Последние лесные пожары неподалеку от Чернобыля обнажили многие проблемы, а одноименный британско-американский минисериал заставил весь мир вспомнить эту ужасную трагедию... Эмоционально Чернобыль не отпускает. 26 апреля исполнится 34 года, как взорвался 4-й энергоблок на Чернобыльской АЭС. Каждый прожитый день отдаляет нас от той апрельской ночи, когда произошла крупнейшая в мире техногенная катастрофа. С каждым днем ??все меньше среди нас людей, которые, рискуя здоровьем, жизнью, вступили в смертельный поединок с невидимым и коварным врагом — радиацией. Но они, к счастью, есть. Полковник в отставке Владимир Гребенюк, который в 1986 году командовал 427-м отдельным механизированным полком Гражданской обороны СССР — один из них. Я попросил нашего собеседника — непосредственного свидетеля тех трагических событий — рассказать о них.
«МЫ ОСТАНОВИЛИСЬ В 300-500 МЕТРАХ ОТ РАЗРУШЕННОГО 4-ГО ЭНЕРГОБЛОКА, НАД КОТОРЫМ ЕЩЕ ПОДНИМАЛСЯ ДЫМ»
— 25 апреля я вернулся со службы довольно поздно и, просмотрев теленовости, лег спать, — вспоминает Владимир ГРЕБЕНЮК. — Около 2-х ночи меня разбудил телефонный звонок: звонил заместитель командующего Киевского военного округа по вопросам гражданской обороны, генерал-майор Алексей Суятинов. Он сообщил, что «на Чернобыльской атомной горело трансформаторное масло». И сразу положил трубку. Мне показалось, что генерал что-то недоговаривает, и я поспешил в полк. Пешком, так как жил недалеко от него. Примерно в это же время дежурный части получил сигнал, по которому нам предстояло сформировать мобильный отряд и отправить его в Чернобыль. Я понял: там что-то серьезное случилось, если нас отправляют на станцию. Ведь наш полк предназначался для действий на случай войны, и просто так никто бы не отдавал подобных приказов.
Словом, я вызвал всех своих заместителей, и мы начали собирать офицеров, которые проживали в основном на Троещине, в других «спальных» районах города. Несмотря на такую удаленность от места дислокации части, через несколько часов все они стояли на строевом плацу.
— Сколько времени понадобилось для того, чтобы сформировать отряд и отправиться в Чернобыль?
— Не буду пересказывать все нюансы, а скажу лишь, что около 6 утра отряд, в состав которого вошло около 100 человек и 30 единиц техники, покинул место дислокации. Выбравшись за город, мы шли на довольно приличной скорости. Неподалеку Иванкова — районного центра, от которого рукой подать до Чернобыля, увидели селян, глаза которых светились тревогой: они каким-то образом узнали, что на станции что-то случилось.
Неподалеку Припяти нас встретил генерал-лейтенант Николай Бондарчук — начальник штаба Гражданской обороны УССР. Увидев его, окончательно понял: на станции произошла серьезная авария, если он нас встречает. Я поинтересовался у него, что случилось, но генерал ничего не сказал, приказав ехать за ним. Вскоре мы прибыли на ЧАЭС.
— Что же вы там увидели?
— Мы остановились в 300—500 метрах от разрушенного 4-го энергоблока, над которым еще поднимался дым. Возле него стояли пожарные автомобили, люди. От знакомого офицера управления штаба гражданской обороны Киевского военного округа узнал, что уровень радиации измеряется десятками рентген, и от услышанного стало как-то страшно...
ФОТО АЛЕКСАНДРА КЛИМЕНКО
«МАСШТАБЫ КАТАСТРОФЫ СОЗНАТЕЛЬНО ЗАМАЛЧИВАЛАСЬ — ПО УКАЗАНИЮ ИЗ МОСКВЫ»
— Почему же даже вас, командира полка, не предупредили о той опасности, что подстерегала людей?
— Трудно сказать. За время, прошедшее с того дня, много написано и сказано о том, что правда об истинных масштабах катастрофы сознательно замалчивалась — по указанию из Москвы — высшим руководством республики. И это действительно было так. Но тогда, рано утром 26 апреля 1986 года, еще никто и ничего не знал о том, что на самом деле произошло на 4-м энергоблоке. Выяснить всю правду предстояло именно нам, военным.
— От кого получили этот приказ?
— От генерала Бондарчука, который, в свою очередь, получил соответствующее поручение во время совещания в Припятском горкоме партии. И мы сразу приступили к его выполнению. В частности, начали проводить радиационную разведку города Припяти, его окрестностей. Личный состав роты химической защиты начал проводить дезактивацию улиц, автобусных остановок — мест наибольшего скопления людей. Я «мотался» по городу, контролируя и корректируя выполнение работ, и видел детей, играющих на детских площадках, их родителей, которые спокойно общались между собой: они и не подозревали, что на следующий день покинут город, родные дома и никогда не вернутся в них...
— А нужно ли было проводить дезактивацию города, зная, что менее, чем через сутки в нем не останется ни одного человека? Не целесообразнее ли было сосредоточить силы на других участках?
Утром 26 апреля еще никто не знал, что придется эвакуировать все население города: все надеялись на лучшее, пытаясь локализовать последствия аварии. Когда же по результатам радиационной разведки стали известны истинные ее масштабы, то председатель правительственной комиссии Борис Щербина отдал распоряжение о подготовке эвакуации людей.
— А на самой станции вам и вашим подчиненным не пришлось поработать?
— Конечно. В полдень 26 апреля председатель Припятского исполкома Владимир Волошко распорядился о начале дезактивации промышленной базы станции, которая находилась рядом с 4 реактором и где уровень радиации был таким, что дозиметры «зашкаливали». Кое-кто из правительственных чиновников и партработников требовал немедленно приступить к выполнению работ. Я же не мог отдать соответствующий приказ.
«К ВЕЧЕРУ С 4-ГО РЕАКТОРА ПРОИЗОШЕЛ ПОВТОРНЫЙ ВЫБРОС, И СТАЛО ПОНЯТНО, ЧТО БЕЗ ЭВАКУАЦИИ ПРИПЯТИ НЕ ОБОЙТИСЬ»
— Почему?
— Несмотря на результаты радиационной разведки, которую мы проводили в городе, я знал, что уровень радиации растет бешеными темпами. И это в нескольких километрах от станции! Поэтому я понимал, что здесь, в нескольких десятках метров от разрушенного реактора, он значительно выше. Как командир полка я не имел ни юридического, ни морального права сознательно бросать людей в атомное пекло, рискуя не только их здоровьем, но и самими жизнями: нужно было все делать взвешенно, сведя до минимума риск. Поэтому я попросил у Владимира Павловича карту станции, промышленной площадки, других объектов, на которых нам предстояло работать. А еще — распорядился провести дозиметрическую разведку прилегающей к 4-му энергоблоку территории. Выполнить это довольно ответственное и опасное задание поручил командиру взвода радиационной и химической разведки, старшему лейтенанту Андрею Рогачову и его подчиненным — сержантам Сергею Власкину, Гаюру Исламову и рядовому Ирлану Тамаргалиеву. Разведку они проводили на специально оборудованной для этого боевой разведывательно-дозорной машине (БРДМ).
— Ее броня надежно защищала от радиации?
— Защищала, но я бы не сказал, что надежно. Так вот, с каждым метром уровень радиации возрастал. Но мои подчиненные, понимая, чем им это грозит, не отступили, продолжая обследование территории станции, промышленной площадки. Возле столовой, где питались работники станции, они зафиксировали более 2 тысяч рентген!.. О результатах разведки они доложили мне, и я их нанес на карту, поспешив с докладом к генералу Бондарчуку. Николай Александрович, лишь взглянув на цифры, указывающие на уровень радиации, буквально вырвал ее из рук и побежал в зал горисполкома, где работала правительственная комиссия. Кстати, Киевский обком партии подготовил проект донесения «наверх», в котором отмечалось, что «уровень радиации близок к норме, и опасности для населения города Припяти и близлежащих сел нет». Но когда генерал доложил о настоящих последствиях аварии, то пришлось вносить в него существенные коррективы: тот, насквозь лживый проект, я видел собственными глазами...
— А результаты разведки, проведенной вашими подчиненными, не вызвали сомнений у членов правительственной комиссии?
— Нас кое-кто даже обвинил в том, что мы сеем панику! Но и у авиаторов, которые тоже замеряли уровень радиации из воздуха, результаты оказались аналогичными. К тому же под вечер с 4-го реактора произошел повторный выброс, и стало понятно, что без эвакуации Припяти не обойтись. Она и была проведена 27 апреля 1986 года. Всего за несколько часов.
«ДОЗЫ ОБЛУЧЕНИЯ, ПОЛУЧЕННЫЕ ВСЕМИ СОЛДАТАМИ И ОФИЦЕРАМИ ОТРЯДА, ПРЕВЫШАЛИ 30 РЕНТГЕН»
— А какие задачи выполнял отряд после того, как генерал Бондарчук доложил о результатах разведки?
— Работы хватало. Например, экипажу Логачева пришлось еще раз побывать возле разрушенного энергоблока. Правда, на этот раз он определял уровень нейтронного излучения. А на следующий день, когда началась эвакуация населения города, неподалеку от Иванкова мы развернули пункт дезактивации техники, на которой эвакуировали людей. Пребывание на станции, а если говорить более точно, то в самом эпицентре взрыва, дало о себе знать: дозы облучения, полученные всеми солдатами и офицерами отряда, превышали 30 рентген, о чем я доложил генерал-полковнику Иванову, заместителю начальника штаба гражданской обороны СССР. При этом попросил заменить их на других военнослужащих. Но генерал ответил, что на станции мы будем находиться столько, сколько нужно, потому что нас некем заменить...
— Мне известно, что вы еще и формировали батальон специальной защиты — подразделение, которого никогда не было в составе ни одного силового ведомства бывшего Союза...
— После того, как была проведена (и довольно успешно) эвакуация жителей Припяти, личный состав отряда, получив сумасшедшие дозы облучения, отбыл все же в Киев, где продолжил службу в обычном режиме. Я же получил приказ сформировать на базе своего полка 731-й отдельный батальон специальной защиты. Он, правда, уже существовал, но только в мобилизационных планах на случай войны. Согласно им, комплектоваться он должен был исключительно за счет военнослужащих запаса, то есть «партизан», как их еще называли в народе. Итак, в ночь с 27 на 28 апреля мы приступили к выполнению этого приказа. А выполнить его было достаточно проблематично...
— Почему?
— Прежде всего — из-за ограниченности во времени: для сформирования батальона мне отвели всего одну ночь. Военкоматы работали крайне напряженно, вызывая людей и привозя их в части. Людей забирали прямо с работы, а некоторых даже и со свадеб. Им никто не объяснил, чем вызван их призыв в армию, и они справедливо возмущались, а некоторые даже начинали выяснять всю правду с помощью кулаков. Ситуация начала выходить из-под контроля — и пришлось арестовать нескольких человек. Это подействовало на других. Словом, мы уложились в отведенное время, и утром 28 апреля батальон отбыл в Чернобыль.
«МЫ ТОГДА НЕ ДУМАЛИ О НАГРАДАХ И ЛЬГОТАХ, А О ТОМ, КАК ПОБОРОТЬ РАДИАЦИЮ»
— Какие задачи он там выполнял?
— Очень и очень важные. В подтверждение этих слов приведу конкретные цифры и факты. Так вот, для того, чтобы «угомонить» разрушенный реактор, то есть приостановить выбросы из него радиационных смесей, в него были сброшены десятки тысяч тонн песка, доломита, свинца, глины. Они сбрасывались с вертолетов. А загружали их бойцы батальона. С раннего утра до позднего вечера. И в том, что уже 6 мая выбросы из реактора прекратились, есть и их заслуга.
— Не жалеете о том, что пришлось побывать в атомном аду?
— Возможно, покажусь высокопарным, но отвечу искренне: нет, не жалею. Я же выполнял не какой-то преступный приказ, чтобы чувствовать угрызения совести. Я и мои коллеги, товарищи, подчиненные работали там ради людей, ради наших детей, внуков. Разве можно об этом жалеть? Хочется только одного: государство не должно забывать о тех, кто более 30 лет назад с честью и без колебаний исполнил приказ и вступил в смертельный поединок с радиацией. Мы — по крайней мере большинство из нас — работали там не за страх, а за совесть. Мы тогда не думали о наградах и льготах, а о том, как побороть радиацию.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Владимир Васильевич очень скромный человек. Поэтому мало рассказал о личном участии в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Например, о том, как приходилось, рискуя карьерой, защищать подчиненных от чиновников, которые в рядовых солдатах видели лишь исполнителей своих приказов и посылали их на крайне опасные участки без надлежащих средств защиты. Об этом я узнал от непосредственных участников тех трагических событий, в частности, генерал-лейтенанта в отставке Николая Бондарчука. Промолчал Владимир Гребенюк и о том, что тоже получил целый «букет» болезней, что не раз терял прямо на службе сознание и вынужден был преждевременно уволиться с нее, что перенес несколько операций, в том числе и на сердце. Когда же я поинтересовался, как независимая Украина отметила его, мой собеседник несколько смутился и перевел разговор на другую тему. Оно и понятно: Украина никак не уважила своего героя. А он и не добивался этого никогда. Не тот человек. Возникает закономерный вопрос: почему люди, которые ликвидировали последствия той катастрофы в основном в собственных кабинетах, удостоились высоких наград, а о командире полка, который одним из первых прибыл на станцию и ценой собственного здоровья добывал достоверную информацию о масштабах бедствия, забыли?
ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ КАТАСТРОФА В ЦИФРАХ
В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года во время проведения на 4-м реакторе Чернобыльской АЭС, в котором находилось почти 200 тонн ядерного топлива, эксперимента, произошел взрыв. А следом за ним и второй, который привел к горению графита, которого в разрушенном реакторе оставалось более 800 тонн. Невероятными усилиями пожарной стражи пожар к 5 утра был ликвидирован.
Воздушные потоки, именно образовавшиеся в этом регионе, подхватили радиационную пыль, и она смертоносным вихрем пронеслась над Украиной, Беларусью, Россией, Литвой, Латвией, добравшись даже до Швеции, Норвегии, а также Германии, Нидерландов и Бельгии. Практически вся Европа в той или иной степени подверглась радиационному загрязнению. Больше всего пострадала, конечно, прилегающая к станции территория, которую сегодня называют зоной отчуждения: там никто не живет. Несмотря на смертельную опасность, уже 27 апреля началась эвакуация города Припяти, а вскоре и других населенных пунктов, которые в течение нескольких часов покинули почти 50 тысяч человек. В общем под черным крылом Чернобыля оказались несколько миллионов украинцев — жителей 74 районов 12 областей, среди которых были сотни тысяч детей.
В ликвидации самой страшной в истории человечества техногенной катастрофы принимали участие почти 600 тысяч человек — жители практически всех республик бывшего СССР. Львиную долю составляли военнослужащие советской армии, которые ценой своего здоровья, а то и жизни, спасали Украину, Европу от страшных последствий бедствия.
Уже весной 1986 года началось строительство саркофага — укрытия над разрушенным реактором, которое должно было не допустить выбросов из него радиоактивных компонентов. Несмотря на отсутствие опыта проведения подобных работ, 15 ноября 1986 года он появился над энергоблоком. На его строительство ушли сотни тысяч тонн бетона, других материалов: высота укрытия составляет около 70 метров, а толщина стен — 18—20 метров.
Катастрофа нанесла колоссальный экономический ущерб Украине, который, по подсчетам независимых экспертов, колеблется в пределах 100—120 миллиардов американских долларов. И больше всего пострадали люди: сегодня в Украине насчитывается более 110 тысяч инвалидов-«чернобыльцев».
