«Сколько дивизий имеет Папа римский?» — саркастически заметил Иосиф Сталин, когда ему говорили, чтобы он считался с Ватиканом. На недавнем уроке реальной политики российский президент Владимир Путин был рад считать Папу римского Франциска союзником в борьбе против военного вмешательства Америки в Сирию. Позиционируя себя как последнюю опору уважения к международному праву, Путин давал уроки этики Соединенным Штатам и, в частности, Бараку Обаме.
После подписания соглашения между США и Россией о международном контроле за химическими вооружениями Сирии, которое было достигнуто в Женеве 14 сентября, Россия вернулась на международную арену, и не только из-за своей надоедливости. Смог ли бы Путин однажды получить, так как Обама сделал это до него, Нобелевскую премию мира? Разве министр иностранных дел России Сергей Лавров, предложивший идею соглашения, уже не занял место в пантеоне выдающихся российских дипломатов как преемник Карла Несельроде, дипломатический представитель России на Конгрессе в Вене в 1814-1815 годах и Конгрессе в Париже в 1856 году?
Конечно, российская дипломатия выступила очень хорошо в последнее время, но это не только ее собственная заслуга. Российские дипломаты вряд ли бы получили что-то без огрехов американской внешней политики, ставшей жертвой нерешительности Обамы и невосприятия американцами очередной военной авантюры, даже если ее объемы незначительны, а также глубоких внутренних расхождений в Европе.
Да, Россия выходит из своего унижения после распада Советского Союза. Наследница имперской традиции, которая сформировала свою национальную идентичность, Россия восстанавливает на Ближнем Востоке свою роль и статус, который больше соответствует тому, который она имела со времен царской эпохи до советских времен.
Однако, Россия не может соревноваться со США по военному потенциалу, и не ровня Китаю экономически. Ее мягкая сила практически не существует. Если Россия сможет спровоцировать Америку, то ли предоставлением политического убежища «изменнику» Эдварду Сноудену, например, то ли оказывая сопротивление западной дипломатии на Ближнем Востоке, то это не потому, что она опять стала великим государством, а просто из-за того, что Америка уже не является тем мощным государством, которым она когда-то была. Сирийский кризис сделал это очевидным. Последние действия американской дипломатии выглядели несколько любительскими и наивными. То, как Обама ведет себя относительно сирийского конфликта все более напоминает поведение Джимми Картера во времена иранского кризиса с заложниками 33 года назад, в частности военную операцию по спасению американских граждан, похищенных после захвата американского посольства в ноябре 1979 года, и провалившуюся в 1980 году. Тогда тоже, казалось, колебания преобладали над решительностью, что частично стало причиной военной неудачи.
Картер был несколько более мягким по натуре инженером, тогда как Обама является харизматическим юристом. Однако выглядит так, что общей для них является фундаментальная нерешительность в подходе к мировым делам. Картеру трудно давался выбор между силовой линией поведения его советника по национальной безопасности Збигнева Бжезинского, и более умеренным подходом его госсекретаря Сайруса Венса.
С другой стороны, нет никаких принципиальных расхождений среди ближайших внешнеполитических советников Обамы — советника по национальной безопасности Сьюзан Райс, Саманты Пауер, сменившей Райс на должности посла США в Организации Объединенных Наций, и государственного секретаря Джона Керри. Зато, кажется, Обама сам постоянно колеблется. Нет несогласований среди его советников, такие несогласования скорее в его голове.
Как хороший юрист, Обама взвешивает плюсы и минусы, понимая, что нельзя ничего не делать в ситуации с сирийским кризисом и оставаться интуитивно не склонным к ввязыванию в любые иностранные недоразумения, которые отвлекут внимание от его повестки дня проведения внутренних реформ. Что более важно, кажется, ему недостает взвешенного долгосрочного стратегического виденья роли Америки в мире. Ни модная в настоящее время «точка опоры на Азию», ни «русская перезагрузка» четыре года назад, не являются началом грандиозного плана.
В таком контексте, возвращение глобальной реальной политики может лишь пойти в интересах России и навредить США, несмотря на многочисленные преимущества Америки в плане инструментов жесткой и мягкой силы. Соглашение о сирийском химическом оружии заключено Россией и США, однажды может войти в историю как захватывающий прорыв в сфере контроля над вооружением. Однако, более вероятно, ее будут рассматривать как большой обман, и будут помнить больше не как акт помощи сирийцам, но преимущественно как признак растущего международного послабления Америки.
В таком случае, это соглашение не только навредит репутации Америки, но также негативно отразится на международной стабильности. Слабость это слабость, независимо от того, кем и где выявлена — то ли в Москве, Пекине, Тегеране, или в Пхеньяне.
Проект Синдикат для «Дня»
Доминик МУАЗИ — старший советник Французского института международных отношений (IFRI) и профессор в Институте политических исследований в Париже (Sciences Po). Он является автором книги «Геополитика эмоций: как культура, страх, унижение и надежда изменяют мир»
