АЛЬФА
Я живу в плохом районе.
Как иначе начать статью о городе, которого не было до того момента, пока ты в него не вступил, но который слывет «туристическим»?
По крайней мере, в Афинах этот район у части горожан прослыл плохим.
Меня предупреждали. Обещали наркодилеров, непонятные нацменьшинства и подозрительных людей.
Итак, я приехал. Я вижу:
– Прямо под моим окном кирпичный дом, живописно лишенный крыши и пола.
- Чуть дальше через улицу во всю двенадцатиэтажную стену вертикальный мурал: две ладони, сложенные в молитвенном жесте и устремленные вниз, будто кто-то с неба взывает к земле, а не наоборот.
– В соседнем квартале на углу сидит ансамбль колоритных бродяг - чисто тебе погорелое войско.
– Молодые пакистанцы ходят небольшими компаниями.
Ни первое, ни второе, ни третье, ни четвертое не кажется мне подозрительным.
КИНОЗВЕЗДА
Пакистанцы – франты. Максимальные эстетические усилия, кажется, вкладывают в прическу. Такие сложные, в буквальном смысле навороченные чубы больше нигде в городе не увидишь; не представляю себе, сколько времени и усилий это стоит. Но каждый с этой волной над смуглым лбом выглядит как истинная кинозвезда.
Впрочем, на следующий день все созвездия тускнеют, когда по улице, как по подиуму, проходит сосредоточенный джентльмен в белой рубашке, красных шальварах, кремовом тюрбане и с такой рыжей бородой, что полквартала начинает светиться.
Люблю плохие районы.
ПОДОЗРЕНЬЕ
Подозрительных людей недалеко от моего маленького Пакистана я видел, однажды, на плохо освещенной улице. Парочка европеоидов о чем-то шушукалась посреди дороги, а потом один отошел в угол и начал там шумно и быстро курить, явно не Марью Ивановну.
Тяжелые наркотики – это скучно.
АРГУС
В 10 минутах хода от моего хостела – площадь Омония. На ее краю у пешеходного перехода в тени заброшенного киоска скрывается фотограф с огромным объективом и фотографирует всех, кто ступает на переход.
Он всегда там. За кем следит? Что видит? Что потом происходит с теми, кого он сфотографировал? Как коррелируют щелчки его камеры с движениями в фонтане?
ПРОСВЕТЛЕНИЕ
На Омонии под стеной, скрестив ноги, сидит Будда.
"Ом" - мысленно приветствую его.
– Ахмед! – зовет она мужчину, отошедшего с ребенком что-то купить.
"Повезло тебе, Ахмед" - пишу я в блокноте, чувствуя, как на меня накатывается неуклонное просветление.
УЗНИК УЛИЦЫ 28 ОКТЯБРЯ
Он появляется вечером, в одно и то же время, пересекает улицу на одном и том же перекрестке и двигается в одном и том же направлении. Средних лет, высокий лоб с залысиной, темные волосы, борода, полуголый, шорты, сандалии. На правила и транспорт не обращает внимания, что-то говорит, возможно, на ново-, а возможно и на древнегреческом. Отойдя подальше, может развернуться и смачно плюнуть тебе вслед.
Фонаря уже не имеет. Наверно, нашел кого искал, но, вероятнее, оставил поиски.
АКСИОМА ПАРАЛЛЕЛЬНОСТИ
Есть Греция железных дорог и Греция шоссе.
Железная дорога: гектары сгоревшего леса, ободранные вагоны на заброшенных рельсах, туалеты с разбитыми зеркалами. Цепкая иллюстрация того, что пишут о Греции как о резервации долгового кризиса.
Ровные автострады прочеркивают зеленые виды с аккуратными полями и приятными домиками. Случаются пасеки. Склоны укреплены. Где-то в этой второй стране есть прекрасные острова с белыми городками под бирюзовым небом и остатки каменных пеленок, в которых вырастала Европа.
В Афинах эти взаимоотрицающие прямые пересекаются. Плохие дороги и дороги идеальные, тысячелетние руины и руины просто, скучные дома и дома с вызовом, буржуа и парии, пчелы и мухи, даже есть сияющий белый квартал на холме в районе Анафиотика. В Греции все есть - нет, это в Афинах все есть.
ЗНАКОМСТВО
Поклонившись стае черепах, сажусь у Национального сада в троллейбус, чтобы подъехать посмотреть стадион, построенный из мрамора к Олимпиаде 2004 года. Кабина водителя противоэпидемически отделена полиэтиленовой кулисой и черно-белой пластиковой цепочкой. Подхожу поближе, чтобы посмотреть на указатель маршрута. Троллейбус резко тормозит. Я врезаюсь носом в полиэтилен, разрываю цепочку. С места водителя в воздух со скоростью и яркостью пороховой ракеты взмывает извилистая греческая фраза с упоминанием спасителя нашего Христа, совершенно понятная безо всякого перевода. Пугаюсь вглубь салона, на следующей остановке шмыгаю на улицу. И кто меня за ноги тянул!
– Он не на вас кричал. Его просто автобус подрезал – объясняет вышедшая вместе со мной девушка.
Так я познакомился со средиземноморским характером.
В ЦЕЛОМ
В целом здесь люди спокойные.
ТОЧНО
Точно спокойные.
ИСКЛЮЧЕНИЕ
Правда, однажды попался в метро дерганый и очень
болтливый пацанчик, который со всеми заводил разговор и со мной тоже, очень советовал застегнуть, потому что у меня она расстегнута, сумку, быстро повторяя это на ломаном английском, и через четверть часа пребывания сначала в вагоне, а потом на эскалаторе оброс компанией сильно старших мужчин, и на том же эскалаторе украдкой расстегнул у меня сумку, не чтобы вытащить мобильный, а просто по приколу.
Наверное, это был сатир-невротик.
ВСЕ ТАМ БУДЕМ
Улица Гермеса, конечно, самая веселая. Здесь торгуют, музицируют, попрошайничают, ходят в церковь, пьют.
Гермес – проводник душ в царстве мертвых.
КАК?
Улицы Гермеса, Софокла, Сократа, Лисистрата. Вот как здесь жить?
В ПРИСУТСТВИИ
По дороге на Акрополис останавливаюсь у театра Диониса.
Да, я знаю. Знаю, что его черт знает сколько раз перестраивали. Как он выглядел поначалу, неизвестно никоим образом.
Но.
Здесь шли премьеры Эсхила и Софокла в присутствии авторов.
Это удивительнее даже Парфенона.
ХВОСТЫ
Впереди меня вдоль колонн Акрополя идет девушка с открытой спиной и волосами, собранными в хвост. Слева на спине у нее татуировка – плачущее лицо. Затем она перекидывает волосы на другое плечо, и оказывается, что справа у нее наколота изготовившаяся для атаки змея.
Холм Акрополис застроил царь Кекропс, наполовину змей.
Это начало игры в двойников, которую затевает со мной город.
Роняю нож.
Когда я видел черепах?
Они летят вверх.
Симметрично, но по очереди.
Появляется продавец благовонных палочек.
Сильные женщины медитируют.
ВЫСШАЯ КАСТА
Старый рынок, как положено – в центре, на улице Атенион. Его сердце – мясной и рыбный кварталы. Чтобы увидеть настоящую городскую жизнь, нужно идти туда.
Мясники как мясники. Однотипные мужчины, удивительно худые, в белых халатах, рубят-режут-отгружают. Но не зря их ряды окружают рыбный, а не наоборот.
Ибо что такое рыбный?
Это смесь театра, царского двора и бестиария.
Они не отсюда, они белая кость, они лицедеи, они без страха и упрека. Каждое их движение полно власти и артистизма. Побрызгать товар водой из шланга или из кувшина – целое действо, сообщающее об уверенности в будущем, ergo, в свежести товара.
У каждого свой боевой клич. У каждого своя оркестра. У каждого свой трон.
Массивная дама, словно сбежавшая из фильмов неореалистов, подкуривает сигарету над ювелирно разложенным косяком сельди и, прищурившись, оценивает ситуацию. Смуглый юноша с роскошными усами, самый настоящий Алладин, гортанно призывает купить то, что он принес прямо из пещеры. Корпулентный король, отложив скипетр, держит рыбью голову так, словно это золотая держава. На стульчике сидит Посейдон. Ибо такая длинная седая борода и такой взгляд могут быть только у него и ни у кого больше. Ну и что, что проиграл Афине бой за город? Зато имеет хороший бумажный кулек, и сейчас туда набросает тебе дорады, и будет эта дорада лучшей в мире, потому что сам знаешь от кого она.
ЛЕЗВИЯ
Остаюсь обедать в ресторане среди мясных рядов, чтобы долетали запахи свежины и крови – надо видеть, что ешь.
Роняю нож.
Почти сразу появляется дядька, продающий ножи.
Смотрю вверх и вижу над собой вывеску в форме ножа.
Все как положено: потребность-торговля-символ. Значимость каждого элемента возникает как результат его оппозиции к предыдущим и последующим элементам.
ПРИСТУП РЕКУРСИИ
Прохожу мимо железного забора Политехнического университета, вижу высохшую часть дерева, проросшего сквозь решетку, затем его срезали, но эту извившуюся часть так и оставили. Думаю, что это дриада, которая, убегая от навязчивого кентавра, намертво вцепилась в ограду. Думаю, что это слишком книжная мысль. Думаю, что и Афины – город из книги. Думаю, что я сам из книги, а дриада настоящая. Думаю, что она убегала от меня. Думаю, что нужно прекратить думать, иначе врасту в забор.
ВРЕМЕННАЯ ПЕТЛЯ
Музей музыкальных инструментов. Во дворе перед входом ползают две черепахи. Затем в коллекции вижу две багламы из черепашьих панцирей. Возвращаюсь во двор. Когда я видел черепах?
МЕЛОМАН
В метро меня пугает толстяк в диких лохмотьях. Он включает музыку из переносной колонки, затем выключает, а потом, пользуясь моей оплатой, протискивается за мной через турникет и снова включает музыку. Музыка – это его дом и одежда.
МУЗЛОМАН
По ночной улице мчится маленький автомобильчик, в нем сидит молодой человечек, открыв окно, в которое очень громко и истерически кричит некий рэпер. Слова мне кажутся следующими:
Tables are coming!
Tables are coming!!
Tables are coming!!!
Потом я убедился, что это местный обычай: чем меньше машина, тем громче стереосистема.
Столы идут за тобой, урла децибельная.
ИРОНИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ
Рисунок 2600-летней давности: две хохочущие горгоны мчатся за Персеем.
Горгону Медузу любили рисовать и высекать. Точно как черта в христианских церквях. Выглядит она всегда забавно. В этом действительно есть ирония: ведь окаменел не ты, а она.
ПЕНАЛЬТИ В ВОРОТА СУДЬБЫ
Магический шар, найденный подле театра Диониса, ІІІ-ІІ ст. до н. е. Украшен изображениями бога Гелиоса, дракона, льва и инвентарным номером 2260, написанным темной краской. Мраморный, чуть меньше футбольного мяча. Применялся в ритуалах на удачу перед дуэлями и иными проходившими в театре соревнованиями.
То есть шар использовали, чтобы одержать победу, например, в театральном конкурсе. То есть останки театроведа в моей голове взволнованно шевельнулись. Но как на нем гадали?
СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БОЖЬЕ ДЕЛО
На тесаной глыбе фигура с короной. Это олицетворение афинского демоса, иначе говоря, аллегория политической нации. Народ равен богам. Демократия – божье дело.
Но понадобилось что-то придумывать и передумывать с весьма кровавыми последствиями еще более 20 веков.
КАРИАТИДЫ
Для них в музее выделена отдельная терраса.
Они создавались как служанки и долгое время были ими.
Но давно уже не мы смотрим на них, а они своими почти полностью стертыми глазами – на нас.
СТОЮ
Стою у фрагмента надгробия с вырезанным на нем женским профилем.
У этого образа, созданного тысячи лет назад, даже неизвестен автор.
Но он остановил меня, остановил так, как никакой другой барельеф или статуя.
Как назвать эту стелу?
Даже не шедевром.
Определения нет.
МУЗЕЙ АКРОПОЛЯ
Переполненный говорящим с тобой камнем, мир за окном воспринимаешь как призрак.
ЦИКАДЫ
Удивительно, насколько невзрачны места, где вершилась судьба человечества. Важнейшие холмы в Афинах – Акрополис и Пникс. Жара, цикады, щебенка, пыль, привядшие деревца – все такое же, как 2500 лет назад. Но если на Акрополисе хотя бы колонны, то Пникс – это каменная котловина, а в ней каменная трибуна. Первая в мире трибуна первого в мире парламента. Несколько широких ступенек, массивная глыба наверху для внушительности. Так просто.
КЛЮВЫ
Улица Филлелинопа. На воротах выкованы симметричные лебеди. В глубине двора за воротами нарисованы голуби. Они летят среди небесной синевы вверх, к миру.
По верху ворот натянута колючая проволока.
ПЕРСПЕКТИВНОЕ
Горы заглядывают в переулки.
СИНТАГМАТИЧЕСКОЕ
Площадь Синтагма: есть полиция, фонтаны, памятники, попугаи, музыка, очередь на ковид-тест, пальмы, автомобили, парламент.
Главное происходит в полдень у парламента – смена караула. Два эвзона симметрично, но по очереди оперируют американскими винтовками M1 Гаранд. Эвзоны одеты в белые чулки, белые рубашки и белые юбки с 400 складочками, в красные шапочки с метровыми черными кистями, в черные жилеты с цветными нитями, в круглые с большими черными помпонами подбитые 120 стальными гвоздями и весом 1500 граммов кожаные туфли, которыми они размеренно и с оттяжкой цокают и шаркают по камню. Движения сродни замедленному сложному танцу. Смешон не танец – смешон суровый усатый офицер в совершенно прозаическом хаки, осматривающий пустые сине-белые будки рядом с караульными.
Синтагма, как пишет Барт, есть комбинация знаков, предполагающая протяженность; эта протяженность линейна и необратима: два звука не могут быть произнесены в один и тот же момент, а два эвзона не могут танцевать одновременно.
МАХНО
Район Экзархия – средоточие анархистов. Это несколько улиц справа от Политехнического университета. Университет на карантине, но сквозь ограду видна памятная стела профессуре и студентам, погибшим во Второй мировой, а еще лежащие на траве ржавые смятые ворота. Те самые, которые снес танк, когда армия по приказу диктатора штурмовала Политехнику 17 ноября 1973. Тогда погибли 24 студента. Режим пал менее чем через год.
Все стены района под протестными граффити и плакатами. Эпицентр – треугольная площадь Экзархия, на которой тусуются разновозрастные мечтатели и безумцы, а по периметру висят лозунги на греческом на больших полотнищах. Рядом – сквот: смесь паба, библиотеки, книжного магазина и политического клуба. Внутри – барная стойка, столики, стулья, в динамиках гремит ансамбль греческих левых скинхедов Bootstroke, что означает "Ботинком ударенный". Покупаю пиво, осматриваюсь. На стенах – картины революционных событий: Парижская Коммуна, Курдистан, Барселона-1936 и элегантный черно-белый Махно с тачанкой. Немного в глубине – диван, накрытый спальным мешком, целый мотоцикл, рядом несколько полок, заставленных мотоциклетными шлемами. Для чего они, нарисовано на мурале напротив: группа молодых людей в шлемах, с закрытыми лицами, недобрыми глазами и палками изготовилась к драке. В углу прислонены черно-красные флаги в мешке. Древки у них такие, что можно просветить не одного оппонента. За столиками сидят крепкие бородатые мужчины. С одним завожу разговор. Зовут Костас. Рассказывает мне о 1973-м. Об Украине и Махно знает. Лицом приветлив и добр. Интересно, ходит ли туда, где нужны дрыны и шлемы.
АРОМАТЫ
В Экзархии анархия прекрасно уживается со сферой услуг. Специфика места отображена на табличках. Рестораны "Палестина" и "Бунт", кафе "Утопия", паб "Дорога битников", бар "Купи или умри", музыкальный магазин "Миска шума", заведение Idea Fabrica с портретом Мао в интерьере. Но я ищу кафе 67.
В 1967, если уж вы так хотите, вышли фильм Годара "Уик-энд" и трактат Ги Дебора "Общество спектакля", без которых не случилось бы того, что случилось в 1968. Интересно, мне бы здесь набили морду за ренегата Годара, так и не продавшего свою яхту?
"67" основала пани Леся. Энергичная, средних лет. Поругивает греков за излишнюю негу. Наводит шорох у себя в районе. Имеет в меню настоящий борщ и пирожки. Сама из Черновицкой области, а ее бабушка с Тернопольщины. Использовала для оформления мохнатые бабушкины буковинские ковры – таких я еще не видел.
Сижу в "67" пью смолу, ликер "мастика". Леся говорит, что деревья когда-то плакали из-за гибели мифического богатыря, плакали только на одном острове, поэтому ликер уникален.
Когда я делаю первый глоток сладко-пахучих слез, появляется продавец благовонных палочек.
Ги Дебор: мы живем в обществе спектакля.
Афины: спектакль – это мы.
И СОБАКА
У руин под названием Купель Ветров тихо и солнечно. На пороге своего магазина курит седая красавица в белых одеждах. Рядом проходит дама с высокой черной копной на голове, в черной футболке, кислотно-цветастых лосинах, с цветком в руке, который она, остановившись, со значимой улыбкой протягивает перед собой, словно предлагая жертву незримой сущности. На футболке надпись на английском: "Сильные женщины медитируют". Идет дальше, в конце улицы снова останавливается и снова протягивает цветок – задабривает еще одного бога. Неподалеку начинает бить колокол, объединяя серафима с сигаретой и нимфу с цветком в одно целое.
С соседнего балкона на меня величественно не обращает внимание белый мохнатый пес.
ПРАВОСЛАВИЕ
Небольшая церковь на холме в квартале Анафиотика. Солнце светит через верхнее окно на алтарь, торжественно и по-домашнему одновременно. Под потолком висит пара хрустальных люстр, венок сухих листьев с табличкой 1821, на стене кухонные часы-ходики и наивная картина с Марией, держащей на руках уже взрослого Христа; древние темные образы спрятаны в сумерках. К священнику стоит небольшая очередь домохозяек то ли на исповедь, то ли за дружеским советом. Во дворе компания соседей с детьми, лимонад на столах. Это точно православие?
MOTHERFUCKER
В конце улицы Анафора над дверью сувенирной лавки висит футболка с надписью Oedipus. Original motherfucker.
И не возразишь же.
НАПИСИ НА СТЕНАХ ЭКЗАРХИИ
Я пришел сюда только чтобы достать травки
Я тоже
Смерть Наркотики Красота
Люди, которым все равно, спят ли они – любовники
Любовь и биткоин переоценены
Все мы хотим сбежать
ПОДНОЖЬЕ
В последний день поднимаюсь на холм сразу за Экзархией.
Оказывается, в Афинах нет ни одной красной крыши, как у западных варваров. Город на расстоянии сливается в сплошную россыпь белого и блесток.
Словно колотый мрамор.
Словно высекли статую или колонну, настолько большую, что ее даже не видно, а тут осталось немного обломков.
МЕКСИКАНЕЦ
Паром менее чем через час. Порт на другом конце города. Лихорадочно ищу такси. Меня подхватывает кэбмен, уже взявший двоих, мужа и жену.
Седой, смуглый, резвый: "Вы не волнуйтесь, этим людям по пути!"
Я не переживаю. Со мной же в Европе не может произойти ничего плохого, да?
Довольно быстро, впрочем, на дне моей биполярной души сгущается подозрение, что этим двоим совсем не по пути, але яка розумная тому альтернатива?
Наконец пара высажена. Водитель закрывает дверцу. Спрашивает:
- Из какой вы страны?
- Украина.
– А-а-а! – с явным облегчением протягивает он и вынимает пачку сигарет. Закуривает, предлагает мне одну. Отказываюсь. Дает по газам.
Мчится на гоночной скорости. Пролетает светофоры на красный. Жалуется:
- Вот если меня полиция схватит за проезд на красный, то заплачу 700 евро штрафа и на 2 месяца права заберут! Эй, да все в порядке, вовремя приедем, what is your problem!
– Вы настоящий ковбой из вестернов – констатирую я не без восторга.
- Я не ковбой из вестернов – усмехается он. – Я мексиканец из вестернов.
В левом окне из темноты выплывает мурал: гигантское лицо, на котором сидит многочленистый гибрид насекомого и робота.
- А вот мюзик-холл, его к Олимпиаде построили – указывает мексиканец, посрамляя "Формулу-1". – А это стадион. На нем "Панатинаикос" играет. Ваш "Шахтер" тоже сюда приезжал.
Меня почему-то разбирает хохот. Машина останавливается. Море в 20 метрах.
- Вот – говорит он. – Восемь тридцать пять. На пять минут позже, чем обещал. Ну уж извини.
Извиняю.
В тексте использованы две цитаты из Ролана Барта
