Политический фольклор обозначал свержение Никиты Хрущева в октябре 1964-го как «вторую октябрьскую революцию». Несомненно, она назрела. Вопрос заключается лишь в том, кто пришел на смену и что произошло дальше. Важно, что смена руководства СССР не вызывала массового несогласия (несогласных были единицы). Это было еще одним подтверждением того, что Хрущев все-таки потерял свой авторитет, обретенный в 1950-х годах.
Выставляя против официально заклейменного «субъективиста и волюнтариста» Хрущева именно Брежнева, номенклатурщики сначала считали его деятелем на своем месте. «На заседаниях Политбюро, — вспоминал один из брежневских сторонников (таким он был в 1964-ом), — других встречах и совещаниях он вел себя намного приличнее, чем это делал Хрущев. Брежнев не кричал, не обижал. Обычно он поступал так: ставил проблему, а пути к ее решению искал в ходе дискуссий». Но немногие знали хрущевскую характеристику нового партийного протагониста: «Когда из него высекают искры, вот тогда он работает хорошо». Шла речь о контроле над Брежневым.
Пройдёт не так уж и много времени, и на кремлевском политическом «Олимпе» воцарится marasmus senilis (старческое бессилие). Его девизом можно считать афористическое высказывание Андрея Кириленко (у него реально началась атрофия мозга, но он продолжал работать). Один из обкомовских секретарей докладывал ему о начале одного из строительств в подчиненном ему регионе. Кириленко вспылил и накричал на него: мол, такое строительство не нужно. «А Леонид Ильич сказал, что нужно», — отрицал секретарь. «Вы меня с генсеком не ссорьте! — заорал Кириленко.— Мы с Леонидом Ильичом всегда думаем». Здесь воцарилась тишина, брежневский приятель не мог вспомнить слово «унисон», а потом твердо вымолвил: «Мы с Леонидом Ильичом всегда думаем в один унитаз!»... Что же, так оно, собственно, и было.
ПЕТР ШЕЛЕСТ И ЛЕОНИД БРЕЖНЕВ. 1970 ГОД
Если в 1964 году средний возраст членов Президиума (напомню, что с 1966 года это было Политбюро, а Первый секретарь снова стал Генеральным) ЦК КПСС составлял 59 лет, то в 1981 году (за год до брежневской смерти) — 69 лет. И это — средний возраст. А если конкретизировать? Брежневу — 75, Суслову — 79, Кириленко — 75, Пельше — 82, Громыко — 72. В 1978 году среди кандидатов в члены Политбюро появится еще один украинец — Николай Тихонов. Этому уроженцу Харькова и близкому приятелю Брежнева суждено было стать одним из самых старших глав правительства в послевоенной истории Европы (рекордсменом был Конрад Аденауэр, который ушел с должности канцлера ФРГ в 87 лет). В 1980-1985 годах Тихонов возглавит Совет Министров СССР, заменив Алексея Косыгина (об этом еще будет речь). В 1981-ом Тихонову было 76.
...1 мая и 7 ноября вожди во главе с Брежневым непременно появлялись на Мавзолее Ленина на Красной площади. Ширина прохода на Мавзолее — полтора метра. Вот почему с площади не было видно официантов, которые выносили Генсеку и его коллегам теплое вино. От стены Мавзолея идут два выступа, которые служат столиками, сделаны ниши, они покрыты деревом, обшиты утеплителем и служат как сидение. Шаг назад — и Брежнев садится за стол, согревается вином и возвращается к коллегам. После него и они по очереди исчезают на несколько минут, согреваются и возвращаются. Исчезновение на короткое время незаметно «счастливым» демонстрантам и телезрителям.
Но потом демонстрации начали сокращать, принимая во внимание возраст и состояние руководителей. В 1974-ом у Брежнева в поезде, во время визита в Монголию случилось нарушение мозгового кровообращения. В 1976-ом — тяжелый инсульт, возникли склеротические явления. Начались проблемы с произношением, Брежнев не мог находиться в кабинете полный рабочий день, а выступал, читая только написанный текст. Он дважды поднимал вопрос о своей отставке, но коллеги по Политбюро его не отпускали. В 1979 году он снова заговорил об отставке, и снова старцы его не отпустили.
Вскоре любому «советскому человеку» стало понятно, что (из-за специфики прохождения вертикали номенклатурных должностей) во главе КПСС могут находиться только старцы. «Им, — писал в воспоминаниях уже цитируемый брежневский сторонник, а впоследствии антибрежневист, — не было дела до потребностей страны! Вся их забота — продержаться у власти до момента, когда ногами вперед понесут. Им было не до реформ. Но даже скромные реформы Косыгина захлебнулись в самом начале: то Минфин «обрежет», то Госплан «не даст». А в итоге местные органы уклонялись от выполнения поставленных задач. Поэтому все эти реформы превратились в бюрократическую выходку, формальность, не больше того».
Личный охранник Брежнева генерал КГБ Владимир Медведев был убежден, что именно ноябрь 1974-го стал переходным не только в состоянии здоровья Генсека, но и в его духовном растлении. Это было частично следствием болезни. С этого времени, по мнению Медведева, у Брежнева «проявляется слабость к подаркам (не только к иностранным машинам или дорогим охотничьим ружьям, но и к красивым безделушкам) и наградам».
«Бровеносец в потемках» — так саркастически-иронично называли Брежнева в советские времена. Постепенно он превратился в героя анекдотов, которые, к слову, просил ему рассказывать. Но «Илльич-2», наверное, был одним из самых выразительных подтверждений постулата о том, что зло порою может выглядеть беспомощным и даже вызывать сочувствие. Хрущев, критикуя Сталина, хотя бы местами, но все-таки посыпал собственную лысину пеплом своих жертв, а следовательно, это был хоть слабый намек на покаяние. Брежнев никогда бы этого не сделал, а потому не стоит ему сочувствовать.
Но вернемся к транзиту власти в 1964-ом. Казалось, Брежнев не забыл поблагодарить участников октябрьского переворота: через месяц Александр Шелепин (без кандидатского стажа) стал членом Президиума ЦК, а Петр Демичев — кандидатом. В следующем году среди членов Президиума оказался Кирилл Мазуров, а в кандидатах — Дмитрий Устинов. Дмитрий Полянский стал первым заместителем Председателя Совета Министров СССР. Также в 1965 году снова засияла политическая звезда Владимира Щербицкого, который стал кандидатом в члены Президиума ЦК. (К слову, в том же году этого брежневского приятеля вернули на должность Председателя Совета Министров УССР вопреки мнению и рекомендациям Шелеста). Владимира Семичастного, по его словам, Брежнев хотел наградить, но главный чекист СССР удержал его от этого шага, поскольку это якобы могло бы быть использовано теми, кто считал нелегитимным устранение Хрущева.
Среди тех, кого Брежнев отблагодарил, был и Петр Шелест. Он стал членом Президиума ЦК. И здесь стоит напомнить, чем закончил Шелест свое выступление на заседании упомянутого Президиума 13 октября 1964-го, критикуя Хрущева (это было записано заведующим Общим отделом ЦК КПСС Владимиром Малиным): «Ответственность и права республик: ответственность есть, а прав нет». Как оказалось, для Шелеста это были не просто слова.
Уже в 1965 году взорвался скандал, связанный с запиской по вопросам внешней торговли, которую Шелест послал в ЦК КПСС. Суть ее сводилась к тому, что в бытность делегации УССР на разных международных конференциях и сессиях ООН представители ряда капиталистических и развивающихся государств, неоднократно поднимали вопрос о возможности организации непосредственной торговли с Украиной, поскольку у них не решены формальные вопросы о торговле с СССР, и потому придется торговать через нейтральные страны. В связи с этим Шелест предлагал рассмотреть вопрос об усовершенствовании организационных форм внешней торговли с тем, чтобы упорядочить, сделать более четким и организованным «выход наших товаров на внешний рынок, используя любые благоприятные условия для экономически выгодной нам торговли. Этому могло бы способствовать привлечение к более активному участию в организации внешней торговли правительств союзных республик».
Приехав 2 сентября 1965 года в Москву на заседание Президиума ЦК КПСС, Шелест вдруг почувствовал: что-то не так. И действительно, после заседания Брежнев вдруг предложил еще задержаться и заслушать вопрос о записке Шелеста по вопросам внешней торговли. Шелепин, Суслов, Подгорный, Демичев, Косыгин набросились на Шелеста, обвинили в незрелости, неосмотрительности, в том, что его записку могут использовать классовые враги, что она искажает ленинские принципы внешней торговли.
Постепенно вопрос начал смещаться в сторону «неблагополучия» всей ситуации в Украине, к тому, что там есть проявления местничества, что не ведется надлежащая борьба с проявлениями буржуазного национализма, что плохо поставлена идеологическая работа и пропаганда дружбы народов.
Когда московские вожди дошли к утверждениям, что люди в Украине слишком почитают Тараса Шевченко, многовато говорят на украинском, многовато украиноязычных радиотрансляции?, вывесок магазинов и названий улиц написано на украинском (даже в Севастополе есть такие надписи!), — Шелест взорвался.
Он отбросил обвинения, дал ответ Шелепину, что предлагал сделать «оргвыводы», собрав Пленум ЦК Компартии Украины: «Что касается оргвыводов, то вы мало понимаете в том, что делается в Украине, и если хотите созывать Пленум, то созывайте, услышите, что вам скажут!»... Брежнев смягчил напряжение, хотя (внимание!) через два месяца все-таки было формально принято решение, осуждающее записку Шелеста как политически неправильную. Определенные выводы все-таки московские вожди сделали и оформили это документально. Следовательно, в ЦК КПСС начал накапливаться, концентрироваться антишелестовский негатив.
Этот негатив начал быстро множиться, когда 16 июля 1970 года Председателем КГБ при Совете Министров УССР был назначен Виталий Федорчук. Он сблизился со Щербицким, активно собирал компромат против Шелеста, проявил себя как беспрекословный сторонник жесткого подавления инакомыслия, преследования национальной интеллигенции и «самиздата».
Шелест занимал должность «первого коммуниста» Украины в очень непростое время. Его и его московское руководство серьезно пугал нонконформизм, тревожило оживление национально-культурного движения в Украине, что часто воспринималось и трактовалось в первую очередь как «националистическое». Действительно, хрущевская политическая «оттепель» разбудила к активности «шестидесятников», украинских интеллектуалов, преимущественно литераторов, которые начали с критики сталинского режима, а потом запротестовали против попыток ресталинизации. Это движение не было централизованным. Оно состояло из ряда ячеек, в которых люди были объединены личными или профессиональными отношениями. «Шестидесятники» также противостояли русификаторским тенденциям в национально-культурной сфере.
Все это «тенью» упало на Шелеста и было удачно использовано Брежневым, который с самого начала хотел видеть на киевском партийном «престоле» Владимира Щербицкого. В декабре 1966-го Шелеста ожидало новое испытание. Во время служебной поездки в Тернопольскую область к нему ночью пожаловал начальник областного управления КГБ Иван Ступак. Он рассказал, что недавно с целью проверки работы областного управления из Москвы приезжала большая группа работников союзного КГБ. Они начали разговор о Брежневе. Говорили, что новый лидер — интриган, способностями не отличается, что к власти пришел с помощью не глупых, но доверчивых людей, хозяйства страны не знает, никогда на самостоятельной хозяйственной работе не был, что он бабник, пьяница и развратник. А дальше Ступак передал такие слова москвичей: «Хуже всего и самое печальное, что он с помощью интриг, подхалимов и льстецов, приемов демагогии может надолго задержаться у власти, а это, кроме большого вреда для народа, нашей партии, ничего не даст». Сообщили и о том, что есть группа молодых, энергичных политиков, которые планируют исправить эту ситуацию.
Перед Шелестом возникла проблема: что делать, сообщать или нет о разговоре со Ступаком в Москву? Какой будет реакция Брежнева, если сообщить? А что случится, если не сообщить?
Продолжение следует
