоминала: «Около двух недель провела я возле Булгакова. Дежурила дни и ночи. Михаил Афанасьевич любил прогулки – по комнате, конечно, сил-то у него тогда уже совсем мало осталось, но держался, превозмогая боль и слабость. Высокий – я ему по плечо – и очень-очень худой в своем темно-зеленом халате. Сделали мы круг. Вижу – трудно ему. Посмотрю на него – мол, хватит уже, а он: нет, нет, еще раз…»
И вот оказалось, что звезда гениального киевлянина не угасла, это подтверждает и двадцать первый век. Пройдите по Андреевскому спуску, и перед вами возникнут страницы «Белой гвардии», независимые украинские впечатления о Городе, о схватках при смене властей. Всегда полон его мемориальный музей… Река булгаковской славы не обмелела…
Поразительно, но уже в 1927–1929 годах роман под названием «Дни Турбиных» вышел в свет в Париже. В предисловии говорилось: «Булгаков первый понял, или, точнее, вспомнил, что человек есть всегда главная тема и предмет литературы».
