В минувшее воскресенье исполнилось 90 лет со дня рождения великого поэта, сценариста, драматурга, барда Александра Галича. Известный российский диссидент Владимир Буковский назвал его Гомером, а каждую его песню — Одиссеей, «путешествием по лабиринтам души советского человека». Читателям «Дня» будет интересно узнать, что думает о его творчестве нынешняя российская интеллигенция.
СЕГОДНЯ И ЕЖЕДНЕВНО
Не знаю впредь, предам ли, струшу ли: страна у нас передовая, —
но как мы песни эти слушали,
из уст в уста передавая!
Как их боялись — вот какая вещь —
врали, хапужники, невежды!
Спасибо, Александр Аркадьевич,
от нашей выжившей надежды.
В ряду великих бардов Галича я всегда ставил на особое место. Он был любим и почитаем, его песни переписывали на магнитофонные ленты и перепечатывали на «Эрике», — той, которая «берет четыре копии». Он — наряду с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, Булатом Окуджавой, братьями Стругацкими — был одним из тех, кто учил нас быть свободными, и свобода, проникая в наши души, рождала у них иммунитет к страху.
Его книги и пластинки, когда они стали появляться, немедленно занимали почетное место у меня на полке (а жена бережно хранит редчайшую вещь — самиздатовский сборник Галича, подаренный ей известным диссидентом Михаилом Поляковым, единственный уцелевший у него после ареста).
Но еще не так давно казалось, что большинство его песен — это уже История. Да, точный и безжалостный портрет советской эпохи, убийственное разоблачение официальной лжи, едкая сатира, строки, становящиеся афоризмами, — но все это в прошлом, которое уже не вернется.
В начале 90-х знаменитое «Смеешь выйти на площадь в тот назначенный час?!» воспринималось как абсолютно риторический вопрос — к тому времени для того, чтобы «выйти на площадь», уже не требовалось абсолютно никакой смелости. И верилось, что молчать по-разному, «для надежности спрятав глаза», но «не против, конечно, а за», мы уже никогда не будем. И «дорогие органы», которые извещал о происходящем «верный сын Отечества» бессмертный Кузьмин, палачи, стукачи и вертухаи считались презираемой навеки кастой — а уж мысль о том, что они окажутся у власти, могла присниться только в кошмарном сне.
Первый звонок прозвенел осенью 1993-го.
Опять над Москвою пожары,
И грязная наледь в крови.
И это уже не татары,
Похуже Мамая — свои!
Из окон ворот, подворотен
Глядит, притаясь, дребедень.
А суть мы потом наворотим,
И тень наведем на плетень!
А затем на наших глазах начали материализоваться и другие песни Александра Аркадьевича. Отшумели и сгинули «крикуны и печальники» времен «демократической весны» — и в начальники вышли молчальники, бургомистры и Генрихи, отсидевшийся в окопах второй эшелон партийной и комсомольской номенклатуры.
Началась ползучая реабилитация Сталина, торжественное поднимание тостов в его честь и переписывание учебников истории — и сразу вспомнилось:
На часах замирает маятник,
Стрелки рвутся бежать обратно:
Одинокий шагает памятник,
Повторенный тысячекратно.
Я открою окно, я высунусь,
Дрожь пронзит, будто сто по Цельсию!
Вижу: бронзовый генералиссимус
Шутовскую ведет процессию.
Наступила путинская эпоха, превратившая парламент в декорацию и «аплодирующий орган», — и немедленно всплыло в памяти:
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы поименно вспомним всех,
Кто поднял руку!
Для того, чтобы «выйти на площадь» в тесном окружении ОМОНа, уже требовалось немалое мужество — любой, кто решался на это, рисковал получить по голове полицейской дубинкой и, в лучшем случае, провести остаток дня в кутузке, а в худшем — отправиться под суд. И недаром в марте 2007-го на одном из оппозиционных митингов, когда народный артист России Алексей Девотченко читал «Петербургский романс», наполненная народом площадь устроила ему овацию, хотя среди участников митинга были многие из тех, для кого песни Галича — явление безумно далекого прошлого... В «Лужниках» собирались торжествующие толпы «запутинцев», а по всей стране не уставали прославлять «национального лидера», но и об этом когда-то написал Галич:
Счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все — как один!
Все больше и больше сжималось пространство эфирной и газетной свободы, пропагандистская ложь все больше и больше вытесняла правду — и как было не перечитать:
Время сеет ветры, мечет молнии,
Создает советы и комиссии,
Что ни день — фанфарное безмолвие
Славит многодумное безмыслие.
Бродит Кривда с полосы на полосу,
Делится с соседской Кривдой опытом...
Наконец наступил август 2008-го и позорная «пятидневная война» с Грузией — и строки Галича 40-летней давности появились на первых же антивоенных пикетах:
Снова, снова, громом среди праздности,
Комом в горле, пулею в стволе:
Граждане, Отечество в опасности!
Наши танки на чужой земле!
И, конечно, про верноподданнические «обращения общественности» в поддержку «миротворческой операции» Галич когда-то уже все написал:
Израильская, — говорю, — военщина
Известна всему свету!
Как мать, — говорю, — и как женщина
Требую их к ответу!
«Когда я вернусь...» — напишет Галич в одной из самых пронзительных своих песен. Он не вернулся — вернулось прошлое, о котором он пел.
Стрелки рвутся бежать обратно — и песни Галича зазвучали так, как будто они написаны сегодня.
Вы с нами, Александр Аркадьевич. На площади — в тот назначенный час. Сегодня и ежедневно.
