Месяц ноябрь в истории планеты навсегда будет связан с двумя событиями планетарного значения, произошедшими с разницей в один год. В ноябре (по григорианскому календарю) 1917 года произошла Октябрьская революция в России, а в ноябре 1918-го завершилась Первая мировая война. Историки и политики много говорят и спорят о тех или иных взаимосвязях между этими событиями, мы же укажем на один момент, который, на наш взгляд, зачастую оказывается незаметным в этих спорах, однако является принципиальным для дальнейшей истории человечества.
Самым первым документом Советской власти, лично подписанным Владимиром Лениным, является, как известно, «Декрет о мире», призвавший правительства и все народы участвовавших в Первой мировой войне государств «открыть... немедленно переговоры о заключении всеобщего мира на условиях отказа от аннексий и контрибуций». В этом документе, на наш взгляд, с точки зрения дня сегодняшнего важны два момента. Во-первых, впервые в истории на государственном уровне прозвучал призыв к равноправному международному сотрудничеству стран и народов вне зависимости от их политической, экономической или военной мощи, от их «веса» на мировой арене. Надо сразу отметить, что сегодняшние хозяева московского Кремля, называющие себя «демократами» и идеологическими противниками Ленина и большевиков, далеко не всегда (если не сказать больше) относятся к своим зарубежным партнерам, включая ближайших соседей, как к равноправным. С этой точки зрения, будем говорить прямо, идеи «Декрета о мире» остаются весьма современными.
Второй момент — это то, что напрямую связывает рассматриваемый нами документ с событиями, произошедшими год спустя и уходящими в будущее. В ноябре 1918 года страны Антанты, одержавшие победу над Германией в Первой мировой войне, естественно, не были склонны прислушаться к совету российских большевиков в плане отказа от контрибуций с побежденной стороны. Однако аппетиты политиков тогдашних США, Великобритании и Франции (составлявших костяк Антанты) разыгрались до такой степени, что им изменило не только чутье, но и элементарная осторожность. В самом деле, первоначально решено было получить с поверженной Германии в качестве компенсации потерь, а также, как бы мы сейчас сказали, «за моральный ущерб» в целом 226 млрд марок с рассрочкой выплат на 40 с лишним лет. Это называлось репарациями — аналог контрибуций.
Чтобы понять, насколько фантастической была эта названная союзниками сумма, отметим, что, во-первых, в пересчете на современные деньги эта цифра равнялась триллионам бундесмарок образца конца XX — начала XXI веков (то есть кануна перехода на евро). Во-вторых, в условиях тогдашней разоренной войной Веймарской республики, доход которой в 1919—1920 годах не превышал 3 млрд марок в год, ежегодные выплаты репараций должны были составить порядка 5,3 млрд. марок. Германия, как видим, должна была год за годом отдавать чуть не вдвое больше, чем реально зарабатывала — при том, что ни население, ни государство не тратили бы на себя ни пфеннига!
Конечно, нереальность подобных требований вскоре стала очевидной и для западных союзников, поэтому в ходе переговоров общий размер репараций был сокращен до 132 млрд. марок (с соответствующим уменьшением ежегодных выплат), которые Германия и начала выплачивать уже с 1919 года.
Вскоре, однако, выяснилось, что в реальных условиях и такие выплаты были просто не под силу: экономика, что называется, дышала на ладан, а население элементарно страдало от голода и эпидемий. Подсчитайте сами, уважаемые читатели, и вы увидите, что Германия вынуждена была отдавать почти все, что зарабатывала. Тут бы и проявить политикам из Вашингтона, Лондона и Парижа побольше государственной мудрости и дальновидности! Не гонитесь вы так за неподъемными репарациями! Ну не хотите вы следовать призыву лидера большевиков и относиться ко вчерашнему врагу как к равноправному партнеру — так хотя бы не усиливайте в нем степень этой вражды. На практике же получалось, что голодное, охваченное массовой безработицей германское население видело виновника своих непрекращающихся год за годом страданий не в свергнутом кайзере Вильгельме, а во все тех же англичанах, французах, американцах. 1929 год, когда короткий послевоенный экономический бум сменился тяжелейшим кризисом, еще более обострил ситуацию. Становилось все очевиднее, что добром такая ситуация не закончится, и буквально «с мясом» выдираемые из германского населения репарации рано или поздно обернутся военно-политическим бумерангом. Население Германии, по крайней мере, с каждым годом становилось все больше готовым к подобному развитию событий.
Так и получилось, стоило на политическую авансцену Германии выйти хорошо организованной партии, наиболее ярко, грубо и зримо использовавшей тяжелейшее социально-экономическое положение большинства немецких избирателей. Получившая в феврале 1933 года абсолютно демократическим конституционным путем — по воле избирателей власть нацистская партия, сразу же забыв и про демократию, и про конституцию, и про выборы, не забыла, однако, об одном из главных своих предвыборных обещаний — «разобраться» с репарациями. Выплаты их очень скоро прекратились, зато военно-экономический потенциал Германии возрос, как на дрожжах. Во что это в конце концов обошлось всему миру, мы хорошо знаем.
Вот и сегодня, вздымая до небес те же цены на газ — хоть внутри страны, хоть для ближайших соседей — или заставляя народы платить непомерную цену пусть даже за реальные ошибки и просчеты отдельных политиков, не худо бы помнить об уроках истории. В том числе — месяца ноября.
