Математики — они такие, не раз слышала это по поводу и без, но никогда не знала продолжение этой фразы. А какие они эти математики и так понятно — разные конечно. Но стержневое рацио, похоже, поселилось в них навсегда. У меня есть один такой знакомый в списке друзей, правда уже лет 5 он на свободных хлебах — нашел время на себя, а математика теперь у него только в виде солидных консультаций. Но суть данного знакомства, общения и темы разговора это не математика, а его увлечение длиною в полжизни. Он, надо сказать, весьма остроумный мен, но его манера хоть и элегантная, делать выводы веря в свою несокрушимую простоту — иногда утомляет. На правах давно знаю щей его смогла недавно сказать в телефонном общении:
— Ты чудесный мен Стасик сейчас будто живешь в кратере потухшего вулкана. Вокруг никого и похвастаться некому твоими соберательскими обновками — вещами с историей, похоже ты ушел в это с головой.
— Как это некому похвастаться? — услышала в ответ, и тут же смехи надо сказать, что абсолютно не измученного одиночеством человека, а такой полнокровный, что поняла сразу — ему хорошо со своими игрушками.
Надо сказать, что Станислав считает чушью, что старые предметы могут столетиями хранить негативную информацию. И все же понравившуюся ему вещь он как бы тестирует на энергетическую совместимость. Если с ней хорошо — то дорога ей в дом и будут они жить не тужить.
— Сейчас перешлю по вайберу одну акварельку, — слышу, — мое недавнее приобретение. Хочу похвастаться. Она меня очень подпитала. Посмотри всего-то по размеру с почтовую открытку, но как выписана, как сочно, а родилась еще в 1917 году, но как держит лицо, как сохранила настроение.
Миг и уже в моем телефонном досье его новая фаворитка акварелька. Действительно совершенно завершенная цельна, какая-то карнавально яркая, но тактично и интеллигентно. Она словно вобрала в себя настроения автора и я чувствую уже с опытом, что неповторимость момента все же через его повторяемость. Но как можно с экрана со всеми его помехами восхищаяс этой манерой, ведь это акварель, где яркие точки в автора переливаются из красного цвета спелого арбуза переливаются в сочно желтый из бежевого в голубой. Но это вовсе не ради игры цвета. Я этих ярких точек вырисовывается силуэт коня, а вот еще один и еще... Даже не понятно почему они так карнавально задрапированы мастером с далекого 1917 года ведь всадники не соскочили с коней — значит передышка всего мгновенная и так и не поймешь они до или после того,что было в тревожном 1917 году, но художник подметил эту паузу у водопада и сохранил экспрессию или наоборот сомнение, что эта яркость не ко двору в тревожном году. Но возможно он и не задумывался о бездонности бытия. Возможно это была жара, коней мучила жажда, а жаркое солнце играло с лошадиными боками свои странные игры, вот и напросилась.
— Да, картинка и правда интересная, но в твоей коллекции обычно женские всякие вещицы из прошлого, а эта забрела почти случайно. Я помню, когда в доковидное время у тебя любовалась всякими биноклями театральными из слоновой кости, перламутра и даже черепахи, кокетливо все. В твоем женском мире заманчиво все, даже ручку от бинокля, я помню, я подумала, что из нее можно сделать украшение, настолько интересная вещица. Да, и помню все, что мне понравилось, даже футляры из мягкого сафьяна с твердым донышком и крышкой, всякие женские кошелечки, сумочки в виде мешочков правда из серебра. Твоя коллекция, понятно, дорогое удовольствие, как домашние относятся к этому, может быть по их мнению сумасшествию? Даже зависимости которою может надо уже лечить?
— Да, чего мне лечиться дети живут в Германии — взрослые, жена конечно из-за ревности к моей коллекции давно уже бывшая, математик вроде я, а подсчитывала все она, и это не совпадало. А ты помнишь еще мои зонтики, всякие особенно тление? Все это у меня есть, но акварелька она написана женщиной-художником и это чувствуется, поэтому она у меня в коллекции.
— Да, одну особо утонченную ручечку от лорнета я помню. Я даже приложила ее к шелковому шнурку и подумала, как бы хорошо это можно использовать как украшение. Да, коллекция у тебя конечно классная. Но повторюсь все это стоит очень недешево. От тебя, по-сути, трудно зависеть ведь вся твоя самодостаточность в этой коллекции.
— Но от меня никто и не зависит, — услышала от него, — Ты же знаешь, что с женой мы расстались давно, повторюсь, сын в Германии. А мое собирание — это утешительный приз после моей математической карьеры, которую сам и оборвал.
А вот сейчас решил купить собаку, — как-то сказал он мне в доковидное время, где-то года полтора назад.
Я тут же ответила:
— Сейчас угадаю скорее всего со слоновой кости, янтаря или серебра?
— Ты не поняла, — ответил, — никогда не дослушаешь до конца, всегда спешишь меня поддеть. Живую. Должен меня кто-то любить. Вот она и будет от меня зависеть, а я от ней и назову ее Ларнет. Мне подходит.
Мысленно я за него обрадовалась. Любить его есть за что, вот пусть Лорнет и любит, и вот уже два года у него живет эта чудесная такса, забавная, звонкая — абсолютный холерик. И более того я еще получила в свое досье придуманный ошейник. Хозяин сделал этот ошейник из своего ремня и украсыл перламутровой вставкой, как глазок, сам инкрустировал его, и все собственно делает сам. Он часто покупает старые вещи развалинами, но потом становиться их домом реанимации и руки настолько у него поставленные, не знаю помогает ли ему в этом математика, но он настоящий реставратор. Потому ошейник на его Лорнете тоже один такой. Ну конечно я понимаю, в собаки тоже должен быть отменный вкус.
— Ну это у вас семейное, — сказала как-то ему, думая похвалить, — но он не понял.
— Вечно ты!
Странно, видимо с возрастом мужчины становятся очень обидчивы. Ну, ладно, я хотела похвалить — не получилось, это не страшно. Лорнет имеет такой ошейник и такую любовь, что это самая счастливая собака сейчас. А может это счастливый Станислав.
