Террористические акты в Саудовской Аравии заставили многих задуматься не только над перспективами выживания правящей королевской семьи, но и над вопросом, не является ли королевство дисфункциональным и деструктивным в своей основе. Так или иначе, похоже, что саудовское общество вызвало поток сильного фанатизма, который питается чрезвычайной религиозной правоверностью.
Тот факт, что 15 из 19 террористов, захвативших 11 сентября 2001 года самолет и напавших на США, были жителями Саудовской Аравии, привел к тому, что королевство теперь еще долго будет рассматриваться как оплот авторитаризма и нетерпимости. В какой-то степени это представление верно, но оно не может быть верным по отношению ко всему саудовскому народу. Напротив, было бы серьезной ошибкой полагать, что фанатичный исламизм полностью определяет саудовское отношение к религии.
С 2001 по 2003 годы я входил в группу, которая проводила обширное исследование ценностей в Саудовской Аравии, Египте, Иране и Иордании. Результаты нашего исследования дают удивительно полную картину саудовских отношений. По сравнению с опрошенными жителями других ближневосточных странах, жители Саудовской Аравии в целом оказались менее религиозными, а их отношение к демократии и брак по договоренности еще более доказывают их скрытую умеренность.
Безусловно, религиозность во всех четырех странах широко распространена, более чем 90% опрошенных подтвердили, что верят в Бога, жизнь после смерти, ад и рай. Но, похоже, что жители Саудовской Аравии менее религиозны, чем другие мусульмане. Шестьдесят два процента жителей Саудовской Аравии охарактеризовали себя как религиозных людей, по сравнению с 82% у иранцев, 85% у иорданцев и 98% у египтян. Американцы, оказывается, также гораздо более религиозны, чем жители Саудовской Аравии, 81% из них характеризует себя таким образом.
Частично эту разницу можно объяснить межнациональными различиями относительно того, что подразумевается под религиозностью. Например, американцы могут подразумевать под религиозностью нечто иное, чем жители Среднего Востока, возможно, из-за их меньшей привязанности к религиозным верованиям, чем в исламских странах. Это также могло частично отразиться и на разнице между мусульманскими странами.
Но разница в самоопределении религиозности между жителями Саудовской Аравии, с одной стороны, и иранцами, иорданцами и египтянами с другой, является настолько большой, что это ставит под сомнение распространенное мнение о Саудовской Аравии, как об очень консервативном и религиозном обществе. Действительно, дела говорят громче слов: только 28% жителей Саудовской Аравии сказали, что они участвуют в еженедельных религиозных службах, по сравнению с 27% иранцев, 44% иорданцев, 42% египтян и 45% американцев.
Эти результаты, вопреки популярному мнению о саудовской культуре, являются менее поразительными, чем это может показаться. Социологи религии давно утверждают, что в монолитной религиозной среде, или когда религиозные учреждения тесно связаны с государством, общая религиозность населения падает.
Имеет смысл полагать, что, когда государственные власти вводят строгие кодексы поведения, люди стремятся к неподчинению и отдаляются от официально санкционированных религиозных учреждений. Ничего удивительного, если учесть, что египтяне и иорданцы, живущие в странах, где государство не предписывает благочестия, являются более религиозными, чем иранцы и жители Саудовской Аравии, которым приходится мириться с местной полицией «нравов», поддерживаемой государством.
И даже о браке многие жители Саудовской Аравии имели удивительно либеральные представления. Практически равномерно разделились мнения по вопросу об устройстве брака; половина поддерживает идею о том, что брак должен быть основан на родительском согласии, в то время как 48% предпочли любовь в качестве основы супружества. Учитывая укрепившуюся половую сегрегацию и родительское господство, эти результаты демонстрируют сильное стремление к более индивидуальному выбору в тех вопросах, которые традиционно решались семейно.
Наконец, жители Саудовской Аравии, оказывается, являются большими сторонниками демократии, тем самым еще раз противореча популярному мнению о саудовском консерватизме. Из опрошенных жителей Саудовской Аравии 58% рассматривают демократию как лучшую форму правления, 23% с этим не согласны и 18% затруднились ответить.
Поддержка демократии большинством населения в стране без предшествующей светской и националистической истории не кажется интуитивной. Фактически, поддержка демократии отражает множество других либеральных настроений, которые мы нашли в Саудовской Аравии. Сторонники демократии обычно менее религиозны, более светски, более терпимы к другим, более критичны по отношению к работе общественного сектора и более взволнованы вторжением западной культуры.
За рамками исследования история показала, что либеральные идеи становятся более популярными, когда деспотический монарх управляет людьми в союзе с религиозными учреждениями. Сильный поток либерализма появился в конце девятнадцатого столетия в Оттоманской Сирии в ответ на религиозный деспотизм Султана Абдулхамида. В то же самое время антиклерикальное светское движение за конституционную систему, появившееся в Иране, является реакцией на абсолютистский союз между Шахами Куаджар и религиозными учреждениями.
Ввиду сходства между теми историческими прецедентами и сегодняшними условиями в Саудовской Аравии, мы не должны исключать возможность реформ. Теперь и данные исследования свидетельствуют о том, что жители Саудовской Аравии вполне могут начать требовать более прозрачную политику и религию, меньше вмешивающуюся в личную жизнь.
Мансур МОАДДЕЛЬ — профессор социологии в Университете Восточного Мичигана, автор книги «Исламский модернизм, национализм и фундаментализм».
